ина сообщил, что чувствовал, что убитый сослуживец «все еще неподалеку».
Такие разнообразные сообщения о встречах с мертвыми в Британии затрагивают множество эмоций, но страх, как правило, не входит в их число. Хотя может возникнуть удивление, а также беспокойство из‐за значимости встречи, люди, похоже, не живут в страхе перед расправой или наказанием со стороны мертвых. Благодаря этим многочисленным формам контакта люди часто получают представление о реальности загробной жизни, хоть и нечеткое. Происходящие встречи часто комментируются устно или приобретают значение при сообщении другим. Таким образом, опыт порождает слова против смерти, которые могут стать чрезвычайно важными для человека или семьи. Хотя они могут не быть частью публичных мемориалов или официальных систем верований, такие слова обладают мощным действием.
Последний аспект ощущения присутствия мертвых связан с тем, как считающие, что «видят» или чувствуют умершего, тем самым убеждаются, что «мертвые» все еще как-то существуют. Более того, эта позиция также ставит вопрос, какими могут быть более широкие социальные последствия подобного опыта, особенно в том, что касается религии.
Этот момент заостряет Джек Кент в книге «Психологические истоки мифа о воскрешении»[623]. Опираясь на относительно небольшой объем эмпирических данных, он утверждает, что явление воскрешения, подробно описанное в Новом Завете, на самом деле является примером галлюцинаций при переживании горя. Идеи о воскресении Иисуса, по оценке Кента, являются порождением обремененных горем учеников, тревога которых приводит их к опыту, по их мнению, являющемуся реальным, а присутствие Христа, по сути, оказывается продуктом их собственных эмоциональных переживаний и психического состояния. Со временем эти переживания приобретают статус догм и служат основой религии. Кент демонстрирует силу памяти и творческого воображения в группе первых христиан, которая со временем становится все более формализованной. Для него тревога по поводу смертности — это проблема, которую должен решить каждый человек; сам он воспринимает это решение, независимо от его содержания, как форму веры[624].
Очевидно, то, как люди реагируют на подобную теорию, является вопросом веры, но несомненно, что центральные обряды христианства уделяют значительное внимание памяти и основаны на проживании истории сообщества. Прошлое имеет большое значение для настоящего и для мотивации жизни в будущем.
Глава 12Смерть домашних и диких животных
В этой главе представлена информация о смерти домашних животных и развивается наше обсуждение человеческой идентичности в связи с погребальными обрядами, чтобы показать на примере Великобритании, как определенные животные вовлекаются в круги человеческих сообществ настолько, что, когда они умирают, требуется провести обряд, аналогичный похоронному обряду после смерти человека. Это происходит не только из‐за того, что смерть животного разрывает связи, но и потому, что домашние животные вносят вклад в чувство идентичности своих владельцев. Смерть и похороны домашних животных до некоторой степени могут вызвать слова против смерти, те же, которые вызывает смерть человека. Возможно, удивительным покажется, что эта глава завершится рассмотрением того, что в общих чертах можно было бы назвать «смертью робота».
Хотя можно предположить, что животные были спутниками человечества на протяжении большей части нашей истории, мы знаем, что с некоторыми животными обращались особым образом; например, в Индии корова священна по сей день. В Древнем Египте существовали культ священных быков, которых мумифицировали и бережно хоронили в подземных гробницах, и культы некоторых других животных, в том числе ястребов, ибисов и бабуинов, считавшихся определенным образом связанными с божествами[625].
Затем отдельные животные стали пользоваться еще большей благосклонностью и стали ближе к людям. Историк Кит Томас выделил три особенности домашних животных с точки зрения обращения с ними в Европе[626]. Во-первых, их пускают в дом, и они часто живут в непосредственной близости от хозяев. В рамках этих отношений животным, во-вторых, очень часто дается индивидуальное имя, и в-третьих, они помещаются в группу животных, которых обычно не едят[627]. Он также обрисовывает в общих чертах богословское обсуждение того, обладают ли животные душой и существует ли для них загробная жизнь — вопрос, который обсуждался в XVII и XVIII веках и к которому мы вернемся ниже. Томас предполагает, что эти обсуждения «продвинулись в Англии дальше, чем где-либо еще в то время»[628].
Сегодня, в условиях тесной связи между людьми и животными, с домашними животными часто обращаются так, как будто они замещают людей, живя в том же социальном пространстве, что и их владельцы, питаясь специально приготовленной пищей и откликаясь на свои имена. Говорящий факт: серьезная газетная статья о том, как британцы среднего возраста рассматривают свою пользу для общества в пожилом возрасте, начинается так: «С огромными счетами от ветеринаров, заботами на работе и детьми-бумерангами… люди старше пятидесяти могут решить, что у них есть достаточно поводов для беспокойства без изобретения себя заново»[629]. То, что статья должна начинаться со «счетов от ветеринаров», отражает реальные экономические издержки, связанные с владением домашними животными в условиях все более ветеринаризированного общества. Тем не менее этот факт обозначает современный уровень контакта, близости и заботы. Поэтому неудивительно, что смерть домашних животных затрагивает владельцев как в личной жизни, так и в более публичном понимании идентичности, поскольку из повседневной жизни пропадают привычки кормить, гулять, гладить или разговаривать с питомцем.
Это проясняет, почему многие владельцы хотят относиться к своему мертвому питомцу с определенной степенью заботы, а не как к дикому животному, мертвое тело которого бесполезно. Такое отношение также предполагает, что организация похорон домашнего животного может быть добавлена в число особенностей, выделенных Китом Томасом. Можно было бы даже создать шкалу для степени идентичности, которую владельцы приписывают своим домашним животным, ранжируя число различных чувств, которые хозяева испытывают к животному, учитывающую и тот факт, были ли организованы похороны и как обращались с могилой или останками животного.
Для многих молодых людей, живущих в современных городских условиях, смерть домашнего животного также, вероятно, будет первым опытом смерти, за исключением смерти в кино или на телевидении[630]. Это верно не только для маленьких детей и подростков, но и для многих молодых взрослых; так, некоторые исследователи предположили, что опыт смерти домашнего животного можно использовать, чтобы побудить маленьких детей думать о смерти в целом, хотя существуют этические проблемы, связанные с беспокойством детей, вызванным преждевременными мыслями о смерти[631].
В этой области следует проявлять осторожность, потому что многие люди в возрасте до сорока или около того в современных западных обществах не переживали личной утраты и могут чувствовать себя некомпетентными в теме смерти. Их желание обсудить эту тему с детьми может отражать собственное любопытство. Но это не означает, что невозможна ситуация, в которой обсуждение смерти домашних животных с детьми оказалось бы ценной частью жизненного опыта, особенно если оно не подгоняется под какое-то формальное и систематическое описание смерти и умирания. Многие люди переживают и осмысляют смерть, будь то животных или людей, наиболее удобным для них лично способом, а не посредством каких-либо систематических психологических, религиозных или философских убеждений.
Конечно, некоторые молодые люди используют опыт переживания смерти питомца до своего первого опыта потери близкого человека. В одном из случаев, которые я описывал, был молодой человек, сочувствовавший пожилому мужчине в связи с потерей его престарелого родителя и говоривший, что он потерял свою собаку и знает, как грустно теперь должно быть горюющему. Хотя его намерения очень хорошие, понятно, что человек, потерявший близкого, счел бы это сравнение неудачным. Тем не менее люди могут говорить только исходя из собственного опыта, а сочувствие ценно, даже если временами оно потенциально может быть неуместным. В сложных и изменяющихся социальных мирах непросто решить вопрос о том, как лучше всего выражать симпатию. Даже говоря академически, «социология соболезнования» остается в зачаточном состоянии[632].
В самом деле, нет никакой гарантии, что смерть домашнего животного для кого-то не будет иметь большого значения, так же как потеря родственника может вызвать относительно небольшой эмоциональный дискомфорт у других. Смерть домашнего животного и потеря человека могут быть взаимосвязаны, одно перекликается с другим, как, например, когда умер муж пожилой женщины, оставив ее жить в одиночестве, но с собакой, которая была причастна к близким отношениям между ней и мужем. В некотором смысле идентичность ее мужа сохранялась в ее отношениях с питомцем. Действительно, собака была ключевым источником поддержки в ее тяжелой утрате. Когда эта собака умерла пару лет спустя, женщина была глубоко расстроена; в определенном смысле, она потеряла не только собаку, но и важную связь с мужем. Такая смерть домашнего животного вызывает то, что мы могли бы назвать «возвращающимся горем» (echoing grief) от предшествовавшей человеческой смерти. В этом случае совершенно понятно, что хозяйка захочет похоронить собаку. О таком значении домашнего животного для пожилого человека, живущего в одиночестве, некоторое время назад упомянул психолог Джеймс Аверилл