Само название и первая строка стихотворения Томаса «Не уходи безропотно во тьму»[690] обращены к его мертвому отцу, а через него и ко всем мертвым, призывая их не принимать смерть как пассивную неизбежность. «Будь яростней пред ночью всех ночей, Не дай погаснуть свету своему». Стихотворение сочетает в себе этот образ света с первой строкой «Не уходи безропотно во тьму», порождая мощный поэтический шквал сопротивления смерти для тех, кого он последовательно называет «мудрыми, добрыми» и «суровыми»[691].
Стиви Смит, напротив, в своем чрезвычайно популярном стихотворении «Не махал — тонул»[692] рассказывает о человеке в море, которого те, кто на суше, считали приветственно машущим, в то время как на самом деле он указывал на свое горе — он тонул.
Был общий вывод: переохладился, Перекупался. Неправда, этот холод был и прежде!(Лежал, бедняга, и свое тянул) — Всю жизнь я лишь пытался докричатьсяИ не махал рукою, а тонул.
Эта строфа особенно важна, поскольку противоположна тому, на что направлены слова против смерти. Здесь слова сводятся к взмаху рукой, сигналу издалека, неверно понятому, принятому за противоположность. Отдельный человек, субъект и объект стихотворения, социально дистанцирован от других, что неуместно: «Всю жизнь я лишь пытался докричаться», — говорит он. Поэтому, когда дело дошло до смерти, ничтожные другие, твердо стоявшие ногами на земле, не смогли отличить взмах отчаяния от приветствия. Сказанное отражает важность социальной сети, религиозной или светской, как бастиона против смерти и демонстрирует чувство тщетности индивидуализма в отношении как к жизни, так и к смерти.
То, как читатели воспринимают эти стихи, во многом зависит от их собственного жизненного опыта и чувства принадлежности к группе и сообществу. Джордж Штайнер, один из самых проницательных интеллектуалов конца ХХ века, предлагает одну из таких пронзительных реакций, когда пишет: «Какими бы они ни были вдохновенными, ни стихи, ни картины, ни музыка — хотя музыка подходит ближе всех, — не могут примирить нас со смертью, не говоря уже о том, чтобы „отвратить ее от цели“»[693].
Здесь он, вероятно, говорит от имени многих, потому что именно подобный активный и творческий ум, склонный к рефлексии, который воспринимает идею бездумности смерти такой непостижимой, и находит убежище в словах описаний. Мы не можем быть дома в настолько чужой стране.
Но несмотря на интеллектуальные размышления, сила поэзии утешать и возвышать в погребальных обрядах остается велика. Интересный пример — возможно, даже исторической значимостью обладающий том «Чтения, молитвы и музыка, избранные для мемориальных служб» под названием «Память», представленный Недом Шеррином[694], ведущим популярных шоу, с предисловием архиепископа Кентерберийского. Интересно, что ни одно из упомянутых стихотворений не включено, хотя стихотворение «И безвластна смерть остается» Дилана Томаса — одно из многих, которые в этом сборнике можно рассматривать как светскую поэзию. Эта подборка была создана для благотворительной организации Cruse Bereavement Care и отражает тот факт, что смерть в конце ХХ века привела к сотрудничеству светских и религиозных слоев общества. В книге представлены библейские чтения и традиционные гимны, а также отрывки из романов и устоявшейся классики, а также описываются формы прошедших поминальных служб для некоторых выдающихся людей и служб, которые некоторые известные люди придумали для себя. Включен и список подходящих музыкальных произведений. Эклектизм перед лицом смерти отражен в том, как на одной странице за Т. С. Элиотом следуют великий бенгальский поэт Рабиндранат Тагор, популярная артистка Джойс Гренфелл и англиканский священник-мистик Джордж Герберт[695]. Книга Шеррина показывает, что люди все чаще хотят формулировать собственные последние слова о своей жизни и смерти и не обязательно соглашаются с теми, которые предлагает традиционная религия.
Совершенно очевидно, что слова и музыка остаются чрезвычайно сильными и значимыми, когда дело доходит до планирования размышлений о жизни умершего. Косвенно это собрание указывает на важность мест, где проходят поминальные службы. Даже самые светские слова против смерти говорились в пределах древних религиозных стен.
Интересно, что многочисленные исследования, посвященные аспектам горя, часто включают цитаты из поэзии, как будто клиническая проза требует их для установления справедливости[696]. Одним из наиболее ярких примеров является очень важная книга Кюблер-Росс «О смерти и умирании», где каждая глава начинается цитатой из Рабиндраната Тагора[697]. Ее заключительный раздел «Молчание, выходящее за рамки слов» посвящен абсолютному спокойствию перед смертью и заканчивается строфой из самого запоминающегося стихотворения Рабиндраната Тагора «Залетные птицы»:
Вода в сосуде прозрачна. Вода в море — темна. У маленьких истин есть ясные слова;у великой Истины — великое безмолвие.
Нелегко поместить стихи Тагора, да и многих других поэтов, в строгую классификацию священных и светских. Даже если мы уверены в религиозности конкретного автора, мы никогда не сможем узнать, как стихотворение читается и воспринимается отдельными людьми. Эта глубокая герменевтическая проблема выходит за рамки данной книги. Однако следует отметить, что сама поэтическая форма, особенно когда обращается к тому, что многие считают глубиной жизни, говорит о ситуации смерти и состоянии смертности. По этой причине я говорю здесь о человечных словах: даже слова, которые не являются религиозными, могут быть восприняты в эмоциональном переживании, которое было бы трудно отличить от некоторых явно религиозных взглядов.
Далее кратко прокомментируем относительно новое явление, по крайней мере в Великобритании, — использование популярных песен на похоронах как отличительного способа оформления ритуала погребения. Термин «популярная» может быть совершенно точным или иногда может потребоваться его расширить, чтобы охватить академическую музыку, которая при этом не является духовной. Как бы то ни было, все больше людей просят сыграть популярные песни или мелодии, обычно в крематориях во время похоронного обряда, в качестве надлежащего способа вспомнить жизнь умершего и попрощаться с ним. Список десяти самых популярных песен на похоронах, опубликованный в Funeral Service Journal, дает чрезвычайно ясную картину нетрадиционных религиозных настроений, характерных для значительных групп британцев в 1990‐х годах[698].
На первом месте была Уитни Хьюстон с песней «I Will Always Love You», затем Фрэнк Синатра с «My Way», «Unchained Melody» группы Righteous Brothers и «Wind Beneath My Wings» Бетти Мидлер. На пятом месте Барбра Стрейзанд с «Memory», за ней последовали Джон Леннон с «Imagine», версия «In the Mood» Гленна Миллера, «Walking in the Air» Олд Джонс, «Wonderful World» Луи Армстронга и, наконец, версия песни «Smoke Gets in Your Eyes» группы Platters. В этих популярных произведениях вызывающие воспоминания слова и музыка отражают что-то из совместной жизни и личности умершего. Сам факт, что подобные песни используются, показывает, насколько большинство британцев привыкли использовать сильные слова на похоронах. Керл аналогичным образом показал, как популярная музыка стала ассоциироваться со смертью и в США[699].
Даже если похороны носят сугубо светский характер, использование музыки и чтение каких-то отобранных текстов друзьями и членами семьи, а не священником, придает обряду ощущение значимости. На мой взгляд, это демонстрирует эффективность слов против смерти и исторический успех христианства в установлении обрядов смерти как ситуации, в которой проявляется человеческий гений в противостоянии негативу и в стремлении преодолеть невзгоды.
Человеческий гений традиционно выражал подобные чувства даже в камне. Строительство зданий против смерти — одно из самых выразительных человеческих начинаний, что так очевидно в великих погребальных камерах доисторических времен, в пирамидах Египта и в мавзолеях по всему миру. Они могут говорить о будущих царствах, где сейчас живут мертвые, как в Древнем Египте, или о культурном вкладе музыкантов, поэтов или ученых, как гробницы знаменитых людей в Вестминстерском аббатстве в Лондоне или на кладбище Пер-Лашез в Париже; они могут составлять такое мемориальное пространство, которое Ричард Этлин назвал «пространством отсутствия»[700]. Особенно уместным кажется упоминание крематория Гуннара Асплунда в Стокгольме, построенного в конце 1930‐х годов, в качестве примера последнего типа: кремация наиболее эффективно приводит буквально к отсутствию тела, сохраняя при этом потребность в мемориальном комплексе. Другие исследовали аспекты истории архитектуры смерти[701], а также предоставили подробные описания, например, конкретных кладбищ. В качестве примера можно привести исследование знаменитых кладбищ Centennial Park в Аделаиде[702] или Forest Lawn в Калифорнии, основатель которого Губерт Итон стремился осуществить мечту о парке, наполненном прекрасными растениями, статуями и произведениями искусства. В первый день нового 1917 года Итон написал «Кредо строителя», в котором христианские утверждения сочетаются с формулировками управленческой практики: