ей беседы он будет располагать некоторыми из "любопытных отпечатков", снятых на улице Фран-Буржуа. Мне казалось, я принял некоторые меры предосторожности, но всегда можно что-то позабыть. Моя защита была готова, но, чтобы она оказалась более или менее эффективной, я нуждался в менее подозрительных купюрах. Сняв трубку, я набрал номер телефона одного врача, друга, живущего в богатом районе, занимать у которого я не стал бы ни за что на свете, разве что в исключительных обстоятельствах. Сейчас у меня были как раз исключительные обстоятельства.
– Алло. Нестор Бурма.
– Здравствуйте, мой дорогой, – теплым сердечным тоном сказал доктор. – Как себя чувствуете?
– Очень хорошо, вынужден вас огорчить. Вот только с финансами неважно.
– В самом деле?
– Именно. Но это временно. На следующей неделе я жду поступлений. Но до того времени будет туговато. Так что, я извиняюсь, но... не могли бы вы мне одолжить?
– Охотно. Сколько вам нужно?
– Чтобы дожить до конца недели.
– А точнее?
– Скажем, тысяч пятьдесят.
– Чтобы дожить до конца недели?
– Да.
– Дорогой мой, вы похоже, живете на широкую ногу!
– Послушайте, – рассмеялся я, – быть на мели – уже само по себе неприятно, а если вдобавок приходится считать каждое су.
Врач воскликнул:
– Очень забавно!
– Мысль не моя. Ее я тоже позаимствовал.
– Что ж, я вижу состояние духа у вас отличное. Хорошо. Договорились насчет пятидесяти тысяч. Чек?
– Я бы предпочел наличные. Вы понимаете, я обращаюсь к вам именно потому, что очень поджимает. Мне бы хотелось получить их как можно быстрее. Я могу подъехать к вашему кабинету через час, например, если вам это удобно, ну и, конечно, если у вас имеется требуемая сумма.
– Имеется. Приезжайте, когда хотите.
– Огромное спасибо и еще раз извините, доктор, До скорого.
Повеселев, я раскурил трубку и снова взялся за "Крепюскюль", чтобы перечитать статью о бесславном конце Кабироля. В конце концов я выучу ее наизусть. По правде говоря, она была довольно краткой. Да, очень краткой. Существовала одна деталь, красочная деталь, которую можно было повторять и муссировать до бесконечности, но ее-то как раз обошли молчанием. Безусловно, у полицейских были на то свои причины, так как не заметить ее они не могли. А почему бы мне самому не позвонить в полицию? Я взвешивал за и против моей идеи и внезапно решился. В самом деле, нашли они или нет один из моих отпечатков пальцев среди прочих, моя затея неприятностей не прибавит, не убавит, а возможно я что-нибудь и разузнаю. Лучше взять быка за рога и облегчить совесть. Ничто так не изматывает, как тревожная неуверенность. Я снова снял трубку и набрал номер полиции.
– Алло, – прошелестела телефонистка.
– Комиссара Фару, пожалуйста.
– Кто спрашивает?
– Нестор Бурма.
– Не кладите трубку.
– Алло, Нестор Бурма? Что вы хотели? Быстро, – несколько секунд спустя раздался голос Флоримона.
Я внимательно вслушивался в него, чтобы уловить нюансы, незаметные нюансы. Но голос казался обыкновенным, не более и не менее ворчливым, чем всегда.
– Ну, быстро, – повторил полицейский.
– Но, но, не нервничайте, – ответил я.
– Я не нервничаю, но у меня много работы.
– Вы всегда так говорите и всегда находитесь рядом с телефоном.
– А я сыщик вроде Ниро Вулфа. Провожу следствие, не вставая с кресла.
– Да? Чудно. Вы могли найти и худшего учителя. Послушайте, я узнал из газет, что убит один тип, с которым я немного знаком.
– Это кто же?
– Кабироль.
– Вы его знали?
– Немного. Мне случалось... хм-м... в конце-то концов, он ведь давал деньги под залог, так?
– Да, да.
– Вы, возможно, найдете мое имя в его счетной или кассовой книге, не знаю, как она точно называется, и даже не знаю, вел ли он такую, но лучше избавить вас от головной боли на сей предмет, не так ли?
– Разумеется. Но ваше имя, старина, не встречается в его книгах. Во всяком случае, в тех, что мы просматривали.
– Ну, дело было год-два назад. Может, он уничтожил свои архивы со временем.
– Не исключено.
– А в остальном, что он из себя представляет?
– Да так, ничего.
– В газетах пишут, деле сложное.
– В газетах должны же что-то писать, Скажите-ка, дела агентства "Фиат Люкс" должно быть идут неважно последнее время, а?
– У вас нюх!
– Я же полицейский.
– Ну, это еще не довод. Да, дела не клеются.
– И вот уже с полгода, как любезные вашему сердцу газеты, в частности та, где работает Марк Кове, не печатают столь славное имя...
– Восемь месяцев, – вздохнул я.
– ...И так как вы не являетесь известной кокоткой...
– Я попросил бы...
– ...Или звездой экрана, и у вас нет жемчугов, которые вы могли бы потерять...
– Увы, нет!
– ...А вам все же хотелось бы заставить говорить о себе, так?
– Реклама поддерживает положение. Но я не понимаю...
– Дайте мне закончить, – взорвался он. – Я вам все выложу и вешайте трубку, потому что, повторяю, чего-чего, а недостатка работы, в отличие от вас, не испытываю, я и так потерял с вами уйму времени. Вы слишком часто болтались у меня под ногами в ходе того или иного расследования. В кои-то веки я работаю над делом, в которое вы не замешаны, так не пытайтесь влезть в расследование с единственной целью прочитать на первых страницах ваших любимых газет, что Нестор Бурма тут, Нестор Бурма там... Понятно?
– Черт возьми, ну и тон у вас!
– Салют, Бурма!
Он повесил трубку. Я вздохнул. Как говорится, от облегчения. Возможно. Но сюда примешивалось и другое чувство. Я тоже повесил трубку, с трудом отлепив от нее ладонь.
Надев шляпу, я вышел на улицу. Немного пошатался там-сям. Мне не хотелось слишком жадно бросаться за деньгами, обещанными мне врачом. Купил очередные выпуски вечерних газет, но не узнал ничего дополнительного о деле Кабироля. Если оставить в стороне пунктуацию и несколько опечаток, повторялся первоначальный текст.
Врач оказался в полной запарке, когда я явился в его кабинет. Это мне особенно понравилось, так как избавляло от разговоров. Он передал конверт через ассистентку. И тот и другая были полными. Я разменял первую пятитысячную купюру за стойкой бистро, после чего сел в такси на стоянке перед кафе и поехал на площадь Республики. Оттуда пешком направился к улице Тэмпль.
Дом, где согласно сообщениям газет жил Морис Баду, студент, сообщивший стражам закона о неприятности с Жюлем Кабиролем, стоял сразу за сквером, на том отрезке улицы Тэмпль, где торговали всякой всячиной. Я издалека заметил знакомого "Петрушку" из "Все для смеха". Он по-прежнему нес неусыпную вахту, но, как мне показалось, выглядел менее веселым, чем накануне. По обе стороны входной двери дома, о котором идет речь, красовалась масса металлических табличек, делая его схожим с быком-медалистом на сельскохозяйственной ярмарке. Я искал среди них фамилию Баду, но безуспешно. Сын известного промышленника... Возможно, папа вел свои дела в другом месте. Едва увернувшись от пары тележек, которыми управляли энергичные рабочие, я проскользнул в широкий внутренний двор, заваленный ящиками, велосипедами и детскими колясками. Позади толстенного кота и пальмы в кадке консьержка напрягала остатки зрения над романом о любви, ненависти и страсти. Поглощенная чтением и привычная к постоянному снованию взад и вперед самых разных личностей, она уделила мне не больше внимания, чем если бы меня не было вовсе. Со своей стороны я не стремился узнавать у нее, где живет Баду-сын. Молодому человеку должно быть поднадоело давать интервью полицейским и журналистам и он наверняка отдал соответствующие распоряжения. Мне следовало поискать иные источники информации, чем консьержка. Источник явился в следующее мгновение в лице 16-летнего подручного, который с развязным выражением на бледной физиономии под нечесаными волосами переносил словно святыню картонные коробки из одного магазина в другой. Во время очередного перехода я перехватил его в углу двора, вне зоны видимости консьержки.
– Салют, Тото, – сказал я.
Он замер, взглянул на меня и перегнал из одного угла рта в другой погасший изжеванный окурок. Это был весьма к месту и с потрясающей точностью скопированный с героя кинофильма номер.
– Меня зовут Деде, – заметил он.
– Хорошо, Деде, если я тебе дам совершенно новую сигарету, что ты сделаешь с этим окурком?
– Положу в карман на черный день.
– Держи сигарету, парниша.
Я протянул ему "Голуаз". Окурок он, как и сказал, положил в карман куртки, а сигарету сунул в рот. Я дал ему прикурить.
– А сотню франков? Если я дам тебе сто франков? Что ты с ними сделаешь?
– Не знаю, что я с ними сделаю, но я их возьму. Если только...
Он смерил меня взглядом:
– Нет, – прогнусавил он. – Кажется, это не в вашем стиле...
Он хохотнул.
– Что я должен сделать за сто франков?
– Сказать, где квартира одного жильца. Я нигде не вижу его имени. Морис Баду. Это тип, обнаруживший покойника. Кабироля, если тебе такой знаком.
– Я читаю газеты.
– Мне хотелось бы с ним поговорить, я журналист.
– Из какой газеты?
– "Крепю".
Он скорчил пренебрежительную мину:
– Я читаю "Суар"... Но, в конечном счете, за сто франков я готов забыть о политических убеждениях.
– Тем более, – рассмеялся я, вручая ему обещанные деньги, – что президент административного совета "Крепю" и "Суар" – одно и то же лицо. Он хорошо понимает свою выгоду и имеет двойную клиентуру.
– – Вот черт! Это правда? – заинтересовался парнишка.
– Чистая.
– Каждый день что-нибудь новенькое узнаешь.
– Ну а теперь не могу ли узнать, где найти того типа?
– Под крышей, в бывшей комнате горничной. Идите вот по этой лестнице.
– Он один живет там наверху?
– Вполне вероятно, что иногда приводит подружку. Я об этом ничего не знаю.
– Я имел в виду... родители...