— И что?
— То, что немцы знают дорогу только до перекрестка. Пока Виллафранка у нас, мы на шаг впереди.
Кобб озадаченно взглянул на него, вздернул пленника на ноги.
— Где чертово золото?
Виллафранка не колебался.
— Рядом с Вилларлуэнго, но где именно, я могу вообще не сказать.
Кобб посмотрел на холм у обочины, куда послал Кройца, и снова на Виллафранку.
— Рисуй карту, мать твою.
Виллафранка опечаленно пожал плечами:
— Сеньор, сожалею, что я не художник.
Кобб полез под мышку, морщась от убийственного намерения. Долго и твердо смотрел в глаза цыгана, потом швырнул его на пол.
— Ненавижу тебя, Виллафранка, — брызнул он слюной. — До того ненавижу, что лично готов рискнуть и доставить тебя в Севилью, жалкого сукина сына.
Виллафранка взглянул на захватчика большими влажными карими глазами на небритом лице.
— Должен признать, commandante,[84] я к вам тоже особой любви не питаю.
— Проклятая баба! — выругался Ленни. Он только что с помощью Сиднея проиграл первый словесный бой с Гваделупе. — Даже не верю, что вы ей позволили такого наговорить, мистер С. Я имею в виду, просто стояли и слушали, как она обзывает меня трусом и… и…
— Ханжой.
— Угу…
— Еще она сказала, что вы разочаровали ее как любовник.
— Ладно, — крикнул Ленни, — хватит!
— Ты ее разочаровал? — переспросил Ник.
— И что от вас скверно пахнет, — добавил Сидней.
Ник принюхался.
— Феромоном обрызгался?
Ленни покраснел.
— Если бы ты был на месте, Николас, — а тебя не было, — если бы ты говорил по-испански — а ты не говоришь, — знал бы, что на самом деле она меня считает настоящим басовым барабанщиком в койке, а разочарована моим отказом убить ее дядю. Я прав или как, мистер С.?
— М-м-м… абсолютно, мистер Ноулс, — кивнул Сидней.
— Значит, ты получил от ворот поворот? — уточнил Ник.
Ленни сверкнул на него глазами:
— Оставь рифмованный сленг истинным кокни, Никель. Нет, я не получил от ворот поворот. Никто не даст Ленни Ноулсу от ворот поворот. Ленни Ноулс сам дает от ворот поворот.
— За исключением того раза, когда сидел в тюрьме и ответственность на себя взяла миссис Ноулс.
— Хочешь меня завести, Николас? Тебе хорошо известно, что мы с Хейзл приняли обдуманное решение насчет нашей дальнейшей несовместимости как мужа и жены и договорились каждому идти своей дорогой.
— После того, как она тебе дала от ворот поворот, — настаивал Ник.
— Теперь ты действительно меня достал, — предупредил Ленни. — На себя оглянись, прежде чем критиковать других.
Сидней затоптал дымок раздора, разгоравшегося между Ленни и Ником, пока пламя не вспыхнуло. Впрочем, попытки отвлечь их были не совсем успешными еще на двух крутых неотмеченных тропах высоко в Маэстрасго. Уже до поворота с шоссе он был совершенно уверен, что дороги не приведут к золоту, но схожесть одной лесной колеи с другими сбивала с толку и даже переписывала смутные воспоминания о последнем пребывании в этих местах. Стемнело рано и быстро, звездный свет просачивался сквозь черные деревья, когда они безмолвно и раздраженно возвращались на постоялый двор.
В миле от дороги фургон заскользил на черном льду и застрял в глубокой колее.
— Потрясающе, мать твою! — воскликнул Ленни. — Что теперь?
Ник сгорбился над рулевым колесом, глядя на свое отражение в боковом зеркале, лениво гадая, не стоит ли встать и уйти, бросив всю эту авантюру. Он замерз, устал, отчаялся, не зная, что Ленни думает точно то же самое. Днем Ник пытался вытащить из Сиднея полную историю, но старик вилял, как завзятый политик, отвечал вопросами на вопросы, произносил проповеди вместо исповеди. Ник в тюрьме мало чему научился, но стал весьма чутким к дерьму собачьему, которым от Сиднея разило, как от норфолкского пастуха. Шутливый толчок Ленни вернул его к насущной проблеме.
— Собираешься протянуть руку помощи или как?
Ник выглянул в ночь, мечтая увидеть луну. Лес как бы источал черное зло, расставляя в тенях ловушки и раздавая ложные обещания там, где обман можно было увидеть.
— Каков план?
Ленни закурил, присел на корточки у переднего крыла, всегда будучи на высоте перед практическими вопросами.
— Видишь? Надо приподнять и что-нибудь подложить под колеса — камни, всякое такое. — Он оглянулся по сторонам, попыхивая сигаретой. — Вот этим приподнимем.
— Это ствол дерева, — сказал Ник, глядя туда, куда указывал Ленни.
Ленни взглянул на Сиднея:
— Видите, мистер С.? В колледже нынче учат хитрым вещам.
— Как мы стволом приподнимем фургон?
— Рычагом, Никель. Сделаем большой рычаг.
— Ясно, — кивнул Сидней. — А в качестве фулькрума,[85] я полагаю, используем вон тот валун.
Ленни посмотрел на него:
— Не знаю, что вы с ним собираетесь делать, мистер С., но валун мы не будем использовать, потому что на него обопрется рычаг. Отойдите подальше, пока мы с Николасом передвинем бревно.
Понадобилось пятнадцать минут, чтобы правильно уложить бревно, и еще четверть часа, чтобы правильно разместить под ним валун. Ленни стоял рядом с собиравшим камни Ником, гадая, удастся ли уговорить Сиднея помочь ему поговорить с Гваделупе по возвращении. Он, конечно, не собирается исполнять ее просьбу убить дядю Пепе, но, возможно, ее устроит отвешенная старому дураку оплеуха. Хотя такой вариант лучше высказать на языке жестов — как-то не похоже, чтоб Сидней перевел предложение избить коллегу-пенсионера. Было бы идеально, если бы она вообще оставила эту тему, позволив ему сосредоточиться на ее же насущных потребностях, но чем дольше он ее не видит, тем сильней хочет пробить оборону. Если Ленни Ноулс в чем-то вообще разбирается, так это в женщинах. Подобный дар часто бывает проклятием, но он научился с ним жить. Ленни наблюдал за разъяренным Николасом с полными горстями камней и наконец не выдержал.
— Готов?
Сидней стоял в сторонке, писал на сосну, что проделывал, кажется, каждые полчаса или вроде того, напоминая Ленни потерявшегося в дождик пса, который метит каждое дерево, чтобы найти дорогу домой. Жалко, что не сделал этого семьдесят лет назад.
— Дальше что? — спросил Ник, явно раздосадованный тем, что ему пришлось основательно испачкать руки.
— Я спиной поднажму и подниму хреновину. Как только подниму, ты по моей команде — только по команде — наклонишься, сунешь камни под колесо, пока я удерживаю крепость. Готов?
То ли рычаг был размещен неправильно, то ли он был слишком коротким, но, чтобы приподнять фургон, понадобилось гораздо больше усилий, чем рассчитывал Ленни. Наконец, через двадцать минут пыхтения, проклятий, пролитого пота, с добавлением еще одного камня размером с футбольный мяч, колесо вылезло из ухаба.
— Давай! — заорал Ленни, налегая на рычаг каждой унцией собственного веса.
Ник метнулся вперед, сунул в яму ветки и камни. Раздался внезапный треск, и машина вылезла из колеи.
— Отличная работа! — обрадовался Сидней.
— Высокий класс, — хмыкнул Ник.
— Ох, проклятье, — простонал Ленни. — Сломал спину к чертовой матери.
Ник с Сиднеем уложили его на заднее сиденье и медленно поехали назад в гостиницу.
Ленни смотрел в стальную крышу, скрежеща зубами и взвешивая выгоды, полученные от травмы. Это всего лишь легкое растяжение, но, если как следует распорядиться, можно избавиться от трудов на неопределенное время, преследуя на свободе психопатку Гваделупе. Сочувствие с ее стороны гарантировано, а увечье избавляет от необходимости совершать убийство. Он полез за сигаретами, соображая, что в качестве раненого героя надолго обретает почетный статус, не нуждаясь в собственных деньгах, куреве и выпивке.
— Николас, — простонал он.
— Что?
— Раскури мне сигарету. Я тут умираю.
Ник раскурил «Винстон», Сидней передал сигарету назад, и Ленни затянулся с удовлетворением человека, который получил ранение, обеспечивающее отправку на родину. Почти надорвать спину — лучшее, что можно было сделать. Способ получения травмы безупречен. Падение с лестницы при отправлении малой нужды имело бы такой же результат, но без почета, сопутствующего героическим единоличным усилиям в заледеневших испанских горах. Ленни собственными руками спас дело, всем в фургоне это хорошо известно.
Однако на Гваделупе почетное увечье не произвело ожидаемого впечатления. Презрительно скривив губы и сардонически подбоченившись, она наблюдала, как Ник подает фургон задом ко входу в дом и открывает задние дверцы.
— Что стряслось? — спросила Гваделупе у Сиднея.
— Бедный парень спину повредил.
— Быть не может! — ухмыльнулась она. — У него и хребта-то нет.
— Что она говорит? — поинтересовался Ленни.
— Ничего, — ответил Сидней. — Ну, как же мы вас перенесем?
— Может, просто тут оставим? — предложил Ник. — Принесем одеяла и водки, все будет в порядке.
Ленни покачал головой:
— Видите, мистер С.? Он просто негодяй.
— Встать можете?
Ленни втянул воздух сквозь зубы и страдальчески зашевелился на сиденье, слегка преувеличивая усилия.
— Если честно, то нет, — сказал он, качнув головой и вскрикнув. — Шею, кажется, тоже сломал. Господи Иисусе! Надеюсь, это не означает, что я до конца жизни не смогу снова работать.
— Что значит «снова»? — уточнил Ник.
— По-моему, можно усадить вас в кресло и донести до комнаты, — предложил Сидней.
— Или просто до бара, — подсказал Ленни, стараясь облегчить им жизнь.
Гваделупе вышла из глубин опустевшей гостиницы, глядя, как Сидней тащит из ресторана дубовый стул. Ленни, неуклюже сидя в хвосте фургона, свесив голову, как нелюбимая кукла, чувствовал ее критический взгляд, насквозь прожигающий стрижку ежиком.
— Ну, давайте, — поторопил их Сидней. — Мистер Крик, возьмите своего друга под ту руку.
Нику просьба не понравилась.