Она положила прибор на стол. Потом сделала глоток из стакана. Бионапиток был горьким на вкус, но богатым витаминами.
– Выглядит отвратительно, – отметил Карл.
– Зато полезный. – Она наклонилась вперед и поставила стакан на стол. При этом движении в низу живота снова появилась эта проклятая боль. На мгновение она закрыла глаза и сжала зубы.
– Вам нехорошо? – Голос Карла звучал обеспокоенно.
– Спасибо, все в порядке, – солгала она. Эти чертовы спазмы становились все неприятнее день ото дня. Завтра она пойдет к гинекологу. Без предварительной договоренности, но это не проблема. Она хорошо знает этого врача. Он обследовал еще ее мать. Но отцу ребенка она ничего говорить не будет. Интуиция подсказывала ей, что возможные осложнения беременности его вовсе не огорчат. А без такого участия она сейчас вполне может обойтись.
Роза оперлась локтями на подлокотники и сделала медленный вдох и выдох.
– Наша последняя встреча состоялась почти четыре недели назад, – заявила она.
– Я болел гриппом, и у меня было много дел, – оправдывался Карл, спокойно сидя на диване. Его ладони были снова измазаны машинным маслом. Он рассматривал подушечки пальцев.
Роза улыбнулась.
– Ничего страшного. В конце концов, терапия должна быть сфокусирована на жизни, а не наоборот.
Вообще-то в такой ситуации ей стоило бы обратиться в суд. Но так как Карл регулярно бросал ей в почтовый ящик кассеты, Роза заметила, что он работает над собой. И хотела дать ему время.
Постепенно спазм в животе прошел. Боль отпустила. Какое облегчение! Но только вопрос времени, когда у Розы случится новый приступ. Не думай сейчас о ребенке! Сконцентрируйся на сеансе!
Она указала на пять мини-кассет, которые лежали на столе.
– Большое спасибо за интересный материал.
Карл сделал вид, словно только что заметил эти кассеты.
– Вы их слушали? Я даже и не помню, что там наговорил.
Конечно, помнишь. Каждое слово.
Но ложь Карла не играла никакой роли. Он открылся эмоционально, впервые заговорил о своем детстве и выдал полезный материал.
– Вы можете вспомнить, когда записали первую кассету?
– Мне приснился ночной кошмар, и я наговорил всякого разного на диктофон, прежде чем отправиться на работу.
Речь на первой кассете была еще очень нерешительной. По гулко звучащему голосу можно было догадаться, что Карл записывал пленку в ванной комнате. Возможно, перед зеркалом над раковиной. Это объясняло, почему он обращается к себе во втором лице. «Ты, никчемный мерзкий бездельник!» На других записях он говорил уж быстрее, более свободно, словно научился давать волю чувствам. Но и там Карл говорил о себе во втором лице.
Бессмысленная попытка представить содержимое кассет как нечто незначительное. Желание Карла говорить было очевидно. Иначе зачем ему прилагать усилия и записывать еще четыре кассеты.
– Ночные кошмары продолжались?
– Почти каждую ночь.
– Сны могут быть полезными, – объяснила Роза. – Они показывают, что ваше подсознание перерабатывает вещи, от которых вы долгое время отмахивались. – Она через стол подвинула кассеты к Карлу. – Еще раз большое спасибо.
Тот удивленно на нее посмотрел:
– Они принадлежат вам.
– Только одна. Но это ваш материал. Пожалуйста, возьмите.
– Вы дали мне эти пять кассет. Мне они не нужны.
Роза изучала его. Судя по выражению лица, он действительно верил в то, что говорил. Возможно, не хотел признавать спасительное действие таких разговоров с самим собой. Он вытеснил из сознания факт покупки кассет, чтобы убедить себя в том, что должен наговорить для Розы пять пленок? Она оставила эту тему.
– Я с удовольствием поговорю с вами о содержании пленок.
– Зачем? Вы же все слышали.
Роза кивнула.
– Мы можем также поговорить о том, чего нет на кассетах. Например, о ваших школьных годах.
Карл пожал плечами. Очевидно, эта тема была для него приемлема.
– На наших последних встречах я узнала, что вы часто переезжали. – Роза полистала записи. – После детского сада в Вене вы окончили начальную школу в Кельне, среднюю школу в Лейпциге и выучились на автомеханика в Дрездене. Как вы себя чувствовали, когда вас вырывали из привычной обстановки?
Он посмотрел на потолок и наморщил лоб, словно воспоминания о тех событиях были давно позабыты.
– Не знаю… никогда об этом не думал. Мы должны были переезжать – маму и меня не спрашивали, хотим ли мы. Раз в несколько лет отец получал новое место органиста. Он играл во время месс в соборах.
– А ваша мать?
– А что ей оставалось? Она тоже искала новую работу.
– Это было тяжело?
– Она квалифицированная медсестра, а для ночных смен всегда кого-то ищут.
– Какую роль играла мать в вашем детстве?
– Никакой.
– Она вас била?
– Никогда.
– Будучи медсестрой… как она реагировала на синяки и ожоги у вас на груди и руках?
– Никак. Я их от нее прятал.
– Почему?
Он снова пожал плечами.
– Если бы мать их заметила, то поняла бы, что я не слушался.
– И это повлекло бы за собой последствия? – спросила Роза. – Вы действительно не слушались?
Он сверкнул на нее глазами, жилка на шее дрожала. Очевидно, Роза затронула больную тему.
– Вы плохо себя вели?
Его голос стал чуть громче:
– А разве иначе отец обжег бы пятилетнего мальчика утюгом?
Роза подумала об ожогах на руках Карла ниже локтей. Если то, что он наговорил на кассеты, правда, то его тело было покрыто следами и других истязаний. Она представила, как изуродовано все его тело. Особенно сейчас, будучи беременной, она не в состоянии уяснить, как можно так издеваться над собственным ребенком.
– Дети пытаются понять, почему родители жестоко обращаются с ними, – объяснила Роза. – Инстинктивно они ищут причину в себе. Часто я слышу от своих клиентов такое: «Наверное, я плохой, иначе отец не бил бы меня».
Карл тихо ответил:
– Я благодарен отцу за его воспитание.
– Действительно? Насколько?
– Разве строгое воспитание не лучше, чем вообще никакого?
Даже если результат – наркотическая зависимость и три года условно?
– Думаете, ваша мама знала о методах воспитания вашего отца? – спросила Роза.
– Ее никогда не было дома.
– Где же она была, когда отец прибегал к таким наказаниям?
– Я уже говорил: у нее были ночные смены и дежурства в выходные дни.
– Думаете, вашего отца возбуждало то, что он причинял вам боль?
Взгляд Карла беспокойно метнулся к часам и обратно.
– Возбуждало? Что вы имеете в виду?
– В этой игре присутствовал сексуальный компонент?
Глаза Карла округлились.
– Как, простите?
По опыту Роза знала, что при настоящих эмоциях сначала всегда реагирует тело, а потом следуют слова. Возмущение Карла не было наигранным.
– Иногда в случаях насилия над детьми бывает, что…
– Никакого насилия не было! Какое слово! – Его голос дрожал. – Отец должен был воспитывать меня, как воспитывают других мальчиков.
– Конечно. – Роза сглотнула. – Знаете, ребенок видит многое другими глазами. Те явления, которые не в состоянии понять, он пытается оправдать перед самим собой. Я не утверждаю, что это касается вас, но многие дети считают себя омерзительными, злыми, с извращенными мыслями. Поэтому якобы заслуживают то, что получают.
– Такого не было, – возразил Карл.
– Значит, в ваших глазах отец не был садистом?
Он погрыз ногти.
– Конечно нет. Отец был глубоко верующим и придавал большое значение дисциплине. Думаете, такое воспитание приносило ему радость?
В этом Роза не была уверена. Однако она не располагала никакими доказательствами – ни от суда, ни от ведомства по защите несовершеннолетних, – по крайней мере, за то время, пока Карл жил в Австрии. У нее были только заявления Карла на кассетах. Если верить пленкам, отец два-три раза в неделю душил его пластиковым пакетом уже в пятилетнем возрасте. Позже мучил горящей свечой или осколками водосвятной стеклянной чаши и почти ежедневно бил – не важно, болел ли Карл, был ли у него жар или нет. По сравнению с этим спазмы в низу живота, которые не давали Розе покоя уже несколько дней, так что иногда по вечерам она даже разогнуться не могла, – пустяки.
Побои закончились только со смертью его отца, но продолжались в голове Карла. Результат – недостаток самоуважения на протяжении всей жизни. Возможно, последний разговор незадолго перед тем, как у отца отказало сердце, мог что-то изменить, – но Карл так и не узнал, что хотел сказать ему умирающий отец три года назад.
– Когда именно отец вас воспитывал? – Вообще-то Роза предполагала, что он бил сына, когда был пьян или когда Карл не слушался, но ответ оказался иным.
– Всегда за час до прихода матери. И тут же оказывал первую помощь.
Роза сглотнула. На какой-то момент она смогла поставить себя на место семи-, десяти– или четырнадцатилетнего Карла.
Каково это, всякий раз, когда мать уходила из дома, знать, что она вернется через несколько часов или на следующее утро? Когда отец приближался или звал Карла? Из того, что Роза сейчас знала о его детстве, случаев сексуального насилия не было. Только телесные наказания! Возможно, отец Карла был садистом или религиозным фанатиком, который хотел всецело властвовать над сыном. Но чего-то в этой картинке не хватало – вопроса почему?
– На пленках вы упоминаете стихотворение, которое ваш отец часто повторял, когда он… применял к вам свои методы воспитания.
– Я его ненавижу.
– О каком стихотворении идет речь?
– Это просто рифмовки… ну то есть, я их уже не помню. – Он принялся грызть ногти. – Мы можем поговорить о чем-нибудь другом?
– Конечно. Выпейте глоток воды и сделайте глубокий вдох.
Плечи Карла тут же расслабились.
– Что вы скажете, если мы попросим вашего отца написать вам письмо?
– Он умер.
– Я знаю, но что могло бы содержаться в этом письме?