Она покачала головой.
– Но все равно спасибо за жест.
Карл откинулся назад, в этот момент он выглядел еще более раздавленным, чем раньше.
– Вы сказали, что неважно себя чувствуете. У вас снова были ночные кошмары?
– Нет.
– Какие мысли вас сейчас занимают?
– А вы как думаете?
– Но вопрос звучит: что вы думаете?
Карл потер глаза, воспаленные и красные, словно он плохо спал последние несколько недель. Его легкая трехдневная небритость превратилась в жесткую щетину.
– Вы мой психотерапевт, – возразил он. – Что вы думаете?
– Ну ладно, – вздохнула она. – Я думаю, вам не дает покоя вопрос, почему ваша мама угрожала бросить семью.
– Возможно. – Он медленно кивнул. – К сожалению, я уже не могу спросить ее об этом.
Роза выпрямилась в кресле:
– Простите?
– Два дня назад у нее случился инсульт.
Роза коротко взглянула на мягкую игрушку на столе и почувствовала угрызения совести.
– Мне очень жаль. Как она себя чувствует?
Он пожал плечами.
– Она лежит в отделении интенсивной терапии. Пока известно лишь то, что она не реагирует на речь и останется парализованной на одну сторону. Если она выйдет из больницы, то будет нуждаться в постоянном уходе.
– О, мне ужасно жаль! – Роза видела боль на лице Карла. Но интуиция все равно подсказывала ей: что-то не так. Неужели он лгал? – Почему вы не позвонили мне? Мы бы перенесли встречу на другой день.
– Что это изменит? – Он поднялся ненадолго, потянул ноги и пересел на другую сторону дивана, словно хотел начать все сначала. – Я готов. Как планируете одурачить меня сегодня?
– То есть вы считаете, я одурачила вас с сеансом транса?
– А по-вашему, как это называется? Вы спровоцировали меня и выудили информацию путем гипноза.
Несмотря на обиду, он принес ей подарок. Но она просто не может принять эту мягкую игрушку! Так Карл только еще больше запутается в своих чувствах.
– Это был сеанс транса или глубокой релаксации, – поправила она его. – Но если хотите, можете называть его гипнозом. Факт остается фактом: вы сами назвали мне отправную точку, ваш седьмой день рождения.
– В моих воспоминаниях это был чудесный день… до сих пор.
– Я не разрушала это воспоминание, оно по-прежнему с вами. Просто вы вытеснили из памяти событие, случившееся после. Теперь оно проявилось.
– Я хочу, чтобы это воспоминание снова исчезло.
– Как уже исчезало однажды?
Он не ответил.
– Разве не лучше воспользоваться этим знанием? – предложила Роза. – И задать вопрос?
– Почему моя мать угрожала оставить семью?
Роза помотала головой.
– Ответ на этот вопрос мы уже знаем. Она угрожала бросить вашего отца, если ее сын не будет слушаться. Вопрос, который мы должны поставить, звучит скорее так: почему она боялась, что ее мальчик будет себя плохо вести?
Карл поднял руки и бессильно уронил их.
– Чепуха какая-то! Почему она должна была меня бояться?
Этим утром Роза была в магистрате, в отделе по вопросам миграции, регистрации актов гражданского состояния и получения гражданства и навела справки о семье Бони. Вообще-то она никогда не получила бы доступа к этим данным, но судья Петра Лугретти, которой она обязана своим клиентом Карлом Бони, была знакома с руководительницей отдела. И Роза вот уже несколько часов считала, что знает ответ на вопрос. Однако сложность заключалась в том, чтобы помочь Карлу самому дойти до этого.
– Ваша мать боялась не вас, а непослушного ребенка, – поправила она. – Это большая разница.
Карл нахмурился:
– Не понимаю.
Впереди ее ждет еще много работы. Роза оперлась локтями о стол, переплела пальцы и опустила на них голову.
– Давайте сначала обсудим другую тему, – предложила она. – Во время вводной беседы вы сказали мне, что вас зовут Карл Бони и что вы единственный ребенок в семье.
Он кивнул.
Роза вынула из папки копию медицинского обследования Карла. Формуляр автоматически заполнялся компьютерной программой на основе данных банковской карточки и социальной страховки. Она протянула ему лист.
– Взгляните.
– Я уже видел эту писанину. Я сам передал вам бумажонку.
– Взгляните на ваши личные данные, – настаивала она.
– Карл Бони, родился шестого ноября в Вене, проживает на улице Лассаля…
– Неправильно, – перебила она его. – Как звучит ваше полное имя? Что там написано?
– Карл Мария Бони. – Он сделал глубокий вдох. – Да, но ко мне так не обращаются. Все зовут меня Карлом.
– Это так, но ваше второе имя Мария.
Его лицо покрылось красными пятнами.
– Слушайте, это неприятно. Никто не называет меня Карл Мария.
– Вам не нужно стесняться. У многих известных людей такое второе имя. Клаус Мария Брандауэр[24], Эрих Мария Ремарк, Райнер Мария Рильке, – начала перечислять она. – Но не волнуйтесь, я не буду вас так называть.
– Ах, большое спасибо, – иронизировал он. – Тогда почему вы привязались к этому?
– Потому что мне это кажется важным. – Она сделала это открытие лишь вчера, когда перекладывала материалы по Карлу в зеленую папку к сложным, но интересным случаям. – По какой причине родители дали вам такое второе имя? В семье кого-то так зовут? Может, вашу крестную, бабушку или сестру вашего отца?
– Ее зовут Лора, крестным был мой отец… и нет, никого так не зовут.
– Странно. Иногда вторым именем выбирают имя сестры или брата, – подсказывала она. – Но вы сказали, что были единственным ребенком.
– Да, я вырос без братьев и сестер.
Он знает!
Сердце Розы снова забилось быстрее. Или у Карла есть только смутное представление о правде, а его сознание вытеснило из памяти все остальное? Нужно как-то выяснить, сколько он знает, не ошарашив его.
– Почему ваши родители выбрали именно такое имя – Мария?
– Откуда мне знать? Может, из-за Марии-Антуанетты? Без понятия!
– Вы сказали, что выросли без братьев и сестер. Но это не означает, что их нет.
Карла явно бросило в жар. Он теребил ворот футболки.
– Я все-таки хотел бы перенести нашу встречу на другой день.
– Отличная идея, – тут же отреагировала Роза. – Тем временем вы могли бы сходить в тридцать пятый отдел Венского магистрата и узнать там, не…
– Проклятье, да! – повысил он голос на Розу. – Мария существовала. Но я ее никогда не знал.
– Кто она была?
– Понятия не имею. Она умерла до моего рождения.
В возрасте пяти лет. Возможно, Карл не знал эту деталь.
– Мария была вашей сестрой?
Он пожал плечами:
– Может быть. Я не знаю… наверное. Отец и мать никогда об этом не говорили.
– Тогда как вы узнали про Марию?
– Фух! – Он задумался. – Когда мне было десять, я копался в тумбочке матери и нашел ее фотографию.
– Сколько лет ей было на снимке?
– Четыре или пять.
– Вы знаете, отчего она умерла?
Он надул щеки.
– Это было задолго до моего рождения.
Год и три месяца. Шестого августа, если быть точной.
– Я могу поставить себя на ваше место, – сказала Роза. – И поверьте мне: я знаю, такую ситуацию нелегко осознать.
– Что тут осознавать? – напустился на нее Карл. – Я ее даже не знал.
– Верно, но вы получили ее имя, пусть и в качестве второго, а вместе с ним большую ответственность – за мертвого члена семьи, с которым никогда не были знакомы.
– С меня хватит. – Он помотал головой. – Я здесь совсем по другой причине. Какое отношение эта девчонка имеет ко мне, моей наркозависимости, агрессии или тому, что я преследую женщин?
Самое непосредственное.
Сомнений нет – они стоят перед самой разгадкой, но Карл снова блокирует последний шаг. Сильнее, чем обычно. Пора переключиться на более низкую передачу и подойти к проблеме с другой стороны.
– Вы правы. Если хотите, мы снова можем поговорить о вашей наркозависимости.
– Хорошо. – Карл опустил плечи. В отличие от истории его семьи против этой темы он не возражал.
– Какие наркотики вы принимали? – спросила Роза.
– Вы же знаете! Экстези.
Роза подождала, но он больше ничего не добавил.
– Это все? Он кивнул.
– Да бросьте, из-за экстези не дают три года условно.
– И кокаин.
Это уже больше походило на правду. До этого момента они никогда не говорили о тяжелых наркотиках.
– Героин?
– Я не колюсь.
– Героин можно и нюхать, – ответила она, – но, думаю, вы это знаете.
– Да, героин тоже, – пробормотал он.
– ЛСД?
На этот раз он помотал головой.
– К этой дряни я ни за что не притронусь.
– У ЛСД всегда была плохая репутация, но раньше его даже использовали в глубинно-психологических исследованиях, – объяснила она.
– Серьезно?
– В пятидесятых годах алкоголиков лечили ЛСД.
– Лучше остаться алкоголиком.
– Само собой. – Роза ухмыльнулась. – Тогда его применяли даже в психиатрии. Станислав Гроф использовал его в особо тяжелых случаях. Существуют также результаты лечения пациентов, больных раком или страдающих кластерной головной болью.
– Хорошо, может быть, но какое отношение ЛСД имеет к психотерапии?
– Он расширяет сознание и снимает ментальный блок.
Карл громко рассмеялся.
– Пять стаканов виски имеют тот же эффект. Неужели вы предпочтете ЛСД?
– В качестве научного эксперимента? – Роза посмотрела на книжную полку, где стояли романы Уильяма Берроуза и Джека Керуака. – Почему нет?
– Вы же обманываете меня.
– Ни в коем случае, – солгала она.
– Черт, я не верю. Вы такая добропорядочная и все равно стали бы предлагать своим пациентам ЛСД?
– Если он поможет. Вообще-то мы используем психотропное средство под названием «торрексин», слабая форма ЛСД.
Карл зажмурился.
– Вы разводите меня. Психотерапевты не могут прописывать медикаменты!
– Но врачи могут – а я изучала медицину.
Карл кусал ногти. Он заглотил наживку и теперь был на крючке у Розы. Она посмотрела на часы. Еще почти двадцать пять минут. Нельзя все испортить. Это был единственный путь, обещавший успех, которым еще можно воспользоваться с Карлом. Очередной сеанс глубокой релаксации ничего не даст, как и домашние аудиозаписи, попытки воссоздать психологическую сцену с помощью фигурок или придать чувствам какой-то образ, например, представить агрессию в виде белой голубки. Ее методы были почти исч