– У нашей соседки в Кельне был роман с начальником. Женатым адвокатом. Моя мать слышала, когда он приходил в гости. Она даже знала его жену, но ничего ей не рассказала, даже словом не обмолвилась. Наверняка я сделал его жене одолжение, когда питбультерьер перегрыз этой шлюхе глотку.
Шырц… шырц…
– Моя школьная учительница в Лейпциге спала с учителем физкультуры. Пока мы бегали по кругу, они исчезали в раздевалке.
Шырц… шырц…
– А любимая тетя Лора… я как раз учился на автомеханика… в присутствии отца била меня деревянной поварешкой по затылку, если я не молился во время еды. Вы считаете это нормальным? При этом сама два раза делала аборт, чтобы не рожать без мужа.
Шырц… шырц…
– У моей воспитательницы детского сада наверняка тоже была любовная интрижка. Определенно. Она постоянно носила короткие юбки, сильно красила губы красной помадой и всегда так закидывала ногу на ногу…
Шырц… шырц…
– Ах да, и Мюнхен. – Он тихо засмеялся. – Было сложно отыскать мою учительницу начальных классов из Кельна. Маленькая, изящная женщина, но у нее тоже была связь… иногда я думаю, что весь мир сошел с ума.
Хотя обрубок на месте большого пальца горел как сумасшедший, рана беспрерывно пульсировала, и кровь текла по запястью, Хелен прислушалась. Она пыталась ничем себя не выдать. Сабина Немез из Мюнхена – он говорил о ее матери. Шырц… шырц…
– А потом из-за этого еще и школа сгорела, как она рассказала мне перед смертью.
Шырц… шырц…
– Я вижу по вашей реакции, что этот случай вам интересен.
Хелен открыла глаза и уставилась на горящую керосиновую лампу. Во рту у нее пересохло. Она раскрыла губы.
– Мой муж мне изменил. Я могу себе представить ваши чувства.
– Вы только тогда это узнаете, когда испытаете ту же боль, что чувствовал я. – Он перестал точить ножницы. Хелен ощутила запах горячего от трения камня. – Хелен, вам не нужно притворяться и разыгрывать понимание. Я ведь могу называть вас Хелен? Вы связались с полицией и обманули меня. Это была ваша идея сказать прессе, что мою мать нашли живой?
– О чем вы говорите?
– Хелен, она была мертва. Мертвее некуда. Она откусила себе язык! Вы за дурака меня держите? Чего вы добиваетесь этой ложью?
Хелен молчала. И ненавидела себя! Зачем она только раскрыла рот?
Карл встал и зажал ее большой палец между лезвиями ножниц. Металл был горячий, почти раскаленный.
– Нет, пожалуйста, не надо… – взмолилась она.
– «Нет, пожалуйста, не надо», – передразнил он. – Я загадаю вам загадку. Не сможете разгадать, я отрежу вам большой палец. Что это означает? «Солнце сияло, но было темно…»
39. Последний сеанс психотерапии
Пятью днями ранее
Роза проводила клиентку до двери и попрощалась с ней. Из парка напротив чудесно пахло весной. Молодая женщина, страдающая нарушением пищевого поведения, направилась в сторону парковки, и Хелен заперла за ней дверь.
Последняя клиентка на сегодня. Роза взглянула на настенные часы. Пятница, скоро час дня. Прошедшая неделя была напряженной, но сейчас наконец-то начнутся расслабленные выходные. Сначала визит к лучшей подруге, потом аюрведический массаж в велнес-центре прямо в ее жилом комплексе, кайпиринья в баре при сауне, маникюр, стрижка и вечером ужин при свечах в отеле «Мариотт» с ним.
Она включила CD-плеер. Из колонок тихо зазвучал саксофон. Роза двигалась под музыку и смешивала себе «Апероль Шприц». Но не как в дешевом ресторанчике, а с полноценным белым вином и кубиком льда. Только Роза сделала глоток, как в дверь позвонили. Она машинально обвела комнату взглядом. Клиентка ничего не забыла.
Роза прошла в прихожую. В гардеробе тоже ни пальто, ни шляпы.
Она открыла дверь.
– Встречаются два психолога, и один говорит другому: «И как же у меня дела?»
Опираясь на дверной косяк, на пороге стоял Карл. Он не смеялся своей шутке. Его лицо было серьезным. Он перекатывал во рту жвачку. Палец все еще давил на звонок.
– Вы выпили, – догадалась Роза.
Карл закрыл глаза и повел носом.
– Вы тоже! Уу, фрау доктор пьет вино.
На нем были джинсы и легкая кожаная куртка. Роза заметила, что его ногти и подушечки пальцев не были, как обычно, испачканы машинным маслом.
– Господин Бони, – официально обратилась она к нему. – У нас сегодня нет сеанса.
Он убрал руку с кнопки звонка и бесцеремонно разглядывал Розу: ее узкие джинсы, блузку, коричневую накидку на плечах, которую она сама связала. Его взгляд остановился на модных деревянных бусах, которые частично закрывали ее декольте.
– Я пытаюсь связаться с вами уже в течение двух месяцев с нашего последнего сеанса, – продолжила Роза. – Вы не подходите к телефону, не отвечаете на сообщения, которые я оставляю на автоответчике, и даже не реагируете на мои письма.
– Вот же я.
– Вижу. Хорошо! Однако даже ваш работодатель не знает, где вы.
Карл поднял брови.
– Вы позвонили Рубену?
– Он не очень-то лестно о вас отзывается.
– Да пошел он. Я уволился два месяца назад. Он очень разозлился. Видели бы вы его лицо. – Карл оставался по-прежнему серьезным. Он сплюнул в клумбу рядом с входной дверью.
В голове у Розы вертелось множество мыслей. Наверняка Рубен знал, что суд заменил его механику тюремное наказание на психотерапию. Но странным образом он не уведомил суд об увольнении Карла. Иначе судья Лугретти связалась бы с ней. Но это еще возможно. Если выяснится, что Карл уже два месяца безработный и не приходит на сеансы психотерапии, суд обязательно захочет его допросить и затребует записи Розы. Тогда придется подделать документы, чтобы никто не узнал, что она обманула Карла с плацебо.
Роза огляделась. Ее клиентка с нарушением пищевого поведения уже уехала. На парковке никого не было. Видавшего виды автофургона из мастерской Рубена она тоже не заметила.
– Вы пешком сюда добрались?
– На моей новой машине. – Он два раза нажал на кнопку на радиобрелке. Темно-синий двухдверный «форд-фиеста» мигнул фарами.
Роза заметила сильно обкусанные ногти Карла. В некоторых местах даже засохла кровь. Плохой знак.
– Я уже собиралась писать заключение для суда, потому что вы не выполняли своих обязательств и не приходили на сеансы. Я рассматриваю это как прекращение терапии.
Вообще-то она уже напечатала отчет для Петры Лугретти, но не отправила, надеясь, что Карл еще объявится. В противном случае будет издан приказ о его аресте, Карла разыщут, и суд, скорее всего, решит, что он должен отсидеть свои три года. К счастью, он появился – хотя и не в самый удобный момент.
– Тогда мы должны как можно быстрее наверстать последний сеанс, – предложил он.
– Хорошее решение – но не сейчас.
– Нет? Вас даже не интересует, как хреново мне было в последние два месяца? – спросил он. – Или фрау доктор хочет узнать это из газет?
Она отошла в сторону.
– Входите.
– О, спасибо. – Он прилепил жвачку над докторским званием на входной двери и вошел в прихожую. – И нет, спасибо, вино не предлагать.
Он расселся на диване в комнате, словно был у себя дома.
– Что за дерьмо вы слушаете?
Роза выключила CD-плеер и тоже села.
– Давайте договоримся о двух новых сеансах, – предложила она.
– Не нужно.
– Не нужно? – переспросила она. – Почему?
Он ухмыльнулся.
– Если бы вы знали причину, как бы она звучала?
Роза чувствовала, что он издевается над ней. Кроме того, ей не хотелось меняться с пьяным клиентом ролями.
– Могла бы причина звучать так: потому что вы сделали из меня посмешище? – спросил он.
Розе стало не по себе.
– Могла бы причина быть в том, что вы меня обманули и злоупотребили моим доверием? – продолжал он.
Кровь ударила Розе в голову.
– Вы имеете в виду торрексин, – спокойно заявила она.
– Верно. Торрексин. Одна таблетка стоит пятьдесят евро. Такое дорогое психотропное средство! – передразнил он ее тон. – Его дают только особенным пациентам.
– Мне очень жаль.
– Да ну! – Он резко поднялся с дивана. – Вы меня обманули, провели. Представляете, каким дураком я себя почувствовал, когда выяснил, что этого дерьмового лекарства не существует? А каким придурком я предстал перед вами, когда плача рассказывал о своей сестре? Карл Мария залил вам слезами весь кабинет!
Роза положила руки на колени – ладони вспотели. Карл походил на тикающую бомбу. Его ненависть к женщинам должна быть колоссальной – и теперь Роза навлекла эту ненависть на себя таблеткой правды.
– Вы ведь не боитесь? – прошептал он.
Роза не ответила. У нее было чувство, что какая-то невидимая рука сжимает ей горло. Она даже не могла сглотнуть.
– Вам не нужно бояться, Роза, – успокоил он ее. – Я нашел способ, как переработать пережитое на последних сеансах по-своему.
– Это хорошо.
– Да, это хорошо – мне тоже нравится. – Он снова стал кусать ногти.
Она должна справиться с нервозностью. Но в настоящий момент Роза была напряжена сильнее его. Во рту у нее пересохло. Боже, сейчас не повредил бы какой-нибудь крепкий напиток.
– Хотите узнать, как мне это удалось?
– Конечно, расскажите мне, пожалуйста, – попросила она.
– Вы не правы. Мой отец не был садистом.
– Нет, не был, – подтвердила она.
– Ему не нравилось жечь меня утюгом. Но мы оба знали причину, почему он все равно это делал. Он был болен. Моя мать довела его до такого состояния. После того как она переспала со всеми мужиками в городе, чтобы забыть свою дочь, эту маленькую чертову дрянь, она пригрозила отцу, что бросит его, если я буду непослушным. Так ведь все было, да?
– Ваша мать…
– Но я был послушным! – прокричал он. – И все равно каждую неделю он душил меня пластиковым пакетом. Этот бесподобный органист, который был таким верующим, смиренным и почтительным. Этот пример для подражания для всех прихожан, которые восхищались его божественной игрой на органе. Но со мной этот святоша, этот сукин сын, играл совсем в другую игру. Он загадывал мне загадки. Задания, которые я ни разу не смог решить в отведенное время. Я б