Ольга вспыхнула, как маков цвет, и отвела глаза.
— Да, то есть, нет. Вернее, размолвка вышла не с ним, а с...
Меняйленко, не дав ей досказать, повел ее к выходу, чему она была очень даже рада. Говорить с кем бы то ни было о том, что случилось в госпитале, ей было невероятно тяжело — пусть даже ситуация, в которую она там попала, имела не трагический, а скорее анекдотический или, пожалуй, водевильный характер. Как ни странно, интуиция подсказывала Ольге, что Меняйленко — в общих чертах — обо всем уже знает. Потому-то он и не стал слушать продолжения ее истории.
Ольга переутомилась до такой степени, что ей было впору снова ехать отдыхать. Ей надоело пугаться и разгадывать бесконечные ребусы. Они, судя по всему, ей были пока не по зубам. Поэтому она позволила администратору вывести себя из квартиры и усадить в машину. Следом за ними появились Панаеотов с Михайловым, тащившие картину в стиле супрематизма и репродукцию «Трех богатырей». Пока парни Меняйленко со всем старанием укладывали картины в багажник «Мерседеса», а Александр Тимофеевич о чем-то переговаривался с Петриком, Ольга успела распечатать конверт и при свете небольшой салонной лампы пробежать глазами несколько строк. Они были написаны бисерным женским почерком на вложенной туда изящной пригласительной открытке.
«Уважаемая госпожа Туманцева. Княгиня Анастасия Собилло приглашает вас принять участие в небольшом семейном торжестве по случаю именин князя Аристарха. Веселья в современном понимании этого слова обещать не могу, но будет довольно мило».
Далее следовала дата приема и подробный адрес, по которому следовало прибыть.
И потом, в самом конце, следовала приписка:
«Надеюсь, наш маленький инцидент можно считать исчерпанным? — Княгиня А. Собилло».
Ольга задумчиво вложила открытку в конверт. Меняйленко будто только и дожидался этого, поскольку сразу же прервал разговор с шофером, повернулся к ней и спросил:
— Ну как, приедете? Обещаю, что скучать не придется.
Ольга повеселела.
— А вы что, тоже будете на приеме у Собилло?
— Конечно, и обещаю раскрыть все тайны там, — сказал администратор. — Только у меня к вам просьба. Отдайте мне на время вашу картину. Даю слово, что в день приема привезу ее прямо к Аристарху. Договорились?
— Разве женщина в состоянии противостоять вашим желаниям, Александр Тимофеевич? Теперь я согласна на все...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
— Оль, там к тебе пришли, — крикнула из прихожей мама.
Ольга в эту минуту внимательно разглядывала себя в зеркале, задаваясь извечным женским вопросом — что надеть? Аристарх, конечно, подарил ей и пальто, и деловой английский костюм, и шелковую блузку в тон, но сейчас требовалась вещь совершенно иного свойства. Приличного вечернего платья у нее не было — и от этой проблемы отмахнуться не удавалось. Не станешь же, в самом деле, надевать на прием к княгине Собилло черное платье с вырезом сзади чуть не до ягодиц.
Услышав призывный клич Анны Сергеевны, Ольга вышла в коридор и некоторое время с недоуменным видом рассматривала совершенно незнакомого мужчину, стоявшего в дверях. Тот, однако, никакого неудобства не испытывал — напротив, смотрел серьезно и с оттенком деловитости. Достав какую-то бумагу, он осведомился:
— Ольга Петровна Туманцева здесь живет?
— Здесь, — продолжая удивляться, ответила Ольга. — Она перед вами.
— В таком случае, распишитесь — здесь и здесь, — мужчина ткнул пальцем в двух местах в некий бланк и протянул Ольге ручку, которую он до этого держал наготове.
— Это с какой же стати? Не стану я расписываться, — сказала Ольга, чуть улыбнувшись. — Папа учил меня никогда ничего не подписывать.
— Да бросьте вы мне голову морочить, девушка, — строго произнес мужчина. — Вы обязаны расписаться в получении товара. Как же я могу вам вручить коробку без расписки?
Мужчина сделал шаг в сторону, взял стоявший в углу длинный белый футляр из картона и протянул его Ольге. Девушка, удивившись еще больше, расписалась там, где требовалось, и задержалась с футляром в руках у двери, хотя мужчина сразу после этого сел в лифт и уехал.
— Оль! — снова позвала ее мама, на этот раз уже из кухни. — Кто приходил-то?
— Да так, знакомый один, — буркнула она, чтобы сказать хоть что-нибудь, и направилась к себе в комнату. — Передал мне одну вещь!
Ее разбирало любопытство, поэтому к себе она не вошла, а скорее, впрыгнула и, швырнув коробку на кровать, сразу же принялась ее потрошить. Шелковая бечевка, стягивавшая футляр, никак не хотела развязываться, и Ольга, изнывая от нетерпения, перерезала ее маникюрными ножницами. Потом на пол полетела белоснежная картонная крышка, с шорохом взлетела под потолок тонкая рисовая бумага, и взору Ольги предстало длинное вечернее платье из темно-синего бархата. Ольге едва удалось подавить крик восхищения — наряд показался ей великолепным. Когда первые восторги немного утихли, Ольга, вынув платье, обнаружила в той же коробке туфли из тончайшего темно-синего сафьяна с высокими золотыми каблуками и миниатюрный футляр, обтянутый темно-красной кожей. Когда она с замирающим сердцем открыла его, то обнаружила в ямке из вишневого бархата тонкую плоскую золотую цепочку с подвеской в виде крупного, сверкавшего, как звезда, синего сапфира, окруженного со всех сторон крохотными бриллиантиками чистой воды. Рядом находились такие же серьги — золотые, с сапфирами и бриллиантами. Что и говорить, подарок был царский.
К крышке футляра с внутренней стороны была прикреплена карточка, на которой рукой Аристарха была сделана короткая надпись:
«Мой праздник будет тем краше, чем краше будешь ты. А.С.»
Ольга схватила карточку и прижала ее к губам. В эту минуту человека счастливее ее не было на свете. Но это мгновение счастья зафиксировала также и мама. Открыв дверь в комнату дочери, она имела возможность лицезреть и подарок, и страстный поцелуй, запечатленный Ольгой на изящном, с золотым обрезом, бумажном четырехугольнике.
— И откуда же свалилось на тебя все это богатство? — строго спросила Анна Сергеевна, поджимая губы и устремляя на дочь проницательный взгляд. — Нес того ли самого бугра, откуда на тебя прежде упало дорогое пальто, английский костюм и итальянские сапоги?
Врать матери Ольге не хотелось. Поэтому она решила сказать правду. Встретившись с Анной Сергеевной глазами, она точно так же, по-матерински, поджала губы и отчетливо, так, чтобы было слышно каждое слово, произнесла:
— Это не бугор, а человек. И человек очень хороший. Все эти вещи, мама, мне подарил князь Аристарх Викентьевич Собилло, мой любовник.
Ольга долго еще потом вспоминала, как из рук матери выскользнула тяжелая фаянсовая салатница, ударилась об пол и разлетелась вдребезги. И тогда они с Анной Сергеевной чуть ли не синхронно опустились на четвереньки и принялись вместе ползать по полу, собирая большие острые осколки и, словно заклинание, без конца повторяли:
— Это все к счастью, к счастью, к счастью....
Несколько высотных домов новейшей конструкции находились неподалеку от Тверской и образовывали особый, замкнутый мир, центром которого являлся ухоженный дворик с аккуратно подстриженными липами, газоном и деревянными скамеечками. Все это, однако, сейчас было усыпано снегом, поэтому, когда Ольга вышла из такси, ее взору предстали лишь темные очертания деревьев и тщательно очищенные ото льда и снега дорожки.
В подъезде ее встретил охранник и, отыскав ее фамилию в лежавшем под стеклом списке посетителей, пропустил к лифтам. Оказавшись в замкнутом пространстве, Ольга облизала пересохшие от волнения губы и достала из полиэтиленового пакета именинный подарок, предназначавшийся Аристарху. Это было старинное и очень красивое издание «Истории крестовых походов» неизвестного ей французского автора, иллюстрированное гравюрами Доре, переложенными папиросной бумагой. Эту книгу Ольга чуть ли не на коленях вымолила у подруги, чей отец был известным библиофилом и все свое свободное время отдавал поискам и приобретению редких изданий. За эту книгу Ольга отдала золотые серьги кольцами и знаменитое обольстительное платье-обманку с голой спиной.
Ольга критически оглядела свои подарки — книгу и букет роскошных алых гвоздик на длинных стеблях — и скептически покривила рот. Не густо. Оставалось только надеяться на бесконечную доброту и понимание Аристарха. Кроме него, однако, будет и другой оценщик даров, причем куда более взыскательный — его мать. Вряд ли Анастасия Собилло могла представить себе, на какие ухищрения вынуждена была пойти Ольга, чтобы добыть книгу, и потому девушка опасалась презрительных взглядов и обвинения в скупости.
«Легко быть добрым, когда ты богат, — сказала она себе, выходя из лифта и направляясь к отделанной полированным деревом двери. — Куда сложнее быть щедрым в бедности».
Взбодрив себя этой магической, едва ли не библейской формулой, Ольга надавила на кнопку звонка и стала ждать, когда ей откроют.
Открыла экономка Аристарха. Она была обряжена в белый, стоявший колом накрахмаленный фартук и несла на своем лице отпечаток важности возложенной на нее миссии.
— Все в столовой. Как прикажете доложить?
— Никак не надо докладывать, — ответила Ольга, снимая пальто и вешая его без посторонней помощи на плечики. — Я сама войду и представлюсь. К чему разводить китайские церемонии? Раз меня пропустила охрана, то уж наверное меня ждут, как вы думаете?
Сменить сапоги на туфли было делом одной минуты, после чего оставалось только пройти по натертому воском паркету к распахнутым стеклянным дверям огромной комнаты, откуда доносились звон посуды и приглушенные голоса немногочисленных гостей. Ольга, впечатывая в паркет острые золотые каблуки подаренных Аристархом туфель, вошла в столовую и, оглядев собравшееся здесь небольшое общество, громким и ясным голосом сказала:
— Здравствуйте! Меня зовут Ольга Туманцева. — Потом, заметив, как радостно блеснули сапфировые глаза сидевшего во главе стола чуточку бледного, но, в общем, уже почти здорового именинника, она совсем по-другому, тихо и прочувствованно добавила: — С праздником тебя, Листик!