— Прошу извинения, Николай Алексеевич, но дело есть дело. Где вы были в вечер пятницы и в вечер субботы?
— Я не отношусь к сексу как к спорту, — усмехнулся учитель. — Я по обыкновению читал, размышлял, гулял.
— Где?
— Тут, в окрестностях.
ГЛАВА 15
Встреча с Кривошеиными происходила под девизом: «Я всегда все помню!» — безапелляционное заявление ученой ядерщицы, которая перебила первый же вопрос Ивана Павловича: «Помните ли вы…»
Этих чудаков он знал уже много лет, но поверхностно, раскланиваясь при редких встречах, всегда внутренне поеживаясь (хотя и сам не был обделен ни ростом, ни силой). Но эти двое, раздутые чудовищные младенцы, казались потомками вымершей расы исполинов. Кривошеин, киношный деятель («Я — директор фильмов»), носил имя такое русское, задушевно-знаменитое — Антон Павлович — и, как типичный подкаблучник, возбуждал неистребимую стервозность в супруге.
Хозяйка восседала на стуле (маленьком и хрупком под ней) в центре большой комнаты с тремя дверьми, в которых внезапно возникал хозяин — внезапно и бесшумно и, при всей громоздкости, грациозно, подтверждая показания жены.
— Мы пришли к назначенному часу, но позже той незнакомой семьи.
— Попозже, — деликатное эхо из средней двери.
— Но вас познакомили?
— Разумеется.
— Нас знакомили, знакомили…
— Однако та пара осталась для нас неведомой, если можно так выразиться. Ни до, ни после мы с ними не встречались и с Вышеславским о них не говорили.
— Почему?
— Как-то не пришлось… Имена Александр Андреевич назвал, конечно, но я была занята подарками. Мы подарили лошадку и коробку конфет. Помнишь, Тоша?
— Коробку и лошадку.
— Но кто такие эти незнакомцы, чем они занимались?
— По намекам, что-то связанное с вооружением… Я имею в виду мужа. Эту тему мы, естественно, не дебатировали. По всей видимости, люди не нашего круга, подавленные честью приглашения к академику.
— А ребенок?
— Отлично помню: светленький, маленький, в белой маечке и красных штанишках. Саша был одет так же, только штаны голубые.
— Синие.
— Тоша, не спорь.
— Значит, то был мальчик?
— Мальчик.
— Вы уверены?
— Абсолютно, потому что его звали Роман. «Ромочка!» — кричал Саша на весь сад. В общем, отдаю должное, дети к нам не лезли. Хотя атмосфера за столом, подправленная памятью, представляется сейчас тягостной из-за этой ужасной считалочки: «Вышел месяц из тумана…»
— «Вынул ножик из кармана…» — подхватил Антон Павлович.
Супруга — упрямо перебивая:
— «Буду резать, буду бить…»
Супруг — с конечным торжеством:
— «Все равно тебе водить!»
— Тоша! — Голос строгий, сейчас скажет «Фас!» или «Фу!» — Ты нарезал пионы?
— Софья Юрьевна, если не возражаете, ваш муж мне нужен.
— А что вы вообще затеяли?
— У меня лежит раненый Саша.
— Раненый? Кем?
— Неизвестно. Напали на него в темноте…
— Где?
— В саду у колодца.
— Что за роковое место! И ведь драгоценности украдены?
— Значит, дело не только в них. Сегодня воскресенье, у следователя выходной…
— А, что могут эти тупоголовые…
— Его вы напрасно недооцениваете.
— Не раскроет! Это дело сверхчеловеческое.
— Я не сверхчеловек, но решил попробовать: впервые предстала — прямо в руки упала — задача, не абстрактная, а животрепещущая.
— И вы начинаете из далекого далека. — Софья Юрьевна нахмурилась, а возникший в левой двери Антон Павлович заявил:
— Странная эта семья — Вышеславские.
— Ты — про такого прекрасного человека! Уникальный талант и прочие достоинства.
— Да я ничего плохого… да ведь жуть берет от этой истории, волосы торчком встают.
Хозяйка закурила, Палычи поддержали, математик сказал:
— Вот я и прошу вас восстановить в памяти семилетний день рождения Саши. Итак, Полина произносит знаменательный тост и спускается в сад.
— Помню.
— Софа, ты даже заплакала.
— Не то чтобы…
— У тебя ресницы потекли.
— Кому это интересно? — оборвала Софья Юрьевна. — Что ж, момент сакраментальный, так сказать, в жизни человека. Я подумала: давно пора, замужество украшает женщину.
— Серьезно?
— Не иронизируйте.
— Смотря какое замужество.
— Единственное. В этой области я консерватор. И Александр Андреевич полностью одобрял шаг дочери.
— Он знал заранее?
— Конечно. Как мы появились, намекнул: сегодня, мол, судьбоносный для Полины день. — Ученая дама помрачнела, поникла. — Вот уж действительно судьбоносный… Муж прав: жутко все это.
— Жутко, — повторил муж.
Иван Павлович кивнул.
— Но надо Саше помочь.
— Это да. — Софья Юрьевна проницательно посмотрела на математика. — Источник ваших побуждений столь чист?
— Что вы имеете в виду?
— Сама не знаю, поток сознания вслух… Да, она ушла, жених бросился за нею, соперник достал трубку.
— Журналист?
— Софа, этот самый журналист и был, по-моему…
— Помолчи! Вы, должно быть, знаете этого проходимца, что задумал Вышеславскому всемирную славу создать — книжечку издать.
— Проходимец?
— Ловит золотую рыбку в мутненькой воде.
— Вы считали его соперником Николая?
— А то нет? Чего ж они вокруг дочери академика крутились?
— Логично. Александр Андреевич решил продемонстрировать свою курительную трубку?
— Да, антикварную.
— И вы ушли с ним?
— Откуда сведения?
— Николай сказал.
— У них очень вкусная колодезная вода. Тоше захотелось…
— Мне захотелось водички, а Софа пошла…
— Не перебивать! Я пошла на кухню за ведром, Александр Андреевич поднялся к себе в кабинет. Вернулись, и Тоша отправился на колодец.
— Журналист веранду не покидал?
— Покидал, — донес Антон Павлович из правой двери. — Ходил в сад трубку почистить.
— А та безмолвная пара?
— Кажется, жена выходила к ребенку, а, Софа?
— Выходила. Вот только когда…
— Но все сидели за столом, — загрохотал вдруг великан, — когда меня понесло на лужайку! После тенистых акаций…
— Сиреней, — бросила супруга.
— После сиреней солнце ослепило, и увидел я, как Саша отскочил от матери… нет, соскочил со спины матери, рухнувшей в кусты, играются, думаю, подхожу к колодцу — хлещет кровь на траву, на папоротники, на белое платье. Я испугался (хотя, в сущности, мне неведом страх), развернул ее, упала оземь коса, а кровь пуще хлынула из раны на горле прямо на мой светлый летний костюм. В обморочном бреду я схватил мальчишку и повел на веранду.
— Он что-нибудь говорил?
— Спросил шепотом: «Мама умерла?» Вообще был в шоке.
— А второй ребенок?
— Кажется, шмыгнул в кусты.
— Помнится, окончательный вердикт был: Полина напоролась на острие косы.
— Правильно. Саша водил, она пряталась в кустах у колодца.
— Как там коса очутилась?
— Может, Тимоша утром косил? Он вот косу свою бросает и бросает — его обычная манера. Что вы хотите от юродивого?
Софья Юрьевна фыркнула.
— Юродивый! Ты еще скажи: святой… Самый обыкновенный деревенский дегенерат.
— А знаешь, Софа, может, он придуривается. Я как-то за ним в роще наблюдал, он меня не видел. Ни зубами не скрежетал, ни рожи не корчил. Это тонкая штучка!
— Ладно, пусть живет. — Супруга помолчала. — Косу в кустах оставила сама Полина, она утром косила.
— Откуда вы знаете?
— Убитый горем отец поведал. Что еще от нас требуется, Иван Павлович?
— Как развивались события дальше? — Он взглянул на Тошу. — Вы явились запачканный кровью на веранду.
Отвечала Софья Юрьевна:
— Мы все побежали к колодцу — картина страшная, абсолютно неправдоподобная. — После паузы она добавила: — Вас припоминаю.
— Я прибежал на крик.
— Если мне не изменяет память, на предыдущих Сашиных юбилеях вы присутствовали.
— Я предупредил Полину, что опоздаю.
— В чем причина?
— У меня было условлено свидание. Ту незаметную пару я почти и не заметил…
— Почти?
— Какие-то люди прошли по аллейке.
— Они сразу ушли в дом с ребенком и там дождались органов.
— А сколько Ромочке было лет?
— Совсем маленький.
— Росточком поменьше Саши, — доложил из левой двери Кривошеин. — Красивый ребеночек, и родители красивые, да, Софа?
— Ничего особенного… впрочем, да, муж ничего, такой черноволосый, статный. — Она на секунду задумалась. — Ваши вопросы… Уж не считаете ли вы его отцом Саши?
— Я никого не исключаю. Полина произнесла свой тост с вызовом, с торжеством. Перед кем? Двое молодых людей — свободных, двое мужчин — женатых.
— Женатый — это я? — осведомился Антон Павлович, забавляясь, жена простонала: «О Господи!»; он бросил на нее острый взгляд.
— В ваших рассуждениях есть резон, — заговорила Софья Юрьевна. — Когда мы с Александром Андреевичем вошли в прихожую, я сказала: «Какой прекрасный вечер». — «Прекрасный. — Он засмеялся. — Я особенно рад, что Поленька кое-кому сегодня отомстила».
— Вы полагаете, он имел в виду: отцу Саши?
— Ну, по логике вещей…
— Он был с вами так откровенен?
— Великий ученый не нуждался в пошлых излияниях как человек по-настоящему сильный. Но вот проговорился от избытка чувств.
— Получается: Сашин отец был среди вас.
— Необязательно.
— Вышеславский говорил вам, что Полина беременна?
Антон Павлович выступил из средней двери.
— С какой стати? Семейная тайна.
— Но академик объявил об этом Филиппу и Николаю. Полина была на третьем месяце.
— Наверное, кого-то из них подозревал в отцовстве, — рассеянно бросила ученая дама, о чем-то думая. — Да! Именно в семьдесят пятом в его приезд в Вечеру — он провел на полигоне год — я заметила в Александре Андреевиче некое постороннее беспокойство, нет, он не срывался, но был на грани срыва.
— Он к вам заходил?
— Что вы, между нами было такое расстояние! Я прозябала в закрытом НИИ.