— Продолжайте.
— Ну, проплутав в роще, вернулся к Вышеславским. Дом пуст.
— Вы были в кабинете?
— Да, поднялся.
— Палец на книге видели?
— Нет. Но я свет не включал, мог не обратить внимания.
— Ну, на такую-то деталь! Вероятно, обрубок подбросили, пока вы с Рюминой находились возле мертвого тела.
— Может быть. Выглянул в окно кабинета.
— Что замолчали?
— Вспоминаю. Увидел Анну и Сашу у колодца.
— Живого?
— Нет! Она стояла перед ним на коленях. Я побежал на лужайку.
— Как она себя вела?
— Как! Была в шоке, конечно. Вдруг вспомнила ту детскую игру в прятки.
— С чего бы это вдруг?
— Увидела кровь и Сашу в кустах, как тогда Полину. Надеюсь, вы не подозреваете в убийстве пятилетнего ребенка?
— Ребенок вырос, — проворчал майор. — Я размышляю. Согласитесь, показания Рюмина дает фантастические. Некий злодей вызвал ее в Вечеру, чтобы столкнуть под поезд.
— Это случилось при мне. Анна едва спаслась.
— Значит, стала кому-то поперек горла. Может, тоже охотилась за драгоценностями и сумела их похитить (прибираясь в кабинете, например). Преступник, зарезав Вышеславского, остался в дураках и бродит тут в окрестностях, угрожая, намекая… как вы выразились — «указующий перст». Что вы можете на это возразить?
— Надо подумать.
— Вы увлечены, она всех сумела охмурить. Между тем драгоценности где-то припрятаны, понимаете? Иначе маньяк не охотился бы тут за трупами, не подкладывал бы мертвый палец.
— Вы же все обыскали.
— Участок — довольно поверхностно, я уверен был, что преступник футляр унес с собой. И упустили квартиру Рюминой. Конечно, мы это сделаем, но, боюсь, время упущено.
— Но откуда Анна узнала про драгоценности?
— От родителей. Мама рассказывала сказочку про невесту в жемчугах. А девушка сама мне говорила, что крайне нуждается в деньгах.
Мысленно Иван Павлович не мог не признать, что определенная логика в рассуждениях следователя есть… Как он сказал: «Преступник футляр унес». Футляр! Саша видел его в секретере позже вечером, уже после уборки дома. Однако делиться своими соображениями с Сергеем Прокофьевичем математик не стал и постарался перевести разговор с опасной темы (ведь Анна нечаянно попалась с жемчужным ожерельем):
— Вы собираетесь эксгумировать труп Полины?
— Это самая крайняя мера, авось обойдемся.
— Надо показать обрубок Ненарокову, он вспомнил про розовый маникюр на ногтях невесты.
— Покажем. Он ушел последним?.. Почему не со своим другом журналистом?
— Не знаю.
— И опять — обратите внимание! — никто не слышал крика жертвы, шума борьбы. Какие выводы? Действовал знакомый, которого жертва не опасается, и сильный человек. И старик Вышеславский был не хилый, а внук тем более крепкий, здоровый парень. Какого черта коса оказалась в том самом месте?
— Очевидно, Тимоша косил ночью или утром.
— Он что, совсем у вас с приветом?
— Совсем. Он уже давно дачников в этом отношении обслуживает и у меня косит — бесплатно. Им для хозяйства нужно много травы, сена. У дурачка такая привычка: выкосит порцию, нагрузит торбу (большой полосатый матрас) — и пошел. Может косу бросить, а потом на другой участок перейти, не закончив дела. Мы к этому привыкли, жалеем его мать.
— Интеллигенция, — вздохнул майор. — Себя жалеете.
— И это есть, землей заниматься — нужны охота и досуг.
— Значит, он клинически ненормален?
— Да, какая-то мозговая опухоль, но человек тихий, бессловесный, безобидный.
— И сильный?
— Ложный путь, Сергей Прокофьевич. Думаете, академик его в кабинете принимал бы? Драгоценности показывал? Что он в них понимает!
— Однако сумасшедшего могли и как-то использовать, хотя бы как ширму.
— Я об этом думал: вдруг та тень в саду ночью — Тимоша на косьбе. Но он бы не напал на меня и на Сашу с бритвой академика.
— А у Вышеславских была своя коса?
— Александр Андреевич вечно пребывал в разъездах, Полина косила сама. Но естественно, после трагедии орудие убийства изъяли.
— Естественно.
— В общем, у них косил Тимоша.
— Ладно. Тимошей займусь я, как только освобожусь. — Сергей Прокофьевич задумался. — Сегодняшний день выпадает, к сожалению.
— Вы мне даете карт-бланш?
— Даю, не даю… все равно вы уже плотно влезли. — Следователь пристально посмотрел на математика. — Вам-то что за дело?
— Как вы точно выразились, я под носом упустил убийцу. Дважды! Трижды, если считать нападение на Анну.
— Только не повредите, не вспугните. И не забывайте: он крайне опасен. Кстати, как прошли похороны и поминки, как себя вели участники?
— Мое впечатление: всеми владел страх.
— Неудивительно. История мрачная, с явно болезненным оттенком.
— Мне кажется, для кого-то страх этот (мистический, психологический) имел вполне реальные основания.
— Для кого?
— Может быть, для Кривошеиной. Я намекнул, отвечая на ее вопрос, что у следствия появились новые улики.
— Какие улики?
— Отпечаток пальца на писчей бумаге.
— И вы разболтали…
— Я подчеркнул, что не имею права разглашать.
— Зачем вообще было упоминать об этом?
— Хотелось проверить реакцию загнанного зверя.
— Реакция что надо — труп возле колодца!
— Но я же не назвал улику… — Иван Павлович осекся. — Назвал!
— Кому?
— Анне.
— Ну, математик!..
Иван Павлович перебил с ужасом:
— Я сказал про отпечаток пальца, а она слышала шаги!
— Ваши увлечения слишком дорого стоят! — отчеканил следователь.
— Вы даже не представляете, как вы правы.
— А что? Еще что-нибудь понаговорили?
— Да вроде нет. И без того…
— Хорошо. И какова же была реакция за столом? Иван Павлович! Давайте без пустых сожалений.
— Что ж… обстановка, и без того нервная, стала прямо-таки трепещущей. Мою угрожающую линию подхватил Саша и повел борьбу с подозреваемыми. Так или иначе поддел каждого. По-моему, он о чем-то догадался.
— Догадался, кто убийца?
— Скажем, заподозрил.
— И как же после этого вы могли оставить его одного хоть на минуту!
— Он не ребенок. И был с учителем.
— А вы — с его невестой. Интересная комбинация.
— Сергей Прокофьевич, не травите. И без того тошно.
— И этот учитель ваш только что публично признался в сокрытии сведений!
— Да вроде искренне…
— Вы уверены? Если Саша действительно о чем-то догадался… Знаете, обычный прием: признаться в меньшем, чтоб еще глубже захоронить большее.
— Да я никого из них не исключаю! Вы сверили тот отпечаток?
Следователь долго, с укоризной и сомнением, смотрел на Ивана Павловича. Наконец проворчал неопределенно:
— Завтра вызовем Кривошеиных и Ненарокова.
ГЛАВА 24
Светало. Еще пахли ночные цветы, но уже робко (постепенно разгораясь, входя в раж) запели утренние птицы. Иван Павлович курил на своей веранде; французское, до полу, окно приоткрыто, белеет в полумраке постельное белье; с обостренной чувственностью казалось ему, будто он слышит ее дыхание.
«По логике вещей (по какой-то извращенной, чудовищной логике), эта девочка должна погибнуть. Да почему, черт подери? Пятилетний ребенок… А если следователь в чем-то прав и она знает больше, чем рассказала, хотя бы про те же драгоценности?.. Ага, она их украла и бегает тут по ночам, подкладывает мертвый обрубок на Библию. Анну в качестве преступницы отметаю раз и навсегда, Саша сам подарил ожерелье, ее действительно заманили в Вечеру и толкнули под поезд. Я свидетель!
Судя по всему, знакомство Рюминых и Вышеславских было недолгим (Кривошеина их не знала — «люди не нашего круга»), и конечно, после крови в саду они постарались забыть Вечеру как страшный сон.
Светило предзакатное солнце, я помню, как пели птицы и плясали в золотом воздухе разноцветные мотыльки… «Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, все равно тебе водить!» Саша встал к стенке дома, по-честному закрыл глаза руками и принялся считать, Полина и Рюмочка спрятались, но кто-то нашел невесту раньше. Разговор. Мужской голос… что-то вроде: «Это мой сын!» (месяц — сын луны). Голос угрожающий, дети почувствовали угрозу, но восприняли ее, должно быть, как увлекательный элемент игры. Голос негромкий — я, например, в соседнем саду ничего не слышал, правда, и не прислушивался, был занят другим (в экстремальные моменты я всегда занят другим!). Однако крик услышал бы; все — и я в том числе — услышали вопль отца. Почему она не закричала? Почему не позвал на помощь старик? Не подал голоса несчастный Саша? Все трое умерли безмолвно, как жертвы добровольные, «ритуально» уйдя из мира страстного в мир иной, оставив нам загадку уникальную.
Уникальную, я уверен, и кража драгоценностей — обстоятельство сопутствующее… хотя бы потому, что — будь драгоценности целью — преступник не стал бы выжидать годы; и в версию «кража» не укладывается смерть Полины. Что послужило толчком к нынешнему беснованию? Ведь тринадцать лет назад преступление на редкость удалось, все свалили на детские шалости, и безвинные дети заплатили беспощадную цену».
Иван Павлович тихонько прошел в дом (Анна шевельнулась, но, кажется, спит), поднялся в кабинет (в восточном окне уже вовсю полыхал восход пурпуром, бирюзой и лазурью), принялся искать на стеллажах темно-красный том… куда запропастился?.. Да черт с ним, с Фрейдом! И так понятно: в глубинах души по детским смутным воспоминаниям Саша ощущал, что причина трагедии (и собственной трагической судьбы) — в столкновении родителей. Сын переживал, если можно так выразиться, «идею отца» — убийцы, переживал в снах, а тот опередил его в действительности.
Какая все-таки неотразимая бездна — человеческая душа. Перед мысленным взором его, как на сцене, возникли лица, одно за другим. Учитель. Журналист. Киношник. Ученая ядерщица. Еще были там, на пиру, родители Анны. А математик ждал женщину.
Полина сама косила лужайку, оставляя папоротник возле кустов; он помнил эти папоротники… на одном из которых расцвел вдруг «аленький цветочек». И тут вышел «месяц из тумана…» Кстати, о косце: а что, если… у Ивана Павловича захватило дух!.. что, если наш блаженный Тимоша (на редкость мощный мужик) в свое время изнасиловал девушку? Признать такое отцовство Вышеславским было невозможно, а она пережила стресс, который прошел только через семь лет. Да, но разве реально провернуть три безукоризненных убийства клиническому сумасшедшему? Или отец и убийца все-таки разные лица?