— Ваши выводы не соответствуют действительности. Во-первых, входная дверь была заперта: я захлопнул, Анна проверила. Во-вторых, когда я сказал, что дедушка не успел бы позвать на помощь, то имел в виду самый момент убийства. Но, увидев перед собой безумца, стал бы он молчать?
— Чего ты добиваешься?
— Он ждал одного человека.
— Одного человека?
— Утром Анна слышала, как он сказал по телефону: «Буду ждать звонка».
— Всего лишь звонка…
— Я предполагаю. Ведь он кого-то впустил в дом.
— И вы, разумеется, не знаете кого, — констатировала великанша как-то зловеще.
— Он бы уже сидел в КПЗ. Дедушка мог впустить только того, кому доверял.
— Вы сидели в спальне без света?
— Везде был свет: и в спальне, и в моей комнате, и в прихожей.
— И в такой обстановке человек пошел на убийство! Говорите после этого, что он нормальный.
— У нас играла музыка.
— Какой-нибудь грохочущий рок?
— В стиле транс.
— Что это такое?
— В своем роде космическая колыбельная.
Дама-физик фыркнула пренебрежительно.
— Все равно — неоправданный риск, невероятная удача.
— А вам не кажется, — Саша глядел на Софью Юрьевну так кротко, по-детски, — что в основе преступления лежит гениальный расчет?
— Не кажется. И вот почему: расчетливый убийца непременно кого-нибудь подставил бы.
— А он и подставил.
— Кого же?
— Меня.
— Пустяки, ты был не один.
— Для меня это и вправду уникальная удача, которую убийца предусмотреть не мог. Зато мог знать — если посещал наш дом, — что вечерами я люблю думать под музыку.
— Орудие убийства, как я понимаю, просто подвернулось под руку. По идее он должен был воспользоваться своим, коли он так гениально расчетлив.
— А может, он и принес с собой, но подвернулось более удобное. Мгновенная смерть. Правда, слишком много крови, не так ли, Софья Юрьевна?
Она грузно поднялась, побрела по дорожке.
— Не так ли? — повторил юноша вслед. — Кровь на кустах, на траве, на земле. Бесценные жемчуга в крови.
Ученая дама обернулась.
— Бедный мальчик. — Судорожный вздох и солнечный блеск на миг смягчили жесткие черты. — Если что — звони.
Она вздрогнула и посторонилась, пропуская Тимошу в красной рубахе с косой на плече.
— Куда это он? — пробормотала Анна, наблюдая, как местный идиот исчезает в зарослях за домом.
— Косить, он у нас тут у всех косит.
— Знаешь, — она помолчала, — пойду замою кровь в кабинете.
— Да потом!
— Сейчас. Мне и так было страшно решиться.
— И не надо, я сам. Потом.
— Нет, жди меня внизу. Я скоро.
С кожаного сиденья, со спинки кресла, с деревянных подлокотников и с пола засохшая сукровица в конце концов удалилась, а на потолке, зеленом сукне стола, на страницах Библии так и остались черно-красные следы брызг. До секретера в углу не долетели, откидная доска опущена, выдвинут ящичек, в котором, видимо, хранился футляр. Она подошла, погладила старое прохладное дерево, словно успокаиваясь. Пустой сандаловый ларец. Взяла в руки, подняла крышечку, пахнуло острым пряным ароматом, знакомым, как духи…
— Анна! — услышала она голос снизу.
Он стоял у начала лестницы, схватил ее за руку и увлек в свою комнату.
— Не такой уж я «бедный мальчик», — искусно передразнил он ученую ядерщицу, рассмеялся, сделал движение — и ее шею охватил приятный тяжелый холодок.
Анна не вдруг поняла.
— Посмотри в зеркало.
Она увидела свое отражение, как в волшебной сказке: на медовой нежной коже двойным рядом сиял крупный белый жемчуг.
ГЛАВА 8
Анна плакала, он утешал, искренне недоумевая и тревожась за нее.
— Это все мое, Анна. Дедушка тыщу лет назад составил завещание. Здесь все принадлежит мне.
— Ты себя губишь таким заявлением, дурак!
— Да зачем им говорить?
— Следователь ищет преступника по драгоценностям, как мы может промолчать?
— Так они действительно украдены, я взял только ожерелье, я сразу понял, как оно тебе пойдет…
— Оно всем пойдет!
— Нет, не снимай! — Он схватил ее за руки, отстранился, любуясь. — Ты как мама.
«Торжествующая женщина в жемчугах» — вспомнилось, и стало жутко по-другому, так сказать, «мистически»… И отказаться невозможно — драгоценность завораживала.
— Ну, пожалуйста, не надо! Там еще есть, пусть ищут по списку.
— Ему много платили?
— Да ты вдумайся — первая в мире водородная бомба! Он был аскет по натуре, жил работой и ничего на себя не тратил, но вот любил каменья. Аскет и эстет — любопытное сочетание, правда? Еще бабушке, жене своей, покупал, а потом дочери.
— Да какого ж ты тайком…
— Дурак, по-твоему, да? Кто ж знал, что он… что это последний наш с ним день! Я загадал: если ты согласишься стать моей женой — жемчуг твой. А дедушке сказать я просто не успел. И ему очень понравилась.
— Ты взял, когда за коньяком ходил?
— Ага. Я подумал, как красиво будет: подарок невесте уже заранее приготовлен.
— Как же при обыске не нашли?
— В траву бросил, ну, если что — преступник при бегстве обронил. Да они участок почти не осматривали.
— Ты прям ликуешь!
— А ты плачешь. Ну что я должен сделать?
— Мне страшно, Саша.
— Хорошо, я скажу Сергею Прокофьевичу. Тебе легче будет?
— Замолчи! В тюрьму захотел? Ожерелье есть в том списке?
— А как же. И свидетели видели его на маме.
— Мог бы сказать, что вы с дедушкой его продали.
— Не такой уж я дурак, как ты думаешь. До комиссионки добрались бы мигом, надо просчитывать на ходы вперед.
— Саша, надо искать убийцу!
— Само собой. Тогда уж будет все равно, по частям ли моя собственность разворовывалась или целиком… Скажи, ты довольна?
— Безумно!
— А я думал, женщины любят драгоценные безделушки.
Они смотрели друг на друга в зеркале, юные, несчастные, а за ними в пленительной глубине отражался сад, где распевала пестрая птичка.
— Саша, мне почему-то кажется, что тебе грозит опасность.
— Мне?
— Вот я чувствую — и все!
— Ведь все украдено.
— Ты ж сам говорил: дедушка мог впустить только кого-то своего.
— Ну.
— Ваш круг — элита, ваши знакомые — не из тех, кто из-за драгоценностей перережет горло.
— То есть ты считаешь кражу не основным мотивом преступления?
— Не знаю… И вообще такого представить себе не могу. Если он и вправду совсем ненормальный?
— Вроде у нас таких знакомых нет.
— А Тимоша? Рубаха на нем красная, зловещая…
— Да ну, он безобиден, как ребенок, и во всем матери подчиняется, ничего не соображает. Его дедушка в кабинет не позвал бы. Ну что, перепишем кассету?
Интервью журналиста с академиком продолжалось всего сорок пять минут, воспоминания без хронологической последовательности, ответы без колебаний, промедлений, и действительно никаких тайн: родился, учился, женился… Впрочем, одно место из диалога… Анна сказала, когда кассета кончилась:
— Саша, поставь еще раз со слов: «В семьдесят пятом мы работали над…»
— А, ты тоже обратила внимание?
Вновь зазвучал хорошо поставленный интеллигентный голос:
«В семьдесят пятом мы работали над проектом «Альфа» в такой спешке, что я не покидал полигона, ни дня не был дома».
— «Александр Андреевич, вам впервые изменила память: именно в семьдесят пятом, именно в этом доме мы с вами познакомились — я и Коля». — «Неужели? Вы уверены?» — «На все сто. Вы тогда объявили, что у вас должен родиться внук». — «Ну конечно, в семьдесят пятом, в декабре! Как я переживал тогда, а теперь даже благодарен отцу моего внука». — «Вы знаете, кто он?» — «Да». — «Почему они не поженились?» — «Помешали обстоятельства, довольно серьезные». — «Но он жив?» — «Жив. Я сразу усыновил мальчика и дал ему свое имя. Дороже его у меня нет никого на свете, несмотря ни на что». — «Понимаю».
— «Филипп Петрович, я человек взглядов старомодных и не желаю позорить память о дочери и мешать карьере внука». — «В наше время понятие «незаконнорожденный» потеряло смысл».
— «Для кого как. В общем, этот наш разговор не для печати. Прошлые свершения интересны в историческом плане, а не в личном… Надо жить будущим, не оглядываясь назад, иначе обратишься в соляной столб подобно жене Лота — вот что я сказал когда-то отцу моего мальчика». — «Советский ученый почитывает Библию?» — «Мудрая книга, особенно Ветхий Завет. Так вот, в семьдесят пятом…»
Саша нажал на пульт.
— Ты это хотела услышать?
— Ага. Что за обстоятельства помешали твоему отцу тебя усыновить?
— Мало ли… Был женат, например.
— А дедушка с ним потом встречался и говорит без гнева.
— Я заметил.
— Нет, какой странный диалог, а? Александр Андреевич ведь деликатный, правда? И вдруг объявляет, что его дочь беременна. — Она посчитала вслух, загибая пальцы. — Примерно три месяца в декабре, еще особо и не заметно… Ой, Саша, какой у тебя вчера был жуткий день рождения!
— Как и тринадцать лет назад.
— Вот в чем весь ужас-то!
— Только не надо меня жалеть, я справлюсь. Сильный человек все может, а я сильный, веришь?
— Конечно. А кто такой Коля? Помнишь — «я и Коля».
— Сейчас свяжусь с Филиппом.
Вдруг они замерли, инстинктивно прижавшись друг к другу. Требовательно затрезвонил входной звоночек.
— Следователь! — Саша взглянул в окно. — Я скажу о жемчуге.
— Ты что, совсем с ума сошел! — Анна мгновенно сняла ожерелье и спрятала под одну из подушек софы.
ГЛАВА 9
Сергей Прокофьевич на эту софу и уселся; с этой секунды (нет, еще раньше — с мелодичного звоночка) внимание Анны нервно раздваивалось.
— Где кассета? — начал майор нелюбезно, без предисловий.
— Пожалуйста. — Сашу вынул кассету из магнитофона, майор прямо-таки вырвал ее и сунул в карман пиджака. — Вы видели Филиппа?
— Предупреждаю: не путайтесь у меня под ногами, не затрудняйте следствие.