Итак, наступает день «икс». В квартиру к себе Валентина Павловна приглашает некоего Любимова с собакой. Одновременно Николаенко получает у Шунько пистолет Журбина и везет его домой. Журбин и Николаенко входят в квартиру: полковник в коридорчике стоит слева, Евгений Павлович — справа. Пока пьяный Журбин осознает, что же происходит в его жилище, Валентина Павловна выталкивает собаку вперед. Николаенко дважды стреляет в пса. Хозяин собаки вскакивает с места и получает свои две пули. Не сходя с места, Николаенко отстраняет от себя Журбина и стреляет ему в висок. Потом Николаенко и Валентина Павловна протирают пистолет, сжимают его в руке Журбина и бросают рядом с телом. Перерезают провод у телефона, оставляют на ноже отпечатки пальцев Любимова и бросают нож рядом с ним. Все, теперь можно вызывать милицию. Труп собаки гарантированно собьет всех с толку. Особенно если прозрачно намекнуть, что тут могло происходить.
Единственным несогласным с обеими предложенными трактовками пьесы был Вьюгин. Он указал следователю на факт, который не вписывается во второе прочтение пьесы, — это перерезанный телефонный шнур. Но Вьюгину быстро заткнули рот. Вторая версия ведь была неофициальная, событий, описанных в ней, как бы не было вовсе. Расчет Валентины Павловны сработал на все сто процентов: никто не захотел мараться в грязи, и за единственную версию убийства Любимова и самоубийства полковника Журбина была принята история с ограблением. Она всех устраивала.
Возможно, в материалах уголовного дела были какие-то улики, которые могли свидетельствовать против Николаенко и Журбиной. Но все компрометирующие материалы из уголовного дела были удалены и уничтожены. Единственным свидетелем, который бы мог пролить свет на убийство полковника Журбина, был Шунько. Но он предпочел промолчать, опасаясь за будущую пенсию.
Мой вывод из пьесы «Лабуда», сыгранной по сценарию Валентины Павловны Журбиной, — к убийству Лебедевой она не имеет никакого отношения. Не то исполнение, не тот подбор актеров, не тот антураж. Не тот полет мысли, вот что главное.
Глава 17Горсад
В воскресенье после обеда я и практикантка гуляли по центру города. От нечего делать пошли в городской парк — походить по набережной, посмотреть, запустили ли колесо обозрения.
В горсаду народу было мало. Часть горожан, воспользовавшись тремя выходными днями подряд, уехала приводить в порядок после зимы мичуринские участки. Безземельные горожане еще отдыхали по домам после пятничных возлияний.
На улице было прохладно. По небу проплывали тяжелые свинцовые тучи, периодически с реки дул пронизывающий ветер. Скажем прямо: погода не для прогулок. Куда разумнее в общаге сидеть, чаек попивать.
— После практики мне учиться еще до февраля месяца. — Я поймал себя на том, что слушаю практикантку вполуха. — Потом распределение. А дальше жизнь пойдет по накатанным рельсам: вначале устроюсь на работу где-нибудь в небольшом городке, куда меня направят по распределению. Выйду замуж, рожу ребенка, получу комнату в общежитии, встану в очередь на расширение. Потом мы получим однокомнатную квартиру, купим мичуринский участок и будем летом, как все, выращивать на нем клубнику и смородину.
— Без мичуринского никак нельзя? — Я отбросил все связанные с Журбиной мысли и полностью переключился на Елену, фамилии которой все никак не мог узнать. Для всех в общежитии она была просто «практикантка», а у девчонок из ее комнаты спрашивать неудобно было.
— Можно и без него.
— Скажи, Лена, а что-нибудь более веселое в твоей жизни запланировано? Поездки к морю, например, или отпуск за границей.
— У тебя кто-нибудь из знакомых в отпуске за границей был? Я за всю свою жизнь не встречала ни одного человека, который бы выезжал за рубеж. Соседский парень в армии служил в ГДР, но это не считается. Что он там видел, кроме забора воинской части?
— А вдруг у нас в стране что-нибудь поменяется и разрешат за границу выезжать? Куда бы ты хотела съездить?
Географические познания практикантки ограничивались Болгарией, Румынией, Германией и Америкой. Про другие страны она, похоже, имела весьма смутное представление.
С реки ударил очередной порыв ветра. Она прижалась ко мне, что оставляло надежду на приятный вечер.
— Расскажу тебе одну историю. Мне довелось четыре года прожить в казарме, в чисто мужском коллективе. В казарме все разговоры крутятся вокруг женщин. Как-то на втором курсе, когда нам было лет по восемнадцать-девятнадцать, возник спор: есть ли у мужчин после сорока лет половая жизнь. Одни говорили, что в сорок лет с потенцией все в порядке, другие считали, что в этом возрасте тяга к женщинам пропадает. В пример они приводили своих отцов, которые спят с женами на разных кроватях и никогда не проявляют к ним нежных чувств.
Краем глаза я наблюдал за ней. Разговор на интимную тему Лену не смутил. Для себя я решил, что дома у нее остался парень, к которому она с радостью вернется и будет раз за разом рассказывать, как скучала без него в чужом городе.
— Пока мы спорили о мужском долголетии, тема разговора сама собой поменялась. Все стали прикидывать, какими они станут через двадцать лет. Кто-то, как ты, видел свою жизнь разбитой на этапы. Лейтенант, женитьба, рождение ребенка, начальник розыска в райотделе, своя квартира, машина, полковник, пенсия. А кто-то стал упорствовать, что в жизни не все так прямолинейно.
— А что может измениться? — без всякого интереса спросила она.
— Да хоть что! Человек может полететь на Марс, растопить льды в Антарктике, да мало ли что может поменяться в стране! Может быть, каждой молодой семье от государства станут квартиру давать. Или мясо в магазинах появится.
— Для нас ничего не изменится, — пессимистично сказала она.
— Вот-вот, точно так же решило большинство спорщиков. Все сошлись на мнении, что у нас в стране через двадцать лет сменится только Генеральный секретарь ЦК КПСС, а все остальное останется по-прежнему.
— Те твои знакомые, кто запланировал жизнь от лейтенанта до пенсии, правильно делали. Вспомни, что было в нашей стране двадцать лет назад. Много с тех пор изменилось?
— Целину прикрыли или она еще раньше была?
Прямо перед нами, у киоска с мороженым, стояли Лариса Калмыкова и незнакомая женщина с ребенком. Я хотел повернуть с практиканткой на соседнюю аллею, но не успел. Лариса отвлеклась от женщины. Наши взгляды встретились. Как два дуэлянта, мы пошли навстречу друг другу.
— Привет, Лариса, давно не виделись! — улыбаясь, сказал я.
— Здравствуй, Андрей. Звонила твоя мама, говорит, что никак не может поймать тебя на месте. Позвони ей, а то мне неудобно объяснять, что я сама тебя вижу раз в году.
— Завтра с работы обязательно позвоню. Как у тебя дела?
— Нормально. Неля, вы все? — спросила она женщину с ребенком. — Пойдемте, а то холодно сегодня.
Не прощаясь, мы разошлись в разные стороны.
— Андрей, сегодня правда холодно, пойдемте в общежитие. — Практикантка вновь перешла со мной на «вы».
Весь путь до дома мы провели в молчании. Она обиделась на меня. А собственно говоря, что случилось? Она что думала, если будет спать со мной, то Лариска ей лучшей подругой станет?
У моей двери в общежитии мы остановились.
— Зайдем? — предложил я.
— В другой раз. — Она пошла к себе и в тот же миг утратила для меня всякую привлекательность.
Через полчаса после возвращения с прогулки ко мне зашла Оксана Самохина, жившая в одной комнате с практиканткой.
— Андрей, ты не разменяешь три рубля? — В руках она демонстративно держала мятую купюру, но, судя по всему, пришла ко мне с другой целью.
Оксана была, на мой взгляд, самой неприметной девушкой в нашем общежитии. Если Таня Филиппова была самой красивой, практикантка — самой милой, Селезнева — самой распутной, а Инга — самой непривлекательной, то Самохина была никакой. В ней не было ничего яркого, запоминающегося, но не было и ничего отталкивающего. На таких девушках, как Оксана, приято жениться. Она с первых дней будет хорошей женой: станет варить борщ, стирать пеленки, раз в неделю исполнять супружеский долг и после получки украдкой проверять карманы мужа в поисках заначки. У меня мать такая. Я знаю, о чем говорю. Я понимаю, что Оксана — это эталонная советская жена, но я с детства не люблю борщ и не хочу, чтобы в день зарплаты жена пытливо всматривалась мне в глаза: «Где остальные деньги, Андрей?»
Я протянул Самохиной три рублевые купюры, но она не обратила на них внимания.
— У тебя окно помыть надо, — сказала она, кивнув на завод.
Я автоматически обернулся. В косо падающем свете заходящего солнца стекла на моем окне оказались все в мутных разводах. А с утра ничего были, чистые.
— Помою на досуге, — повернулся я к ней.
— Андрей, тебе когда-нибудь говорили, что ты поступаешь как дурак? — серьезно спросила она.
— Конечно! Все детство об этом родители талдычили. Как принесешь тройку из школы, так скандал до небес: «Дурак! Неуч! Что с тобой дальше будет?»
— Я не об этом. Ты понимаешь, что не той девушке свой график отдал?
От неожиданности я замолчал, не зная, что сказать в ответ.
— Ленка молодая еще, ей цветочки-конфеточки подавай, а ты… — Она замялась, не зная, как покорректнее выразить мысль.
— Давай, давай дальше. — Я быстро пришел в себя. — Расскажи, как надо ухаживать за невинными девушками. Ты за этим ко мне пришла?
Из мужской комнаты, в другом конце коридора, с хохотом и криками вывалила толпа пьяных парней. Грянула в открытые двери музыка. Вечер выходного дня набирал силу, синусоида потребления спиртного в общаге шла вверх.
Она протянула мне нарисованный для практикантки график.
— Ты все понял?
— Себе день выбрала? — спросил я, кивнув на график.
— Идиот. — Она вышла, хлопнув дверью. График, забывшись, унесла с собой. Пусть его на доске у проходной вывесит. Мне от общественности скрывать нечего.