из СССР. Может быть, эта бумажка из ОВИРа и стала той последней каплей, после которой Вьюгин понял, что все кончено и она окончательно бросает его. Предает. А с предателями сам знаешь, как принято поступать.
— Интересно, а Вьюгин мог бы за границу выехать?
— Андрей, мы же договорились про него больше не вспоминать! Какого черта ты опять о нем речь завел? Забудь про Вьюгина.
— Я-то забыл, да Дарья Георгиевна напомнила.
— И про Дашку забудь. У нее своя жизнь, и ты в ее планы не входишь. Кстати, скажи, а если бы у тебя была возможность, ты бы махнул за границу?
— Не знаю, я никогда об этом серьезно не задумывался. Я, Валентина Павловна, — реалист, я в детстве космонавтом стать не мечтал.
— А вот я всю жизнь в облаках летаю.
Мы пришли в дом отдыха. Журбина ушла звонить, а я остался на попечении Валерика.
— Чем тебя развлечь? — спросил он.
— По случаю выходного дня я бы не отказался от рюмки коньяка.
— Я бы тоже не отказался, да Валентина Павловна ругаться будет.
— На меня не будет, а тебя, Валера, пить никто не заставляет. Пошли, дружище, открывай закрома Родины! В таком шикарном заведении коньяк обязательно должен быть.
Он завел меня в просторную комнату на первом этаже, представлявшую собой что-то среднее между крохотной столовой и помещением для отдыха.
На правах хозяина Валерик достал из шкафчика две рюмки, из тумбочки под цветным телевизором извлек початую бутылку коньяка, выложил на стол коробку шоколадных конфет.
— Валера, а почему вы в этот дом отдыха перебрались? Здесь чем-то лучше, чем в «Изумрудном лесу»?
— Спокойнее здесь, народу меньше, заезд не регулярный. Сегодня суббота, а постояльцев только трое на двенадцать номеров.
— Вот вы где! — раздался из дверей голос Валентины Павловны. — Валерик, что за дела, что за пьянство среди бела дня? Сходи на кухню, распорядись, чтобы нам обед сюда подали.
Я сел в кожаное кресло у журнального столика, достал сигарету, пододвинул к себе пепельницу и только тогда вопросительно посмотрел на Журбину.
— В августе месяце, если ничего не изменится, — проговаривая каждое слово, сказала она, — ты получишь однокомнатную квартиру в Ленинском районе. Если к августу ты женишься и представишь жилищной комиссии справку, что твоя жена беременна, то получишь двухкомнатную квартиру. Доволен?
Несколько секунд я сидел неподвижно, ждал, пока перестанет кружиться голова. Как только у меня прошло состояние, очень похожее на опьянение после доброй чарки водки на голодный желудок, я встал, подошел к Журбиной и поцеловал ей руку.
— Валентина Павловна, я — ваш должник!
— Кроме тетради, Лебедева тебе больше ничего не отдавала на хранение? — вместо благодарности спросила Журбина. — У нас еще одной фотографии не хватает.
— Я Лебедеву не видел с лета 1979 года. В эту среду я от нее получил бандероль. В ней были только тетрадка и записка личного характера. Валентина Павловна, неужели вы думаете, что если бы у меня была какая-то фотография, то я бы ее вам не отдал? Зачем она мне? Николаенко шантажировать? Он нынче моим главным боссом стал, буду на него рыпаться — шею свернет.
Как в кино про заграничную жизнь, толкая перед собой тележку с тарелками, кастрюльками и судочками, в комнату вошла симпатичная официантка. Она быстро сервировала стол, пожелала нам приятного аппетита и ушла, плотно прикрыв за собой дверь.
На первое в доме отдыха «Журавли» подавали уху из стерляжьих голов, на второе — жаренную на углях рыбу и фасоль, тушенную в томатном соусе со специями. На десерт — клюквенный пирог. Еще на столе были два вида салатов, похожий на майонез соус, только что выпеченные хрустящие булочки вместо обычного хлеба.
— Достань из шкафа бутылку красного вина и поухаживай за мной, — сказала Валентина Павловна, садясь за стол.
— Тут белое вино есть, — сказал я, заглянув в миниатюрный бар. — К рыбным блюдам положено подавать белое вино.
— Андрюша, умничать будешь в другом месте. Я уже много лет пью только красное грузинское вино, вне зависимости от блюд на столе.
— Согласен. Этикет — это условность. Я, Валентина Павловна, с вашего позволения, выпью коньяка. Он ко всем блюдам подходит.
— Пей что хочешь! Я тебе не нянька. Ты уже взрослый мальчик.
Первую часть трапезы мы провели молча. Потом я выпил еще и еще, осмелел, появилась неудержимая тяга к общению.
— Валентина Павловна, — обратился я.
Журбина оторвалась от десерта, пригубила вина, кивнула, что готова слушать.
— Валентина Павловна, лично я никогда, ни за какие деньги не согласился бы фотографироваться в голом виде. Каким образом Николаенко у вас засветился? Его бы за эту фотку линчевали, если бы она к руководству УВД попала.
— Ничего бы ему не было. За Николаенко есть кому заступиться.
— Расскажите мне про «Изумрудный лес».
— Зачем тебе это? — снисходительно улыбнулась она.
После разговора в лесу и обещания дать квартиру я испытывал к Журбиной искреннюю симпатию. Если бы она вдруг призналась, что это по ее указке убили Лебедеву, я бы ответил: «Ну и хрен с ней!»
— Вы верите в мистику, Валентина Павловна? Я — нет. Но мое знакомство с вами началось с мистических событий. Вначале мне стали сниться странные сны. Всего их было четыре или пять, шли они в хронологической последовательности. В первом сне меня Николаенко арестовывал в лесу у трупа незнакомой девушки. Потом следствие, суд, и везде появлялся Николаенко. А я его до первого мая видел пару раз в жизни и ни разу с ним лично не общался.
— В чем мистика? — заинтересованно спросила Журбина.
— Мистика начинается в славный праздник Первомай. В съемной квартире, у трупа Лебедевой, стоим я и Николаенко. У Ленки полголовы нет, так что ее труп можно считать изуродованным. Пока Николаенко изображает, что видит Ленку в первый раз, я вдруг обращаю внимание, что на стене висит репродукция картины «Мишки в лесу». Знаете такую картину художника Шишкина?
— Она называется «Утро в лесу».
— Да хоть «Вечер в аду»! На этой картине — лес! Вот он я стою, вот труп девушки, вот Николаенко, а вот и «лес»! Пророчество сбылось. А потом, мать его, потом все пошло и поехало! Вы все стали появляться в моей жизни, как грибы после дождя. Вначале Солодов с долларами, потом вы, Дарья Вьюгина, — тут я чуть не ляпнул «Шунько», но вовремя осекся. — Потом с неожиданной стороны раскрывается Инга. Мой начальник, который когда-то за комнату в рабочем общежитии с меня потребовал расписку кровью, — он тоже оказался вовлеченным в это дело. Куда бы я ни ткнулся, там есть тропинка, ведущая в «Изумрудный лес», в «мероприятия», которые вы там проводили.
— Инге язык надо вырвать с корнем. — По ее тону я понял, что злость на Ингу у нее уже прошла.
— Кстати, а куда вы ее дели?
— Отправили жить в провинцию. Большего тебе знать не надо.
— Черт с ней, с Ингой! Давайте поговорим об «Изумрудном лесе».
— Налей-ка мне еще вина, любопытное создание!
Журбина откинулась на гнутую спинку массивного стула, аккуратно промокнула губы матерчатой салфеткой.
— Меня, Андрюша, с юности всегда влекло куда-то не туда. Еще в школе я заметила, что живу в обстановке коллективного раздвоения личности: все вокруг говорят одно, делают другое, а думают о третьем. Особенно это касается любых вопросов, связанных с половыми отношениями — тут правды не найдешь, как у змеи ног. И тогда я подумала: «Почему нельзя делать то, что ты хочешь? Ведь каждый человек волен распоряжаться своим телом так, как ему заблагорассудится. К чему все эти надуманные моральные ограничения, на которые все плюют при каждом удобном случае?» Казалось бы, все просто — бери и делай то, что просит твоя душа! Но не получится. Окружающие не поймут. Ханжеская модель поведения советского человека не приемлет ни половой, ни душевной свободы. Хотя разврат как таковой царит повсеместно и никого не удивляет. Вспомни того же Вьюгина — Дарья относилась к его связи с Ингой совершенно безразлично. А теперь представь обратную ситуацию. Дашка говорит мужу: «Есть у меня на примете один молодой человек, я желаю с ним переспать. Нашу семью этот адюльтер не разрушит, а я удовлетворю свое половое любопытство на многие годы вперед». Как бы должен был поступить Вьюгин?
— Примерно такую ситуацию обсуждали на работе. Все пришли к мнению, что муж за такие разговоры должен дать супруге в глаз.
— И что, она после этого откажется от своих планов? Ничего подобного! Запретный плод сладок. Она все равно тайно встретится с любовником и осуществит свои намерения. И даю тебе гарантию, Вьюгин не рискнул бы бить жену по лицу. Дашка — это не я в молодости. Это я от второго мужа побои сносила. Дарья бы на моем месте сразу же в политотдел бумагу накатала, и Сергея Сергеевича за семейное рукоприкладство так бы на парткоме взгрели, что забыл бы, как руки в кулаки сжимать.
К нашей трапезе присоединился Валерик. Он положил себе в тарелку всего понемногу, ловко орудуя ножом и вилкой, стал есть.
— Представь, что есть некая условная семья, — продолжила Журбина, — где за много лет между супругами сложились очень доверительные отношения. В один прекрасный день они вскрывают карты и говорят друг другу: «Я хочу попробовать с другим!» И у него, и у нее есть кандидаты, с кем пробовать. Как они должны поступить, если они честны друг перед другом?
Я пожал плечами, посмотрел на Валерика. Он сделал вид, что его наша болтовня вообще не касается.
— Они должны найти такую же семейную пару, которая хочет внести разнообразие в свою половую жизнь. Если в одном месте встретятся пять таких пар и человек шесть, не обремененных узами брака, — то получится одна из вечеринок, которые мы проводили в «Изумрудном лесу». Никакого ханжества, полная свобода в реализации своих фантазий.
— Например, «свадьба» Лебедевой с двумя мужиками. На мой взгляд, логичнее была бы «свадьба» с одним женихом и двумя невестами.
— Ты рассуждаешь с типично мужской позиции, а идея «свадьбы» с двумя женихами принадлежала Лебедевой. Все происходило по ее сценарию. Даже фотосъемку предложила провести она. Никто из нас в ее предложении не заметил никакого подвоха. Я уже потом, задним числом, прикинула, не замыслила она еще