— Вот. — сказала Катерина. Одно короткое слово — а торжественности в нем было как на планерке, когда тебя за перевыполнение плана хвалят. Меня несколько раз хвалили так, и должен сказать, ощущение приятное.
Даже лучше, чем секс?
Ну ты че.
Ох, прости. Совсем забыл. В СССР секса нет, а есть любовь.
Очень хорошо, что это вспомнил. Вовремя. Потому что именно с любовью Катерина смотрела на участок стены, прикрытый полотнищем. В прошлой жизни кусок этот наверняка служил занавеской, но сейчас его приспособили под некое подобие ширмы. Щелкнул выключатель, и из ламп на штативах по периметру полился свет. И уж сейчас энергию никто не берег. Свет был желтый, яркий, как от прожектора.
Катерина раздвинула ширму, и мы с Софой наконец увидели этот арт-объект.
На стене красовалась мозаика… или фреска. Я не разбираюсь в этом ни хрена, поэтому точнее сказать не могу. Не наскальная живопись — это точно.
Два человека, стоящие плечом к плечу. Женщина и мужчина. Она поджарая, светловолосая и голубоглазая… если, конечно, краски не выцвели. Отставив правую руку, женщина согнула ее в локте. Левую держала перед грудью. Большой и указательный палец сложены в кольцо, словно говоря «все окей». И действительно было окей — в получившемся кольце светился яркий синий огонек. То ли у художника мастерство такое в светотени, цветопередаче и прочих мудреных штуках, то ли магия остаточная была какая-то. Но я готов был хату поставить на то, что огонек этот мерцал.
Возле женщины стоял мужик. Мускулистый. Крепко сложен. Коричневые волосы слегка вьются. Костюм на нем странный, похож на наши экспериментальные экзоскелеты, только еще более удобный. Правда, лица я так и не увидел. По нему будто бы кувалдой со всего размаху приложились.
На этом, кстати, неведомый вандал не остановился. Снизу под мозаикой обнаружилась подпись, которой тоже досталось. Ее пытались отколупать, сцарапать чем-то острым и даже частично преуспели. Но кое-что все же можно разобрать… только присмотреться чуть-чуть.
Давайте, мои новые глаза. Проявите себя. Зря я, что ль, в детстве чернику килограммами жрал.
Допустим, жрал ты заменитель черники, идентичный натуральному, по цене девяносто копеек за кило, и потом… какое отношение твои странные вкусовые пристрастия из детства имеют к апгрейду?
Я прищурился.
…вазовский.
19… год
Стефан Ламберт и Эльза Рокоссовская
Рокоссовская? Знакомая фамилия. я определенно ее слышал. Звучная такая, пафосная, потому и запомнилось хорошо. А где запомнилось, не знаю. Хоть режьте — не могу вспомнить. Может, у Софки спросить? Она ж тут вроде шарит за семейные… древа? Деревья?
Я повернулся к ней, открыл рот… и осекся.
София стояла как вкопанная. Во все глаза она смотрела на изображение женщины. Губы ее, тонкие, без единой кровинки, повторяли одно слово. Слово, которое знакомо любому жителю нашего такого большого и такого маленького земного шара.
Мама
По щеке у Софы поползла прозрачная дорожка. Так, надо бы немножко фокус сбить, не то сейчас начнется сцена. А я сцен не люблю. Всегда теряюсь, сам начинаю нервничать и не знаю, как действовать.
Старым дедовским способом. На пол прыгай и под стол, чтоб взрывной волной не накрыло.
— Что она показывает? — спросил я.
— Заклинание, — отозвалась Софа тихо. Голос у нее был сдавленный и чуть дрожащий, — сильное очень.
Она выставила правую руку перед собой и выпрямилась. Точно сымитировала позу на картине. Между ее пальцами тоже зажегся шарик. Бело-синий и холодный.
— Представь, что этот шарик — это стрела.
— Так, — сказал я.
— А это, — Софа кивнула на руку перед собой, — мой лук. Такое заклинание не всякий применить отважится — оно много сил из мага выпивает, и если не рассчитать, сам понимаешь…
Я понимал, конечно. Неспроста же человечество придумало ироничный вопрос “а не много ли ты на себя берешь?”. Риск — это дело благородное, но не самое умное. Это если смотреть с точки зрения прагматики. Очень скучной точки зрения.
— В умелых руках оно горы может свернуть. Не свернуть, конечно, а п-пробить. Я лично троих знала, кто его использовал.
Тут в голосе Софы появилась злость, которой я прежде не слышал. В мирное время, по крайней мере.
— Выучить выучили, а применять так и не научились, — в сердцах выплюнула она, — обоих и схоронила. Третьей была моя бабушка, но она ни разу не показывала, как с ним управляться. Силы, мол, не те уже. А вот мама могла. Она… она была настолько сильной, что для нее это Плетение было обычным делом. Одним из множества вариантов.
Софа умолкла и склонила голову. Шарик тоже потух и растаял в воздухе, оставив после себя свежий след и запах озона. Как после хорошей грозы.
Судя по сырости у Софы под носом, следует как минимум ожидать выпадения осадков.
Я поморщился. Ни к чему портить такой личный момент.
Двое с фрески смотрели на нас равнодушно. Я чувствовал, как с каждой секундой нарастает неловкость. Надо бы сказать что-нибудь — утешить, поддержать по-дружески. Но что я скажу? Что сожалею насчет ее матери? Она ж прекрасно поймет, что ни черта я не сожалею, раз только узнал о ее существовании. Ничего хорошего не получится, фальшак один наигранный.
Выручила меня Катерина.
— Пророчество гласит, что однажды на наши земли снова ступят эти двое, — она указала рукой на мозаику, — и своей объединенной силой повернут все вспять. Назад, к былым дням. Когда солнце было желто-оранжевым, луна белой, а небо — голубым. Когда люди не боялись ночи и когда… не было упырей.
Оконцовку фразы она произнесла так тихо, что даже с моим слухом пришлось читать по губам.
Рациональная часть меня сказала бы, что это бред, детские сказочки, которыми пичкают детей и легковерных дурачков. Что никаких пророчеств не существует и не может существовать. Что Нострадамус, самый известный из пророков, на самом деле был врач, а стихи сочинял просто по кайфу. А та слепая бабка из Болгарии вообще никакими дарами не обладала — ее на информснабжении держало местное КГБ, вот и все прозрение.
Но сейчас рациональная часть меня молчала. Силилась что-то сказать, но когда я переводил взгляд с фрески на Софу и обратно, она замолкала как сигнал с буржуазной радиостанции под глушилкой. Даже самый придирчивый театральный худрук не сказал бы, что Софа лжет. Таких умелых актрис не бывает.
Не говоря уже о том, что ты птица не такого высокого полета, чтоб ради тебя схематозы проворачивать.
— ВИКТОР, ПОДНИМИТЕ РУКУ И НАСТАВЬТЕ НА ИЗОБРАЖЕНИЕ.
Все еще пребывая в мыслях, я подчинился… Зеленые лучи пробежались по фреске сверху вниз.
— ХМ. ИНТЕРЕСНО.
Признаюсь честно, такой задумчивости в электронном бубнеже БАСКО я раньше не слыхал. До этого тон у него был один. Едкий и противный, с оттенком собственного превосходства. А тут хоть на человека похож стал.
— Что? — отозвался я.
— ПРОТОТИП «У.Д.А.Р.» (УБИЙСТВЕННЫЙ ДРОБИТЕЛЬ АДСКИХ РЫЛ)…
Я прыснул со смеху.
— Что, блядь?
— ВЫРАЖАЯСЬ СЛОВАМИ СОВЕТСКОГО ПОЭТА-ДИССИДЕНТА ИОСИФА БРОДСКОГО “Я НЕ БЛЯДЬ, А КРАНОВЩИЦА”. ВАШ ОТЕЦ ОБЛАДАЛ НЕДЮЖИННЫМ ЧУВСТВОМ ЮМОРА И СКЛОННОСТЬЮ К СОСТАВЛЕНИЮ АББРЕВИАТУР. ТЕПЕРЬ К ДЕЛУ. ПРОТОТИП «У.Д.А.Р.». БЫЛ СОЗДАН В КАЧЕСТВЕ ЭКСПЕРИМЕНТА ДЛЯ БОРЬБЫ С ПОРОЖДЕНИЯМИ НОЧИ. ПЕРВЫЙ ОПЫТНЫЙ ОБРАЗЕЦ БЫЛ ВЫПУЩЕН НЕЗАДОЛГО ДО ИСЧЕЗНОВЕНИЯ ВАШЕГО ОТЦА. ОДНАКО ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ СВИДЕТЕЛЬСТВ ЕГО ИСПЫТАНИЙ НЕ СОХРАНИЛОСЬ.
— Так вот же они, свидетельства эти. — ткнул я пальцем в стену. — Тот, кто художества на стенку выложил, их и запечатлел.
— ВИКТОР, ОТ УРОВНЯ ВАШЕЙ СМЕКАЛКИ МОЙ ПУЛЬС ПОВЫШАЕТСЯ. А ВЕДЬ У МЕНЯ ДАЖЕ НЕТ СЕРДЦА.
— Спасибо.
— НЕ ЗА ЧТО. ПОДЫТОЖУ, СТОИТ ПРЕДПОЛОЖИТЬ, ЧТО ИСПЫТАНИЯ ПРОШЛИ УСПЕШНО. РАЗ КТО-ТО СЧЕЛ ИХ ДОСТОЙНЫМИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ИЗОБРАЖЕНИЯ,
— Эта хреновина всегда так много и заумно разговаривает? — поинтересовалась Катерина задумчиво.
— Да, — одновременно ответили мы с Софой.
— ЕСЛИ ВАС НЕ УСТРАИВАЕТ МОЯ МАНЕРА РЕЧИ, ОСМЕЛЮСЬ ПРЕДЛОЖИТЬ ДВА ВОЗМОЖНЫХ ВЫХОДА, — занудел БАСКО, — ВЫ МОЖЕТЕ НАПРАВИТЬ ЖАЛОБУ ПРОИЗВОДИТЕЛЮ ПО АДРЕСУ, УКАЗАННОМУ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ КОРПУСЕ. ИЛИ ЖЕ ОБРАТИТЬСЯ ЗА УСЛУГАМИ ДРУГОГО АССИСТЕНТА, ЕСЛИ, КОНЕЧНО, СМОЖЕТЕ ЕГО ОТЫСКАТЬ. Я ПОДОЖДУ.
Дамы и господа, друзья и соседи, люди добрые, посмотрите — у нас тут обиженка нарисовалась. Раньше во дворе говорили, что на таких как он, воду возят. Но на БАСКО где сядешь, там и вокзал. Поэтому я вообще решил на него внимания не обращать.
— Что это за парочка?
Катерина неодобрительно покосилась на меня.
— Это вам не парочка… Опытные, волевые, смекалистые. Безжалостные к упырям и милосердные к народу. Старшие говорили, что воинов, подобных им, наш мир еще не видывал и вряд ли когда-нибудь увидит.
Ну конечно. Типичное брюзжание на тему “раньше было лучше”. Тема извечная, на самом деле, потому что рано или поздно любой приходит в точку, из которой трава в прошлом кажется зеленее, ситро в автомате слаще, а зарплата больше.
А при Вожде у меня х…кхм… кол стоял!
— Что с ними стало? — взволнованно спросила Софа.
А ты бы не волновался, если б про судьбу матери спрашивал?
Я вздохнул. На душе сделалось горько и мерзко. За всей этой фантастической кутерьмой с упырями я совсем забыл, что по сути, маму-то покинул. Она у меня, конечно, дама пробивная, но все равно. Сначала муж неведомо где пропал, а потом еще и сын с работы не вернулся. Готов поставить хату на то, что когда она заявила куда надо после моей пропажи, через некоторое время в квартиру пожаловал неприметный мужичок в штатском. И настоятельно порекомендовал поменьше возмущаться.
Маман у меня пробивная, это да. Но и благоразумная. Некоторых мужичков в штатском стоит послушать.
А я пока стоял перед фреской, смотрел в светлые глаза неведомой магички и тоже слушал. Катькину болтовню.
— Никто не знает, — отвечала она тем временем. Воины исчезли, а куда — можно только гадать. Одни говорят, что их убили, а тела замуровали в стену из заговоренного кирпича. Другие — что воины исчезли во время очищающего обряда, кто-то из послушников ошибся в чтении заклятия. Наконец, некоторые считают, что они и по сей день бьются с Вождем в главной палате его скорбной обители.