Цукан голову вскинул и даже плечи расправил, откликаясь на это воспоминание: «Эх, было дело! Сначала получали зарплату по-царски. А потом порезали расценки. Вот Барабанов и сцепился с Хвощевым прямо у входа в его кабинет. Хвощев тут же телегу в нарсуд, пытался упрятать на пятнадцать суток за рукоприкладство».
— Хвощева, начальника управления, помню. В ту пору я главным инженером на Синеке работал. Ехал он к нам на прииск с секретарем райкома и по дороге увидел шурфовку вдоль ручья Голодный. Сразу: «Кто разрешил? Разбазаривание средств и прочее». Я не стал директора подставлять, взял инициативу на себя. Меня уволили. А потом эту долину отрабатывали четыре года, хорошее золото взяли. Ладно, чего старье вспоминать… Короче так, у меня начальник участка срочно отправился в отпуск. А там либо молодежь, либо бывшие сидельцы — мужики неплохие, но порой, как полудурки, то напьются, то перессорятся. Давай, Аркадий Федорович, принимай командование.
— Так я горняк без образования, семь классов и курсы горных мастеров.
— Да я тоже только в сорок лет заочно институт осилил. Образование — это хорошо, когда навык есть… Пару месяцев, выручай, ведь самый разгар сезона.
Молчание Цукана принял за согласие. Обрадовался и одновременно огорчился, что не может пригласить их в гости, потому что жена заболела и надо ее в Усть-Омчуг свозить на обследование. На том и расстались, привычно обещая оторваться по осени в мужской компании, как только схлынет сезонная чехарда.
— Если не помрем к тому времени… В санаторий на Талую меня вновь отправляют. Силикоз замучил, — пожалился Маркелов.
Назаров не стал говорить глупых слов, лишь приобнял друга, обхлопывая по спине с привычным: ничего, прорвемся.
На участок «Бодрый» Цукан приехал с главным инженером. Ручей Игуменский так же делил поселок на две части и так же на взгорке стояли бараки бывшего лагерного пункта 14 дробь двадцать пять и те же сопки… Но запустение и разруха проглядывали всюду. Некогда рудник Колово, а теперь участок прииска «Большевик» умирал. Десятка два семей старожилов остались в надежде, что вот-вот снова начнутся работы на месторождении «Пионер», куда уходила мимо них через перевал дорога. Много домов пустовало, особенно в заречной нижней части. Работала только начальная школа. Стадион рядом с ней завалили отработанной галей и эфилями[2].
Народ решили собрать в клубе перед началом второй смены. Переехали по броду ручей, который разливался по весне широко и привольно и гнал свои мутные воды в Теньку. Встали возле насосной станции — она снабжала весь поселок питьевой водой. Дежурная — женщина пожилая, безбоязненно накинулась на инженера.
— Вентиль сифонит, пускатель у насоса барахлит. Две недели прошу починить — и никого. Спецовку выдали огромного размера, хожу, как чучело. Жуть!
И понеслось, поехало, участок небольшой, но словно беспризорный ребенок, у каждого наболело по самый верх.
Главный инженер слушал, кивал, а когда гвалт стал невыносимым, выдал длинную тираду в пень и колоду, сказал: «Насильно никого не держим. План по золоту вы закрыли на две трети. Дешевле заморозить участок». И народ сразу притих.
— Аркадий Федорович Цукан — ваш новый начальник участка. Все вопросы к нему.
Цукан поднялся, прокашлялся, выдал первую свою директиву: специалистов прошу остаться, с остальными познакомимся по ходу работы.
Когда подъехали к первому прибору, он заметил, как плохо изготовлен приемный бункер, гидровашгердный лоток сверху не перекрыт козырьками для уменьшения потерь при разбрызгивании пульпы, поэтому тяжело работать за гидромонитором, песок улетает поверх щита, да и установлен прибор кособоко. Надеялся, что главный инженер тут же сделает замечание, а он отмолчался, и Цукан понял, что жизни легкой не будет, тут нельзя постромки рвать и особо не умничать. Придется самому впрягаться коренником. За свою жизнь насмотрелся на разных «руками водителей».
Кратко переговорил с мастерами, бригадирами и с привычным присловьем: утро вечера мудренее, отправился обживать чудом сохранившийся дом директора рудника.
На следующий день с утра Цукан в брезентовой робе вместе с бригадой взялся переустанавливать гидровашгерд. Провозились до вечера, прибор со стороны загрузки обшили листовым железом, бульдозером создали заново отвал из песков и гали, чтобы транспортировать к бункеру пески. Когда пришло время опробовать вашгерд и заняться смывом, обозначился мастер-механик по фамилии Степанцов, и сразу наехал на бригадира: че-е это вы тут затеяли?
— Ну, вот дождались главного специалиста…
Механик не сразу сообразил, что перед ним в грязной робе и сапогах — начальник участка, вскинулся с упреками: нашурудите тут, а мне потом отвечать.
— С завтрашнего дня, ты больше ни за что не отвечаешь! — сказал Цукан с улыбкой, не повышая голоса. — В насосной бардак, промприборы толком не оборудованы, бульдозер стоит без помпы и еще командира из себя строишь? А ку-ку не ху-ху, товарищ Степанцов! — не сдержался Цукан, выдал гневную тираду, за что потом себя укорял, понимая, что дал лишний повод Степанцову написать жалобу на самоуправство и нецензурную брань.
Осматривая второй промприбор, Цукан не мог понять, почему его не установили в плотике разреза. В этом случае хвосты промывки складируются в отработанное пространство к одному из бортов россыпи, а по второму борту разреза поддерживается дренажная канава. Задал вопрос горному мастеру, бригадиру, а они лишь разводили руками: так решило начальство…
— А вы тут что — роботы? Или вам деньги не нужны?
— Сказали, что на плотике невозможно поставить прибор.
— Нельзя на плотике, значит, ставим на борту россыпи, на торфяном отвале, чтобы хвосты промывки складировать за контуром полигона. А теперь придется делать двойную работу.
Перехватил у рабочего рукоять гидромонитора и, как в давние времена, взялся осаживать ком набуторенного песка в приемном бункере, размолачивая его постепенно струей. Что-то его напрягло, словно потерял навык. Отключил монитор, подал бульдозеристу знак остановки. Прошелся по всему шлюзу до концевой части, где происходил сброс крупных валунов струей гидромонитора. Внимательно всё осмотрел и ахнул.
— Елы-палы, черти оловянные! Как же можно работать без порога на конце лотка, ведь у вас идут потери золота при смыве.
Отправил мастера за сварщиком. Показал, как и где нужно приварить порог, продолжая недоумевать из-за такого пофигизма. У старателей всегда промприбор считался главным кормильцем, его всячески доводили до совершенства и сам процесс от вскрыши торфов до установки приборов продумывали до мелочей. А тут два месяца золото уходит в отвал и всем по барабану.
Вскоре жахнул мастер, словно дубиной по голове, сообщил: в пиковые часы нагрузки напряжение в сети падает так, что насосы захлебываются, а то и вовсе отключаются, вторая смена простаивает два-три часа. Позвонил Назарову, узнал, что этот грёбаный трансформатор в Облснабе с осени обещают.
— Давай, Васильич, вместе мотнемся в Магадан.
— Разберусь с делами, дня через три, может, и съездим…
Он понял, что переоборудование подстанции может затянуться до заморозков. Первым делом изменил график, сделал его, как у старателей, — двухсменным, а пересмену определил на вечернее время. Рабочие поначалу возмущались, но Цукан привел сильный довод: «У вас возрастет заработок на треть! А нет, так отдам свою месячную зарплату», — чем убедил даже самого несговорчивого бригадира Журавлева.
В первый месяц удалось снизить время простоев и на девяносто процентов закрыть план по золоту. Цукан вспомнил, что в поселке была водонапорная башня. Стал спрашивать старожилов. Бригадир взрывников Трехов, по кличке Динамит, сказал, что видел ее в нижнем поселке за разрушенной конобазой.
— Вот и отлично. Залатаем дыры, установим заново. В ночные часы будем качать в нее воду, а вечером в пиковые сможем использовать самотек.
— Да как же поднимать без крана? — вскинулся молодой горный мастер Никишов, которого все звали Петруша, то ли из-за соломенных волос, то ли за звонкий голос.
— Бульдозерами на тросах поднимем, создадим разнонаправленное усилие, чтоб не валилась.
Инструктор райкома появился на участке, когда Цукан за рычагами бульдозера подтягивал цилиндрическую емкость к опорной площадке вместе с другим бульдозеристом, тщательно выбирая натяжку тросов.
— Пусть подождет…
Инструктор ждать не захотел. Уехал.
Назарова на следующий день вызвали в райком партии. В промышленном отделе жалобу коммуниста Степанцова прочитать не дали, но настоятельно порекомендовали вернуть его на производство и прекратить самоуправства на участке Игумен.
— А Степанцова никто не увольнял. Отстранен от обязанностей за разгильдяйство и нарушение трудовой дисциплины. Имеются на механика докладные от начальников участка.
В отделе явно не ожидали такой оперативности. Назаров не пальцем деланный, успел, подстраховался. Бумаги были составлены по всем правилам, хоть и задним числом. И все же выговор без занесения в личное дело ему объявили за хроническое отставание от производственного плана по сдаче золота, к чему он привык, притерпелся. Спорить не стал, лишь напомнил про трансформатор, который Облснаб обещает с прошлого года, про заявки на новую технику. Мог бы еще выложить длинный список аварийных потребностей прииска в механизмах, людях, материалах, но не стал, понимая бесполезность сотрясания воздуха, от чего подкатывала злость и желание сказать, да пошли вы со своими выговорами!
Он приехал на Колыму в пятьдесят третьем по комсомольскому оргнабору и вскоре привык к повседневному дальстроевскому правилу: только смерть избавляет от срыва плана по сдаче золота. Втянулся, научился рычать и кусаться, хватать за грудки и ласкать словами. И всегда ощущал свою значимость, что адская работа не просто так, что она помогает стране вставать с колен, что в каждом импортном механизме килограммы и его золота. В молодости, разругавшись вдрызг с самодуром начальником прииска Северный, ушел из горных мастеров, прибился к старателям. Начинал подсобником, смывальщиком, затем взрывником… Затем назначили главным инженером на руднике. Последние пять лет начальником прииска, полагая, что сможет подтянуть добычу золота и тем самым помочь старожилам захиревших поселков Теньки. Но что-то надломилось на огромных просторах страны. На ежегодных конференциях горняков в Магадане золотодобытчиков кормили обещаниями, объясняли, что вся техника пошла на БАМ, на Всесоюзную стройку в Норильске, что лимиты на стройматериалы исчерпаны, что нужно потерпеть. И даже северный продуктовый завоз сдулся, не стало хороших продуктов, импортной теплой одежды. Завезли в один год китайскую тушенку с красивой этикеткой, подслащенную, что старожилам, как наказание. Благо, что теплиц понастроили в семидесятых и свой овощ почти круглый год от Сусумана до Палатки.