Таскать тачку в стволе шахты тяжело и опасно из-за торчащих над головой кусков породы, поэтому Цукан при первой же возможности напросился забутовщиком к опытному взрывнику, рассказав басню, что служил сапером и кое-чему научился.
В качестве взрывчатого вещества применяли аммонит. Первым в глубь шпура с помощью шеста-«забойника» взрывник осторожно посылал боевой патрон с капсюлем-детонатором и бикфордовым шнуром. Длину шнура вымерял так, чтобы свободный конец торчал на два метра для поджога. Досылал в скважину ещё три патрона аммонита, затем Цукан забивал туда пыжи из влажной песчанистой смеси. Закрывал шпуры.
Докладывали горному мастеру о готовности. Бригада покидала шахту. Наступал ответственный момент. Взрывник поджигал контрольный отрезок огнепроводного шнура с капсюлем, бросал его у входа в лаву. Цукан поджигал шнуры боевых зарядов, начиная с отдаленного участка забоя, двигаясь по направлению к выходу. Взрыв капсюля с контрольным отрезком бикфордова шнура оповещал, что им обоим нужно срочно покинуть забой. Через десять секунд начнут рваться боевые заряды.
Когда пыль оседала, взрывник проверял забой. Иногда случались отказы при взрыве из-за плохих детонаторов. Рядом с неразорвавшимся зарядом бурильщик пробивал новый шпур. Снова его заряжали, взрывали. Взрывали…
Однажды увидел, что перестал искрить, не дымит и вроде бы совсем потух отсыревший бикфордов шнур. Привычно согнувшись, чтобы не удариться головой о выступы, двинулся к толовому заряду, нужно проложить новый кусок огнепроводного шнура и поджечь… Увидел, что шнур, незаметно протлев изнутри, вновь вспыхнул ярко в нескольких сантиметрах от заряда. Метнулся по штреку назад как поджаренный. Вслед за грохотом взрыва накрыло взрывной волной, к стене припечатало, да так жестко, что, казалось в первый момент все ребра переломались. Однако повезло, выработка шла под углом, поэтому отделался синяками.
Стоял, оглядывал горную выработку и пытался вспомнить фамилию взрывника, что-то вроде Петракова. «Либо ты опасливый мастер-взрывник, либо покойник», — говорил он не раз.
Цукан вытащил из старого обвала несколько обломков породы с прожилками кварца. Когда выбрался по скрипучей лестнице наружу, протянул каску горному мастеру.
— В шахту полезешь, Петруша? — Парень втянул голову в плечи: «Мне в одного страшновато». — Да и то верно… Вот тебе образцы. Надпишешь и передашь с документом на пробирный анализ.
Прикинул тут же, что парень толковый, но боязлив. «Может, так и надо, зачем дуром башку подставлять, как это делаю я», — буркнул негромко и пошел вниз по склону, не дожидаясь ответа. Распадок зарос стлаником, мелким кустарником, будто и не распахивали его бульдозерами, взрывами, кирзовыми сапогами. А вот опять он здесь понуждает себя искать рудное золото, осаживая глупый вопрос, а зачем это всё?
Глава 7. Шуляков и бандиты
Командировку в Тенькинский район Малявину выписали на пять дней с привычными наставлениями: пару репортажей, очеркишко и разной мелочовки собери в новостной раздел. Газета круто меняла курс с приходом нового главного редактора, он хотел ее сделать похожей на «Либерасьон». О чем Лев Аронович, так и не ставший главредом, сказал образно: проститутку хоть в сутану обряди — суть от этого не поменяется. Он позвонил знакомому директору автобазы и посватал Малявина на попутный Камаз до Сусумана. «Заодно про водителей набуровишь строк двести и фоток нащелкаешь».
Выехали в восемь утра. Водила молчал до самой Атки. А потом вдруг спросил:
— Чифиришь?
— Когда наливают, то да.
Водитель сноровисто запалил костерок, затем запарил чифирь, подженил — перелил пару раз, как положено, из горячего котелка в холодную кружку. Иван смотрел, вспоминал, что пил чифирь однажды в тринадцать лет, когда взрослые дядьки взяли с собой порыбачить на знаменитый Хатанах. Шли пешком с грузом. Раз двадцать перебредали реку. Силы кончились, а надо терпеть. Но вот на обдуве у речки мужички разожгли костер, заварили чай — полпачки на кружку. Дали хлебнуть и ему. Горько и невкусно, зато потом он хвалился перед приятелями, как чифирил с мужиками.
— Ты, Ванька, парень бедовый, — восхитился Кахир, а Сашок отмолчался.
И вот он снова глотал горький чифирь, разжевав заранее пару ирисок. Хвалил, проявляя уважение к водителю. Мимо пронеслась темно-синяя «тойота-краун» с правым рулем, обдав снежной пылью. Водитель удивленно покачал головой, но отмолчался. «Он, похоже, по природе молчун», — подумал Иван и не стал тормошить расспросами о трудовых буднях, как привык это делать, зарабатывая газетными строчками на пропитание.
— Мне сказали, ты журналистом работаешь?
— Да. Фотокором. Тебя вот, Василий, сниму пару раз…
— А валяй, фоткай, — водитель впервые слегка улыбнулся. — Только в газете не вздумай печатать.
— Это почему же?
Василий пояснил, что в автобазе шофера засмеют, скажут, вот еще один жополиз. Есть у нас Колька Захаров, директорский подпевала, на собраниях сидит в президиуме, на Доску почета его портретик повесили. При этом полный балбес, помпу от генератора не отличит. Новый ЗИЛ разморозил…
Иван хохотнул: ладно, я тебе так подарю, дома фотку повесишь. Он теперь понял, почему иной раз хорошего работягу, не удается разговорить, заснять крупный план.
За небольшим перевалом на 127 километре трассы дорога делает крутой поворот влево. Издали увидели двух человек у обочины и опрокинутую легковушку. Остановились, чтобы помочь. Вчетвером поставили «тойоту» на колеса. Потом вытащили буксиром из кювета. Водитель уселся в помятую машину с выбитым лобовым стеклом, сделал прокрутку стартером раз-другой, и, как ни странно, двигатель заработал.
— Ништяк, это же «тойота»! — сказал с веселым восхищением странный водила, ни капли не озабоченный из-за того, что попали в аварию. Судя по наколкамна левой руке, он пробыл два или три срока на зоне. — Поеду назад потихоньку. Вы, мужики, кореша моего подбросьте до Ягодного. Извини, Шуля. Привет от меня мальцам передай.
Иван несколько секунд всматривался в крепыша в кожаном меховом реглане, а когда он повернулся лицом, тут же сказал весело, словно расстались вчера:
— Привет, Сашка!
Шуляков насторожился из-за того, что не мог угадать, кто стоит перед ним. Иван сдернул с головы меховую шапку, пригладил волосы, подставляясь лицом под пристальный взгляд.
— Ванька! Гадом буду, Кандыба. Как же я сразу…
Он тряс в объятиях и повторял ту давнюю поселковую кличку — Кандыба.
«А помнишь?» — это они повторили раз двадцать в кабине Камаза и слегка подустали от восторга и наплыва воспоминаний из той школьной жизни на руднике Колово. Шуляков рассказал, что работает тренером в ДЮСШ и едет в Ягодное, где приличная секция по боксу, откуда вылупился один из призеров чемпионата Европы в среднем весе, и надо бы посмотреть на подростков и если получится, то отобрать кого-то в спортивный интернат в Магадане.
— Так, значит, ты стал все же боксером, как мечтал?
— Мечтать-то мечтал… Два раза выигрывал приз Валерия Попенченко в полусреднем. В сборную России попал, а потом рука. Но мастера спорта получил.
— А в иномарке кто был?
— Это Кнехт. Смотрящий здесь от воров на Колыме.
Иван удивления не скрывал, ждал пояснений. Шуляков хохотнул, чуть наигранно, сказал с шокирующей прямотой: «Помогают. Иначе не выжить спортсменам».
— Значит, ты под бандитами ходишь.
— Пришлось. У них реальная власть. Коммунисты всё проболтали вместе со своим плешивым генсеком. А новые не лучше. Ты в курсе, что в Магадан приезжал американский выкормыш Егорка и сказал: «Крайний Север не нужен стране. Слишком дорогое удовольствие». Уголь не завезли. Солярки в обрез. Поселки сидят на голодном пайке».
Иван это знал и сам не раз писал о бедственном положении на приисках и рудниках и все же верил, как верили тысячи колымчан, что это временно и всё наладится. Спорили жестко, каждый стоял на своем.
— Уж не коммуняка ты, Ванька?
— Нет, Сашок! По анкете не прохожу, папашка мой бывший зэк, в отличие от твоего.
— Я тебе так скажу. Вор дал слово, он отвечает за это железно. А эти сволочи либералы, ни за что не отвечают. Как и коммунисты: вчера секретари, сегодня коммерсы.
Водитель, которому надоел этот спор, готовый перерасти в драку, сказал: «Надо бы пообедать. В Нелькобе знаю местечко, где толстенная повариха Нюрка пирожки пекет такие, что пальцы оближешь. И харчо она варит отменное». У него кадык ходуном заходил при воспоминании о столовой.
В поселковом магазине Шуляков попросил водки. Продавщица вскинулась, разве не видишь, нет на витрине! Только спирт «Рояль», да коньяк «Наполеон», будь он неладен.
— Красавица, я приятеля двадцать лет не видел. Встретились сегодня… Мне без сдачи.
Он выложил на прилавок крупные купюры.
— Ладно уж, выдерну из директорского энзэ.
Одну бутылку водки распили в столовой под суп харчо. И сразу потекли разговоры: «Помнишь симпатюлю Таньку Долгову? Она за двадцать копеек давала потрогать, что там у нее под трусами… А ты целовался с ней и боялся потрогать. Потом я с ней переспал. Она какое-то время ошивалась по кабакам в Магадане, пока не спилась окончательно».
— А я хорошо помню наши тренировки. Завидовал. Хотел украсть твои боксерские перчатки перед отъездом на материк. Мечтал о чемпионстве. А чемпионом стал ты. Давай расскажи, в это невозможно поверить…
Сашке Шулякову присвоили второй юношеский, чем он немножко гордился, до тех самых пор, пока не вышел на ринг. Его не готовили к первенству города, он приехал с приятелями поболеть за своих, а Федор Павлович Мигунов — тренер в секции бокса горного техникума, вдруг выдернул из стайки подростков, окинул взглядом худосочную фигуру, спортивную сумку из синего дерматина.
— Трусы, майка с собой?.. Вот и хорошо. Иди, Шуляков, переодевайся.
И мир стал сразу другим, и приятели, с которыми спаринговал много раз, смотрели иначе, провожая глазами