со льдом и любое мороженое.
— Так уж тебе и любое?
— Сортов двадцать, не меньше. Посыпают шоколадной или вафельной крошкой, а рядом красивая музыка, девушки…
В Сочи Кахир поселился в дорогой гостинице напротив железнодорожного вокзала. Купил новый светлый костюм, три рубашки с короткими рукавами и даже шорты, но обрядиться в них не решился, гулял только по номеру, где ему хотелось воспользоваться телефоном, как это видел в кино, когда заказывали из ресторана шампанское. Но звонить было некому.
Он поел мороженое ванильное, клубничное, ореховое, пломбир, шоколадное, старательно выбирал в меню десерты. Пил коктейли. Мечта исполнилась. Правда, заболело горло. Вскоре без друзей и знакомых ему стало скучно. Спустился вечером в ресторан, заказал ужин такой, что и вдвоем не осилить, тайно надеясь, что удастся кого-нибудь пригласить. Музыка играла, а народу не прибавлялось. Кахир искрутился на стуле, разглядывая женщин, чтобы вежливо пригласить к столу, он много раз репетировал фразу, произнося ее с вежливой настойчивостью, знающего себе цену мужчины: «Мадам, позвольте, угостить вас шампанским». Он так и сказал женщине вполне зрелой с кудряшками соломенного цвета на голове. Она отшатнулась.
— Да пошел ты!..
Это отбило охоту знакомиться с такими женщинами.
К его столику легко и непринужденно подошел мужчина — «чуть за сорок» в черной рубашке с длинным рукавом, белых брюках, белоснежных туфлях. Покручивая на пальце туда-сюда массивный перстень с камнем, он обратился, как к давнему приятелю:
— Грустишь, парень? Бывает… Давай за наш столик…
Показал на двух женщин неподалеку. Они старательно улыбались. Новый знакомый назвался Арсеном. Говорил мало, ел неохотно, вяло.
— Поедешь с нами? — спросил так, что можно лишь кивнуть, отводя взгляд, чтобы не выдать полыхнувшую затаенную страсть.
В такси на заднем сиденье Кахир сидел между женщин и потихоньку ласкал, то одну, то другую. Проехали Адлерский железнодорожный вокзал, остановились перед крутым подъемом в гору, куда Арсен не захотел заезжать, что Кахира слегка напрягло, он насторожился, ожидая подвоха. Когда стали подниматься вверх, то Арсен притормозил, спросил неожиданно: «Ты какую будешь? Катю или Зою?» Слегка ошалелый от женской близости, податливости, он рассмеялся, ответил:
— Да я бы обоих хотел.
Арсен остановился и, не меняя интонации, сказал:
— Жадность фраера губит. Свободен.
Он стоял и смотрел, как вслед за женщинами в горку идет маленький сухощавый и, как оказалось, весьма жесткий мужчина с большим внутренним «Я». О чем Кахир мог только мечтать, когда брел по безлюдному ночному шоссе в сторону Сочи, прокручивая в голове этот эпизод, слова, пытаясь понять, почему же так лоханулся, не возразил, не попытался увести одну из женщин в гостиницу.
И все же с женщиной он познакомился. Познакомился случайно, она тащила большой чемодан, а он ехал по улице к центральному парку на такси. Выскочил из машины: «Давайте я вам помогу». Женщина не возражала, смотрела удивленно, смахивая с бровей капельки пота, тыльной стороной ладони.
— Не бойтесь, я просто вам помогу.
Позже она говорила, что сначала испугалась, но его искренность и смущенная улыбка ей подсказали, что он не грабитель, не сутенер, поэтому согласилась. Кахир затащил чемодан в корпус санатория имени Ворошилова, сказал: «Я работал на прииске Ворошилова…» Посмеялись. «Меня Колей зовут». Она отмолчалась, ожидая дальнейших заигрываний сочинского ловеласа, а он развернулся и ушел, совсем непохожий на местного.
Встретились возле городского пляжа. Она улыбнулась ему: «Здравствуйте, Коля». Сквозь легкий загар кожа вспыхнула ярким румянцем, а глаза говорили больше, чем любые слова. По ночам он обцеловывал ее от кончиков ног до ушной раковины, что ей нравилось, как ни странно. Она учила его не торопиться, а он несся вперед словно локомотив и не мог остановиться. Когда пришло понимание, то она завелась, расшалилась так, что искарябала спину Кахира ногтями, а он даже не ойкнул. Утром, обрабатывая ранки остатками коньяка, она думала о том, что раньше с ней такого никогда не случалось, муж по ночам молча пыхтел, словно отрабатывал повинность, совсем не заботясь о ней. А этот мальчишка, как она называла его, будучи на восемь лет старше, сумел расшевелить в ней звериное женское начало до такой степени, что она вскрикивала и забывала обо всем на свете.
На восьмой день Кахир примчался с утра, увидел упакованный чемодан, выдохнул: «Что уезжаешь? А как же я?»
— Через три часа поезд…
— Хорошо, я за такси.
Попросил таксиста остановиться возле магазина «Сапфир». Выбор колец оказался небольшой, он купил самое дорогое за тысячу двести рублей с двумя камушками в виде бантика.
Прибежал в номер, подал коробочку: «Женись на мне». Она расхохоталась, поправила: «Надо говорить — “выходи за меня замуж”. А муж у меня есть. Так что прости». А он все совал и совал ей в руки коробочку с дорогущим колечком.
— Коленька, ну пойми, я не могу это принять. Не мо-гу! — теряя терпение, закричала она. Она представила, что муж обнаружит колечко и скажет: «Ах ты!..» Ухватилась за чемодан, но Кахир перехватил руку, подхватил чемодан.
— Адрес свой дашь?
— Нет! — жестко ответила она, хотя видела, что Коля вот-вот заплачет. Ей захотелось его приласкать, успокоить, но в последний момент она отдернула руки, понимая, что это может повернуть настроение вспять и тогда придется плакать самой и думать о нелюбимом муже. — Нет, Коля. Надо идти.
Он стоял на платформе, словно в диком лесу, жалкий, потерянный мальчик, испытавший впервые любовь и настоящую женскую ласку, которую, казалось ему, он не испытает больше уже никогда.
В аул он приехал налегке в светлом костюме, заплатив за такси от Назрани пятьдесят рублей. Водитель согласился подождать полчаса, пока он отыщет кого-то из родственников отца. Больше десяти лет Кахир не говорил на родном языке, мучительно подбирал слова, ему казалось, что забыл все, что его не поймут, и от удивленных взглядов еще больше смущался. Ему пояснили, что из Баграевых в ауле живет только Даур-старший, показали двухэтажный дом в конце улицы. Стали звать в гости к себе…
Пока он шел улицей, пацанята сумели докричались до Баграевых. Даур вышел навстречу, сразу обнял и сказал, что Асхаб приходился ему двоюродным братом и что Кахир может жить у них сколько захочет. Его жена смахивала платком набегавшие слезы, восклицая «ахи дика, ахи дика!». И он сам, ставший сиротой в пятнадцать лет, с трудом сдерживался, чтобы не заплакать навзрыд. Неделю ходил по гостям, знакомился, детям раздавал бумажные деньги, и они, не имевшие никогда больше двадцати копеек на мороженое, оглушительно радовались и тут же мчались в аульный магазин за конфетами, и ему после этого хотелось одарить весь аул.
Но даже большие северные деньги имеют свойство заканчиваться. После очередной поездки в Назрань он с удивлением обнаружил, что остался последний сертификат на двести рублей.
Хозяйство у дяди Даура большое: три коровы и телка, стадо овец и сдвоенный огород в целый гектар. Он медленно, неотвратимо втягивался в круговорот повседневных дел, чередуя весну с летом и короткой зимой, рассказывая вечерами семье двоюродного брата о нелегкой жизни на Колыме. Они ответно про Казахстан, где он не жил, только слышал от матери про знойные Тургайские степи.
По ночам мечтал поехать в Воронеж и отыскать там любимую женщину Лену и подарить ей колечко, которое хранил в своей сумке.
В июле уродилось неожиданно много помидоров. Старший сын Даура Идрис предложил Кахиру отвезти помидоры в Москву и там расторговаться на рынке, подбадривая своей похвалой: «Ты у нас самый бойкий и грамотный. Мне хозяйство оставить нельзя, отец заболел, не приведи Аллах!.. Сам понимаешь». Кахир понимал, что болезнь отца — отговорка, но ослушаться старшего не имел права. Идрис нанял в Назрани грузовик, дал необходимые наставления про гаишников и рыночных босяков, которые вьются возле каждого продавца. Тщательно пересчитал деньги, разглаживая смятые уголки трешниц и пятерок, скопленных зимой на продаже молока и баранины. Он мечтал купить мотоцикл с люлькой, но отец приказал заняться помидорами, и он занимался, а сам думал, что это пустая затея, в соседнем ауле убили двоих, когда они возвращались, распродав помидоры на рынке Краснодара. Про Москву ходили разные разговоры: цены высокие, но жулья втрое больше. Поэтому отдал деньги, не глядя Кахиру в глаза, чтобы не выдать свое потаенное беспокойство.
В Москве, на Черемушкинском рынке, хорошие помидоры шли по четыре рубля, но оптовики платили один рубль сорок копеек. А Идрис назначил минимальную цену оптом по рубль восемьдесят. Поехали на Юго-Восточный. Тут в опте на десять копеек дороже, но большое количество помидоров из Дагестана. После полудня прибился на рынок Петровский. Встал в длинный ряд грузовиков с овощной продукцией. Сразу подошли бравые парни, сказали, что надо бы заплатить. Идрис предупреждал, что придется платить, иначе порежут колеса и тогда вовсе хана. Поэтому приготовился к такой встрече, стал объяснять, что истратился на бензин и гаишников и не продал еще ни ящика помидоров.
— А можно завтра?
— Можно, но это будет вдвое дороже…
Кахир совсем растерялся, решил уехать на новый виток по рынкам, но услышал ингушскую речь, она звучала для него словно музыка. Возле новенькой «Лады Самары» стояли два парня, поигрывая четками. Он сообразил, что они тут не просто так. Поэтому смело вышел к ним и, распахивая объятья, поздоровался на родном языке так, словно знал их давно. Обнялись, познакомились. Семья Амира Озоева и Кахира принадлежала к одному ингушскому тейпу, что считалось почти родственной связью.
— Тебе перекуп нужен?
— Очень нужен. Но не меньше двух рублей. Помидоры высший сорт. Сам перебирал, упаковывал.
— Жди. Я пришлю человека.
Вечером Кахир отыскал Амира, отдал десять процентов с восьми тысяч, которые выручил за по