тив совета артели, настоял, чтоб оставили Кирю простым слесарем до конца сезона. Но это не помогло, Кирю снова подловили с баночкой шлихового золота, после чего он сбежал прямым ходом в «Ингушзолото», где отрастил усы, бороду, чтобы видом своим наводить страх на промысловиков и старателей…
На третьи сутки преодолели очередной перевал, выбрались на возвышенность, откуда открывался вид на широкую долину, вроде бы Дялтула, левый приток Гилюя, если судить по карте и пройденным километрам. На горизонте возвышался горный кряж, отличный от приземистых возвышенностей с правой стороны реки.
— Похоже, прибыли.
Малявин вглядывался в окрестности через окуляры бинокля. Ни дымка, ни просеки впереди, предельная глухомань и бездорожье. Снова шевелится тревожная мысль, справлюсь ли с этой отцовской затеей и нужно ли мне это все?
Спуск с перевала оказался крутой, чтобы не рисковать, Арифов решил двигаться как бы зигзагом. Ползли на пониженной передаче, дошли до середины проплешины, впереди замаячили кусты стланика, но каменистая осыпь вдруг поползла вниз, креня и увлекая за собой трактор, потерявший управление.
Выбрались из кабины. Огляделись. Трелевочный трактор лежит на боку, притороченный груз и бочки с соляркой разметало по склону. Малявин уселся на валежину с бледным от страха лицом. Володька спокойно ходит кругами, осматривает повреждения, словно ничего не случилось. Достал из ящика с инструментом тяжеленный домкрат, лом, топор.
— Сруби пару сосен, очисти от веток. Я осыпь зачищу. Будем домкратить и подваживать. Занимайся пока.
Малявин долго возился с бревнами, обрубая сучья. Володька тем временем выгребпод трактором грунт с одной стороны, с другой сделал приямок под домкрат. Он уселся на свернутой палатке, оглядывая долину, ему втемяшилась мысль, что этот парень-неумеха, ворочает теперь миллионами, а он — специалист высшего класса, который умеет сработать всё, что угодно, должен ему подчиняться и получать денег меньше в несколько раз.
Сначала приподняли хвостовую легкую часть, подваживая, подсыпая каменистую крошку, потом также дюйм за дюймом стали приподнимать головную часть вместе с помятой кабиной. К вечеру трактор поставили на траки, после чего у Малявина едва хватило сил, чтобы установить палатку. Он рухнул на спальник и тут же уснул, не обращая внимания на зудящих комаров. Разбудил его рев бензинового пускача, следом заблажил двигатель на малых оборотах. Он выскочил из палатки и услышал привычное:
— Всё будет абгемахт! — И через смех, который рвался наружу, глядя в растерянное, заспанное лицо Малявина: — Эх, Ванюша, нам ли быть в печали? Не прячь гармонь, играй на все лады, так играй, чтобы горы заплясали, чтоб зашумели зелёные сады! — заблажил, заорал Володька так громко, что эхо загуляло по каменистому распадку.
— Ура, ура! — скакал зайцем Иван возле трактора. — Ну ты и! — у него не хватало слов, чтобы выразить свое восхищение, свой восторг. — Ты чудило, чудило!
— Да, это вам не отчеты писать… — сказал Арифов с усмешкой, которой Иван значения не придал и даже не понял, о каких отчетах идет речь.
По схеме, отрисованной Цуканом на планшете, нашли плоскогорье и пологий подъем на гору Шайтан, а дом геолога Алонина найти не получалось. Они решили, что за столько лет дом разрушился, либо что-то произошло.
— Если сгорел, то пятно гари держалось бы лет двадцать. Отец говорил, что сосны и крышу дома увидел, когда поднялся к гранитным останцам.
Володька Арифов привычно возился с трактором и отмалчивался, а когда Иван крепко насел со своими «почему», сказал, не суетись, нам еще ручей Удачливый надо найти, может, он, что подскажет.
Утром нашли ручей, который впадал в Дялтулу и по схеме должен быть Удачливым, но промывка не дала ни одной приличной золотины, лишь совсем мелкие чешуйки, какие можно намыть в колымских ручьях. На третий день спокойного рассудительного Арифова стали одолевать сомнения, что это не Шайтан-гора и река не Дялтула…
— Или Дух горы стережет это сокровище, — сказал он вечером у костра. — Мне один старатель рассказывал, как однажды в больнице известный золотарь Семка, умирая, отдал ему рисунок и описание клада в долине реки Синека в заброшенном зимовье. Так вот он две недели искал, чуть не подох от голода, а зимовье с кладом так и не нашел, хотя схемку имел на руках. Шайтан-гора — ее так прозвали неслучайно. Надо переезжать на другое место.
— Но геолог Алонин нашел. И отец нашел!.. И я пойду верхом горы, и буду искать.
— Пустое занятие, тоже мне, геолог нашелся…
— А ты не ходи, ты не крещеный, тут оставайся. — Иван распалился и выговаривал это с обидой. — Мне Николай-угодник поможет… Вот-вот, ты смеешься, а я помолюсь и пойду утром рано.
Только по рассказам отца и других горняков Иван знал, как выглядит столбчатый выход на поверхность рудного золота, поэтому до рези в глазах вглядывался в прожилки кварца, обстукивал молотком трещиноватые куски гранита, даже устроил небольшой камнепад, но ничего похожего не обнаружил. Вечером спускаться по каменистому косогору не решился, заночевал в седловине на подстилке из веток. Проснулся от холода и пожалел, что не послушался Володьку, поленился тащить в гору спальный мешок. С трудом развел в темноте костер, который почти не согревал, пламя и вместе с ним тепло относило порывистым ветром. Отсвет костра плясал на скалистых останцах, а он лежал, свернувшись калачиком, и думал, какого черта я поперся за этим кладом! На счету в банке сто пятнадцать миллионов, а если продать технику, оборудование, так еще, как минимум, сто двадцать пять. И Николай-угодник тут не помощник. Подбрасывал валежник, придремывал и вновь просыпался от холода, ожидая с нетерпением рассвета, чтобы спуститься вниз и сказать Володьке Арифову: шабаш, едем назад к Дипкуну.
В бинокль разглядел с южной стороны седловины кустарниковые заросли, по приметам горной смородины, решил обойти выступ и спуститься с другой стороны, заодно подкормиться ягодой, а потом в затишке запарить чай со смородиновым листом, как это делала иногда Маша Осипова, а отец такой чай не признавал, говорил, что это компот.
Черная смородина переспела, осыпалась большей частью. Подрагивая от холода, он собрал пару горстей кисло-сладкой ягоды, нарвал листьев… Тем временем солнце, выкатившись из-за гряды сопок с восточной стороны, осветило долину и петлистую речку, и выступ горы неожиданно заиграл бликами, заискрился. Малявин отчетливо увидел кипенно-белый пласт кварца с прожилкой золотистого цвета…
Володька на берегу обмелевшей реки нашел заводь, куда закидывал удочку наплавом и матерился, потому что хариус прямо облизывал раз за разом насадку, но не хватал крючок с мухой, словно бы насмехаясь над ним.
— А ты кузнеца попробуй, только лапы ему оторви… — Володька испуганно вздрогнул, река заглушала шаги.
— Ага, явился! А я тут переживаю…
— Ну-ну, аж слезы по щекам.
— Что случилось?.. Нашел! — По тому, как светился лицом и хитро улыбался Иван, он понял это без слов.
Взял в руки кусок кварца, осмотрел недоверчиво. Потом молча, с показной медлительностью стал дробить кварц, отбивая прожилку толщиной в мизинец. А когда сплющил, превращая в лепешку, то произнес врастяжку, раздумчиво: «Ну, ты герой!» Так говорил ему когда-то, лет двадцать назад, когда мыли в долине Теньки, а он, маленький мальчик, подновивший сухостоем костер, где стояла бочка с водой, черпал ковшиком теплую воду, а Володька, подставляясь под струйку с удовольствием фыркал, смывая пыль и копоть с лица и хвалил его почем зря — ну, ты, герой, а сам косил глазом в сторону поварихи Анны Малявиной. Она запомнилась изящной маленькой женщиной с волнистыми без всякой завивки темно-каштановыми волосами. Странная женщина, совсем не такая как все в рудничном поселке, она твердо сказала, отстань, Арифов, у меня муж есть… А он, зная об отношениях с Цуканом, ответил, да какой там муж, объевшись груш. Ветер он, а не муж. Анна уронила лицо в ладони и ушла в свою половину балка, куда ему хотелось зайти, но так и не решился. Может, и зря. Вскоре сошелся с Нинкой из продмага, стал с ней жить, а почему-то не раз вспоминал Анну Малявину, о чем никогда никому не рассказывал.
Долго краем реки, утюжа галечник и прибрежные кусты, обходили гряду гор, искали проход, чтобы перевалить на восточную сторону к настоящей реке Дялтула. Река эта в одном месте подточила мягкие горные породы, устремляясь на юг, образуя живописный каньон с нависающими уступами твердых горных пород. Позже они обнаружили вырубленный в скале выступ, остатки вьючной тропы, петлей огибавшей прижим, потому что в паводок и во время дождей вдоль реки пройти невозможно.
Имея на руках схему, они полдня нарезали круги по плоскогорью, а когда обнаружили дом, то удивление выплеснулось в хриплом вопле Арифова: «Нашел, едрен корень!» То, что казалось для Ивана много лет сказкой, придуманной Аркадием Цуканом, начало оживать и будоражить этим своим: да не может быть!
Проход к дому загораживал кустарник и разное мелколесье, а сам дом затянуло, словно маскировочной сеткой, укрыло сосновыми ветками разросшихся деревьев, усыпало слоем сосновых иголок, придав экзотический вид. Стало понятно, что базовый лагерь геолога Алонина невозможно обнаружить ни с самолета, ни с Шайтан-горы, поэтому он, простояв здесь больше полвека, врос в этот ландшафт и, возможно поэтому, уцелел до сих пор. Крыша у бани, покрытая по осени дерном, вся расползлась, но каркас уцелел, что воодушевило Володьку: «Мы ее внутри вычистим, крышу брезентом затянем, а сверху пленку натянем, дранкой пришьем и приступайте, господа старатели, к помывке». Он так задорно и весело рассуждал, словно хотел тут же начать обустройство этой баньки… А начинать пришлось с дома, затянутого паутиной так необычно, что Иван не удержался, полез в рюкзак за своей «сейкой», чтобы заснять эту фантастическую картинку — обитель домовенка Лёши. Два дня в упор до изнеможения вычищали дом, вырубали разную поросль и проход к дому и толь