лась. Вечерами, после собраний и конференций, когда другие придурки напиваются в барах или ищут бордель, где торгуют не слишком уродливым товаром, я вел свое расследование, присматривался к дому, объезжал весь квартал, изучая его особенности. В наше время в Интернете можно найти любые планы эвакуации, но я предпочитал пользоваться отпечатанными на картографической бумаге.
Всю информацию о домах последних жертв Рэнди обнаружили в ноутбуке, принадлежащем компании, где он работал, а также в компьютере, который он хранил в мастерской. Благодаря этому же компьютеру открылось пристрастие Рэнди к сайтам, которые вызывают у нормального человека чувство омерзения, где во всех подробностях показывались хирургические операции, процедура вскрытия трупов и другие садистские картинки. На нескольких сайтах обнаружили фотографии глаз, сделанные крупным планом.
— Я наблюдал за домом, знакомился с распорядком дня семьи: когда они уходят из дома и возвращаются и когда ложатся спать. Потом нужно было собрать все необходимые инструменты. Уверен, ребята, вам знакомы все орудия труда, которые жена нашла у меня в мастерской. Их нельзя взять с собой в самолет, но по дороге в местных магазинах всегда можно купить ножи, клейкую ленту и все остальное. Мне это доставляло удовольствие. Поблизости всегда находилась река или пруд, куда можно выбросить инструменты, когда в них отпадет надобность. Я никогда не покупал их в одном и том же месте, а поэтому, братцы, вам никогда не удалось бы вычислить меня по чекам. А потом последний или предпоследний вечер я проводил в городе и осуществлял задуманное… И знаете, как я себя чувствовал? Как будто иду на концерт или презентацию. Я всегда знал, что прославлюсь и мне воздастся должное, и потому старался, чтобы каждый случай стал особенным, не похожим на все предыдущие. По окончании представления я возвращался в отель и приводил себя в порядок, а потом отправлялся в аэропорт и летел домой, в объятия любящей супруги. Представьте себе, ни одна живая душа не догадывалась ни о чем.
— Тем не менее вы всегда использовали одни и те же методы, — напомнил один из следователей. — Выкалывали глаза и вставляли вместо них инородные предметы. Правоохранительные органы страны понимали, что имеют дело с серийным убийцей. Рано или поздно мы бы отследили ваши маршруты и установили, что в места совершения преступлений все время вылетает одно и то же лицо.
— Говорите что угодно, если вам от этого легче, — поддразнил следователя Рэнди, и даже на пленке в его голосе слышалось неприкрытое самодовольство. — Только «рано или поздно» так и не настало. Упомянутые правоохранительные органы никогда не проводят таких сопоставлений, и вам бы ни за что меня не поймать, если бы не звонок жены.
Мои ладони стали мокрыми от пота, и я принялась вытирать их о кресло, но кожаная обивка не впитывала влагу, и пришлось вытирать руки о подол юбки. Тернбулл и работающие под его началом обвинители дали советы относительно моего внешнего вида. Рекомендаций по поводу свидетельских показаний они дать не могли. Я надела строгую темно-синюю блузку и юбку в тон. Обвинитель и его консультант сказали, что мы должны выглядеть «пострадавшими, но не жалкими».
— Итак, эти люди, показавшиеся вам… — послышался шорох перелистываемых бумаг, — «избранными», а вы использовали именно это слово, всегда жили в домах, в пригородных районах, не так ли?
— Не все. Вот Кэрри Притчет жила в квартире, что сильно осложняло дело, потому что кто-то из соседей мог выглянуть из окна, выходящего во двор, и увидеть, как я взламываю дверь.
С балкона, где сидели родственники, послышалось сдавленное рыдание, и я увидела искаженное болью лицо мужчины в третьем ряду, которого сразу же узнала по газетным фотографиям. Это был отец Кэрри Притчет, который, по слухам, сделал состояние, обслуживая модные мероприятия, проводимые в Голливуде. Судья Оливер нахмурилась и посмотрела в его сторону. Притчет закрыл рот рукой, но не сдержался и всхлипнул еще пару раз. Должно быть, он почувствовал, что я смотрю на него, потому что, подняв голову, посмотрел мне прямо в лицо. Это был суровый взгляд человека, поглощенного своим горем, и я, боясь показаться назойливой, опустила глаза. Невозможно представить себе боль, которую Рэнди причинил этому человеку.
Энтони Тернбулл поднялся и выключил магнитофон. Весь вид обвинителя говорил, что он занимается делом исторической важности и несет на своих плечах бремя всей американской юриспруденции, которое накопилось за прошедшие годы и еще накопится в будущем. Его едва заметная шепелявость лишь подчеркивала значимость момента. Тернбулл обратился ко мне по имени, которое я носила в замужестве, хотя нас с Рэнди давно развели. Наверное, хотел, чтобы присяжные прочувствовали, чего мне стоило решиться на предательство мужа.
— Миссис Мосли, вы слышали, что говорил ваш муж о своих возвращениях домой. Теперь, когда мы знаем, что во время командировок он совершал убийства, скажите, выглядел ли он смущенным, потерявшим душевное равновесие?
— Нет, сэр.
— Не замечали ли вы, что он чем-то подавлен и находится в состоянии душевного расстройства?
— Не припоминаю ничего подобного.
— И после всего услышанного защита хочет, чтобы мы поверили в невменяемость мистера Мосли? — заявил он, облокотившись на скамью присяжных. — Нас пытаются убедить, что подсудимый является душевнобольным и не ведает, что творит. Призываю присяжных задуматься, можно ли считать психически ненормальным человека, который тщательно, до мельчайших деталей, планирует каждое убийство, следит за домом намеченной жертвы и даже изучает план эвакуации и предусматривает все пути к отступлению. Можно ли требовать для него оправдательного приговора и признать невиновным по причине невменяемости? По мнению государственного обвинителя, которое подтверждают свидетельские показания миссис Мосли, мистер Мосли является полностью вменяемым и при совершении преступлений действовал четко и планомерно, как не знающий жалости профессиональный убийца. Только холодный, расчетливый ум человека с умственными способностями выше среднего уровня способен разрабатывать подобные планы, осуществлять их и потом так ловко вводить в заблуждение всех окружающих, что даже собственная жена, с которой он долгие годы жил под одной крышей, ни о чем не подозревала.
Я вспомнила синяки и ссадины на лице и теле Рэнди, его нелепые оправдания, все подарки, что он мне дарил, когда мы начали встречаться. Золотое ожерелье и компакт-диски, которые он записывал, воскресные поездки и мой портрет, преподнесенный на третьем свидании. Незавершенный рисунок, сделанный неумелой рукой, портрет, отражающий несбыточные желания. Даже тогда Рэнди пытался мной манипулировать, заставлял поверить в собственную неадекватность. Я вспомнила, как он кричал во сне, как часами выслушивал мои откровения, словно в тот момент весь мир для него сосредоточился на мне одной.
Тернбулл в задумчивости скрестил на груди руки.
— Действительно, за последние несколько дней, во время дачи свидетельских показаний мы убедились, что мистер Мосли всю жизнь занимался обманом. Мы выслушали коллег, которые и не догадывались, что скрывается у него внутри. Он выдумал себе биографию, утверждая, что провел детство в сиротских приютах и приемных семьях, где над ним издевались воспитатели и приемные родители. На самом же деле, просмотрев документы, мы обнаружили, что хотя мать временами обращалась с ним жестоко, а отец оставил семью, когда подсудимому было три года, над ним установили опеку только в четырнадцатилетнем возрасте. Обвиняемый проживал только в одной приемной семье, где о нем заботились, как о собственном ребенке до момента гибели этой семьи при пожаре дома, когда подсудимому было семнадцать лет.
— Протестую! — заявил главный защитник Бейер — Считаю этот намек неуместным. Мистер Мосли не только не обвиняется в смерти приемных родителей, но, как известно, сам факт совершения преступления при этом несчастном случае не был установлен и не обсуждался ни одним из правоохранительных органов.
— Протест принят. Мистер Тернбулл, прошу вас придерживаться выдвинутых обвинений. — Внушительная фигура судьи Оливер, облаченной в судейскую мантию, грозно возвышалась над трибуной, олицетворяя справедливость и беспристрастность. — Прошу не учитывать предположений обвинителя по поводу смерти приемных родителей мистера Мосли, — обратилась она к присяжным.
Тернбулл нахмурился. Ему явно хотелось продолжить, но вместо этого он сел и включил магнитофон. Главный обвинитель ничего не потерял, предоставив Рэнди возможность самому поведать о совершенных «подвигах».
Он говорил долго, описывая в мельчайших подробностях убийство Кита и Лесли Хьюзов, заколотых ножом в своем доме в Сан-Бернардино в начале января 1999 года.
— Они спали, и я успел надеть на Кита пластиковые наручники до того, как Лесли проснулась. Да, то дельце заняло у меня три часа. Сначала я выпустил из них всю кровь. Кажется, в тот раз я вставил вместо глаз разноцветные лампочки с рождественской елки?
Кто-то из следователей подтвердил, что именно так все и было. Пока прослушивали запись, заместитель главного обвинителя Глэдис Мейсенхеймер, элегантная темноволосая дама лет сорока с небольшим, отдала присяжным фотографии с места преступления. Едва взглянув на глянцевые снимки, они передавали их по цепочке дальше.
Мне вспомнилось, что в тот год, разбирая украшения для рождественской елки, я недосчиталась одной гирлянды лампочек. Рэнди так волновался по поводу предстоящей командировки и радовался, что сможет провести канун Рождества дома и отдохнуть. Я снова посмотрела на бывшего мужа. Он понял, что я тоже все помню и, глядя на меня, беззвучно, одними губами прошептал: «Я тебя люблю».
Какое мерзкое притворство! Господи, сколько еще можно слушать его исповедь?! Рэнди самое место в камере, где его привяжут ремнями к стулу и сделают смертельный укол. Таким способом он хочет еще немного побыть в центре внимания, продлить для себя момент славы. Он наслаждается побледневшими от ужаса лицами присяжных и горестными воплями родственников, которые так часто раздаются в зале суда. Несмотря на то что я успела многое узнать о тайной жизни бывшего мужа, только сейчас до меня дошло, с каким страшным садистом мы имеем дело.