Эстель схватила меня за руку:
— Давай немного подождем, Эдди! Наверняка я белая, как простыня, — как ты, когда увидел то, что показалось в окне фургона. И меня всю трясет. Те полпинты, что ты купил в закусочной, у тебя с собой?
— Боже мой! — воскликнул я. — Совсем про них забыл! Мне бы не помешал глоток, когда я играл в гуля. Да и сейчас не помешает.
На секунду я повернул фонарик в сторону Эстель. Она не преувеличивала. Ее лицо и впрямь было белым как мел и она вся дрожала. В лесу Эстель, наверное, испугалась больше, чем я, но все-таки кое-как держала себя в руках.
Теперь, когда мы вышли из леса, завершив наше жутковатое дело, и увидели ярмарочные огни, Эстель не выдержала. Прежде чем идти обратно, ей нужно было время, чтобы успокоиться.
— Конечно, — кивнул я. — Выпьем и передохнем минутку.
Я снял плащ и расстелил его на траве, чтобы мы могли сесть, затем убрал фонарик в карман и достал бутылку. Я открыл ее и передал Эстель. Она выпила и вернула бутылку мне. Это был хороший сорт, пить его было гораздо легче и приятнее, чем виски Кэри. Я почувствовал, как в горле и в груди разливается тепло.
— Не будь свиньей, Эдди, — сказала Эстель. — Оставь мне немного. Мне холодно.
Она слегка дрожала, и я обнял ее, передавая ей бутылку. Эстель прижалась ко мне и промолвила:
— Ты хороший и теплый, Эдди. Но помни: никаких приставаний.
— Никаких!
Мне было приятно сидеть там, в тишине и темноте, смотреть на ярмарочные огни и ни о чем не волноваться. Только в голове крутилась одна мысль: «Боже мой, как жаль, что со мной сейчас не Рита». Я начал считать, сколько дней я уже жду, но не успел закончить, когда Эстель вернула мне бутылку. Мы допили ее не торопясь, потому что спешить было некуда. Эстель вздохнула:
— Мне уже лучше, Эдди. Чувствую себя прекрасно.
— Хочешь пойти домой?
— А ты?
— Нет.
— Я тоже.
В темноте лицо Эстель напоминало белое пятно. Оно было совсем близко от моего. Ее тело казалось таким теплым рядом с моим. Я подумал: «К черту “без приставаний”!» — и поцеловал ее. Поцелуй получился долгим. Потом она прошептала:
— Эдди, почему бы тебе не представить, что я Рита?
Я как раз об этом и думал, но возразил:
— Это было бы несправедливо по отношению к тебе, Эстель.
— Почему, Эдди? Это ведь ничего не значит, правда? Ну просто… для развлечения.
Об этом я тоже только что думал.
Когда я проснулся утром, дядя Эм сидел на краю койки и натягивал носки. На лице у него застыло сосредоточенное, настороженное выражение, ничего общего с тем сонным видом, который обычно бывает у только что проснувшихся людей. Я резко сел. Он бросил на меня взгляд и сказал:
— Что-то не так, Эд. Чувствуешь? Прислушайся.
Я открыл рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но быстро закрыл его и прислушался. Может, от дядиных слов у меня разыгралось воображение, но что-то действительно показалось мне другим. Я не мог понять, что именно.
В воздухе тоже ощущалась какая-то перемена, чувство подавляемого волнения с небольшой примесью страха, как в тот момент, когда после молнии ожидаешь раскат грома. Или это напоминало то чувство, какое возникает, когда кто-то собирается тебе что-то сказать и ты видишь по его лицу, что это плохие новости, но пока не знаешь, в чем дело, и ждешь, когда он заговорит.
С тех пор я часто размышлял, почувствовал ли бы я что-нибудь, если бы дядя Эм своим вопросом, своим поведением и поспешностью, с которой он одевался, не навел меня на эти мысли.
Очередное убийство — такова была моя первая внятная мысль. А вслед за ней: кто? Но гадать не было никакого смысла. Я вскочил с койки и начал одеваться еще быстрее, чем дядя Эм. Обогнать я его не сумел, слишком большая у него была фора. Но мы оделись одновременно, вместе вышли из палатки и направились на аллею.
На площадке было темно от копов. Так мне сначала показалось. Приглядевшись, я сообразил, что их там не больше двенадцати, а пересчитав, обнаружил всего шестерых. Они разбились на три группы по двое, и двигались в нашу сторону, по нашей стороне аллеи. Все они говорили с циркачами. Некоторые держали в руках открытые блокноты.
Я выбрался на аллею и осмотрелся. В основном толпа собралась возле танцевального шоу. Там были мужчины и девушки-мулатки из танцевального шоу и несколько белых циркачей. Где-то среди них плакала женщина.
Я направился в ту сторону, и тут меня кто-то окликнул:
— Эй, подожди-ка!
Я остановился и оглянулся. Это был один из копов. Он шагал в мою сторону.
— Мы уже записали твое имя? — спросил он.
— Нет, — ответил я. — Что случилось?
К нам подошел дядя Эм, а также второй коп из этой пары. Циркач, с которым они беседовали, двинулся по аллее в направлении входа. Первый коп держал в руках блокнот и карандаш.
— Имя?
— Эд Хантер. А в чем дело?
— Ты из цирка?
Я кивнул:
— В чем дело-то? Что произошло?
Он молча принялся записывать мое имя в блокнот. Затем поднял голову и спросил:
— Из какого ты шоу?
Дядя Эм, который уже стоял рядом со мной, толкнул меня локтем, давая понять, что мне лучше помалкивать.
— Он работает со мной, офицер, — объяснил он. — Мой племянник. Мы держим призовой аттракцион. И готовы отвечать на любые ваши вопросы, но нам, ясное дело, до смерти любопытно узнать, что произошло. Мы только что проснулись. Если между вопросами вы сообщите нам, в чем дело, это сэкономит время и вам, и нам. К тому же вы сделаете нам одолжение. Не нужно подробностей, хватит одной фразы. Кроме того, сможем более внятно ответить на ваши вопросы.
Коп улыбнулся и сказал:
— Вчера ночью убили мальчишку-негритенка по имени Букер Т. Брент. Так, а тебя как зовут?
Дядя Эм назвал свое имя, и коп записал его.
— Ладно, расспросим вас обоих вместе, — произнес он. — Кто-нибудь из вас покидал территорию цирка прошлой ночью после полуночи?
Дядя Эм покачал головой. Я тоже собирался ответить «нет», но потом передумал и произнес:
— Я находился в квартале отсюда, в закусочной по дороге к городу.
— «Фелтнерс»?
Я сказал, что не обратил внимания на ее название, но расположена она в квартале к северу от входа в цирк.
— В какое время? — спросил полицейский.
— Точно не помню, но после двенадцати часов. Примерно между двенадцатью и часом. Мы пробыли там полчаса, а затем вернулись на площадку.
Он поинтересовался, кто был со мной, и я сообщил ему.
— Ты знаешь мальчишку, которого убили?
Я покачал головой, но дядя Эм сказал:
— Просто ты не знал его настоящего имени. Это Джигабу.
— Господи! — вырвалось у меня.
«Черт подери, — подумал я, — почему именно Джигабу?» Он так здорово отбивал чечетку и был классным парнем. Казалось невероятным, что Джигабу нет в живых.
— Да, это было его сценическое имя: Джигабу, — подтвердил коп. — Когда ты в последний раз видел его?
Я задумался.
— Вечером. Я проголодался и зашел на несколько минут в столовку за гамбургером. Танцевальное шоу давало рекламу, и он как раз танцевал на сцене, когда я проходил мимо.
— После закрытия цирка ты его не видел?
— Нет.
Дядя Эм сказал то же самое: в последний раз он видел мальчишку на рекламной сцене, только пораньше, когда сам ходил в столовку, пока я подменял его в киоске.
— Хорошо, — произнес коп. — Это ваш киоск?
Дядя Эм кивнул.
— С вами или на вас еще кто-нибудь работает?
— Нет, нас только двое.
— Вы всегда ночуете на площадке?
— Да. За киоском стоит палатка, в которой мы живем.
— Ладно.
Оба копа направились дальше по аллее и по дороге поймали шедшего к нам Папашу Дженни. Блокнот снова открылся.
Я ринулся к группе перед танцевальной сценой, но дядя Эм остановил меня:
— Подожди, Эд! Там родители мальчишки. Оставь их в покое. Им сейчас не нужна толпа.
— Но ведь мы хотим узнать…
— Конечно, Эд, мы хотим узнать. Но не от них. Мы ничего не можем для них сделать, так что держись от родителей парня подальше.
— А как же мы узнаем?..
— Давай не будем гоняться за слухами по всему цирку, а получим информацию из первоисточника. Вайсс все еще в городе. Вчера он заходил к нам, сообщил, что будет в отеле «Ардмор» до полудня. Сейчас уже поздновато, но все это случилось явно до его отъезда, так что он точно в Форт-Уэйне.
— Думаешь, это как-то связано с лилипутом?
— Да откуда же мне, черт возьми, знать, если не известно, где и когда убили мальчишку? Давай-ка воспользуемся телефоном. В закусочной, куда ты ходил с Эстель, есть телефон?
— Да.
Мы отправились в закусочную. Дядя Эм заказал пиво, а я предпочел колу. Пока бармен готовил заказ, дядя Эм пошел к телефонной будке. Через несколько минут он вернулся.
— Вайсс в участке, — сообщил дядя. — Он все еще зарегистрирован в «Ардморе», но в отеле его нет. Я звонил в участок, он там. Я сказал ему…
— Что он делает в участке? Я думал, он приедет в цирк.
— Видимо, работает там, может, они кого-нибудь допрашивают. Я сказал ему, что у нас есть для него кое-какая информация, но не хочется ехать в участок. Вайсс предложил встретиться с нами в отеле в три часа.
Я посмотрел на часы над барной стойкой: час дня.
— А почему так не скоро? — удивился я.
Дядя Эм покосился на бармена и, хотя тот не обращал на нас внимания, тихо произнес:
— Эд, мы не станем от него ничего скрывать. Я хочу, чтобы ты рассказал ему то, что сообщил мне прошлой ночью. О том, что́ ты видел через окно фургона.
— Или что мне привиделось.
— Сначала мы пообщаемся с Эстель. Послушай, вы оба в этом замешаны, и будет плохо, если ты расскажешь одну историю о том, чем вы, детишки, занимались вчера ночью, а она — другую. Если полиция сначала поговорит с Эстель и она поклянется, что вы с ней не выходили за пределы площадки, ей же будет хуже.
Я отхлебнул колы.
— Ладно, — кивнул я. — Могу рассказать им, что увидел в окне, но зачем признаваться, что мы ходили в лес откапывать обезьяну? Я уже объяснил копам, что мы только ходили в закусочную на полчаса. Они занесли это в протокол.