Сперва Метью показалось, что перед ними снова предстал все тот же безумец, которого они ни разу не видели после дождливых дней. Но нет, этот был молод, высок, рыжеволос. Ему, как видно, пришлось очень несладко — хуже, чем им. Он страшно исхудал, покрылся коростой грязи, одежда свисала с него клочьями. Новенькому дали место у костра и предложили рагу. Он жадно набросился на еду, но вскоре сумел удовлетворить не только свой голод, но и всеобщее любопытство.
Он был даже не с Гернси, а с острова Сарк. Звали его Ле–Перре. После катастрофы скитался, безуспешно пытаясь разыскать выживших, затем впал в состояние оцепенения, питая смутную надежду на помощь со стороны. Однако прошлым утром, проснувшись, он с небывалой ясностью осознал, что ничего подобного не произойдет. Кроме него, никто из нескольких сотен обитателей Сарка не выжил. Разум подсказывал, что на соседнем острове с несравненно большим населением шансы на успех лучше. Море пропало; ничто не мешало преодолеть девять миль, отделяющие Сарк от Гернси.
По пути Ле–Перре завернул на крохотные островки Джету и Херм. Оттуда он разглядел, пользуясь послеполуденным солнышком, опустошенный восточный берег Гернси, страшные шрамы, зияющие на месте Сент–Питер–Порта и Сент–Семпсона. Это зрелище, превзошедшее масштабами все, что ему пришлось наблюдать на других островах, повергло его в уныние. Он переночевал на Херме и лишь сегодня, ближе к полудню, решился пересечь «пролив» шириной в три мили между Хермом и Гернси. Ле–Перре поднялся по зловонной россыпи дробленого камня, в которую превратилась местная столица, и выбрался на южное плато, уже ни на что не надеясь. И вот здесь, оплакивая свою участь единственного оставшегося в живых человека, он заслышал голоса и, отказываясь верить собственным ушам, заковылял на шум.
Рассказывая о своих злоключениях, он постепенно оттаял и не походил больше на продрогшее пугало. Метью сочувствовал этому словоохотливому человеку, столь долго обходившемуся без слушателей. С ним произошло то же самое, что и с остальными: несчастный полностью лишился не только прозорливости, но даже элементарной логики. Как многие жители Сарка, он владел экипажем для катания туристов, а недавно приобрел второй и теперь без устали сокрушался, что в этом сезоне не будет туристов.
— Как быть зимой? — горевал Ле–Перре. Зима традиционно была мертвым сезоном, когда островитяне жили за счет жирка, накопленного за лето. — Что прикажете делать зимой?
Когда новичок осмотрелся и передохнул, Метью принялся задавать вопросы, вертевшиеся у него на языке с той самой минуты, как он узнал, откуда Ле–Перре родом.
— Что значит идти по морскому дну? Насколько это трудно?
— По–разному. Хорошо, когда под ногами песочек, а рифы не слишком зазубренные. Кое–где попадаются топкие лужи с грязью, но они быстро подсыхают. А вот водоросли — боже, ну и вонь! Хуже, чем трупы, даю голову на отсечение!
— Сколько это заняло времени?
— Времени?..
— Ну чтобы перейти от острова к острову? Миля в час, меньше?
— Больше. До Джету я добрался часа за четыре. Во всяком случае, судя по солнцу. Я подобрал часы, но через день–другой выкинул их. Какой смысл знать, который теперь час?
— Но вода кое–где сохранилась? Отсюда видны целые озера.
Новичок пожал плечами:
— Лужи. Хотя те, что покрупнее, можно назвать и озерами.
— Насколько они велики?
— Одно было длиной в четверть мили. В нем даже плескалась скумбрия. Но я вам говорю, они подсыхают. Это даже видно — на берегах остаются полосы, так что заметно, откуда отступила вода.
— Выходит, переход не показался вам таким уж тяжелым?
— Нет, стоило только решиться. Труднее всего дался первый шаг: собраться с духом и ступить на это самое морское дно. А как я боялся, пока шел! Думал, море вот–вот вернется. То и дело озирался через плечо. Я был очень рад, когда добрался до Джету. Правда, там и вовсе ничего нет — смыло волной. Постройки в гавани Херма постигла та же участь…
Ле–Перре болтал без удержу. Метью не прерывал его и лишь время от времени кивал, когда ему казалось, что без этого не обойтись. Он снова думал о Джейн и ощущал в душе воспрявшую надежду. Ошеломленный вездесущностью смерти и разрушения, Метью до поры до времени не осмеливался и помыслить о внешнем мире, об оставшихся в живых там, на Большой земле. Даже при обнажившемся морском дне он продолжал числить себя островитянином. Покинуть остров до сих пор можно было лишь на почтовом катере или утренним авиарейсом. Ничего другого просто не приходило в голову. Потрясение от встречи с человеком, пришедшим издалека, было грандиозным: значит, могут выжить и другие общины… Какое там «могут» — должны! И до них можно добраться!
Освоившись с этой мыслью, Метью задумался о вытекающих из нее последствиях. Находись Джейн в Лондоне, наверняка превратившемся в одну огромную могилу, у него не было ни малейших шансов ее отыскать. Но у Мэри, в Суссексе… Дом Мэри, сложенный из толстенных бревен, стоял на возвышении, и дочь, наверное, спала в ту ночь, как водится, под стропильной балкой, поддерживающей остроконечную крышу. Вдруг ей повезло?.. Вероятность такого исхода крайне незначительна, и все же… Она вновь предстала перед ним как живая, и печаль, до этой поры мешавшая ему думать и действовать, начала рассеиваться. Ее место заняло нетерпение пополам с беспокойством. Раз это осуществимо, то надо попробовать! Все остальное стало казаться несущественным. Метью попытался рассуждать здраво. Предстоит тщательная подготовка. Путешествие будет долгим, его ждет земля, ставшая после небывалого катаклизма воистину неизведанной. Тут не обойтись без продуманного плана действий.
Метью размышлял над этим всю ночь, лежа с широко раскрытыми глазами и рассматривая звезды через отверстие в палатке. Утром он завел разговор с Миллером. Сперва Миллер не мог сосредоточиться: Де–Порто возвратился с утренней дойки с вестью, что корова, по его мнению, ждет теленка, и он размечтался о будущих тучных стадах. Метью говорил и говорил, а Миллер все не откликался. Наконец он опомнился:
— Что за чушь! Идти на Большую землю? Одумайтесь, Метью! У вас ничего не выйдет! А если и выйдет, то какой в этом толк?
— Там моя дочь, — снова принялся за объяснение Метью. — Она могла выжить. Я знаю, что шансы невелики, однако хочу удостовериться в этом сам.
— Вы спятили, — только и вымолвил Миллер.
— Вероятно, — пожал плечами Метью.
— Я вовсе не хочу вас задеть. — Миллер положил руку ему на плечо. — Мы все чуть–чуть того после этой встряски, только не каждый бредит так открыто, как наша мамаша Латрон или тот болван в Вал–де–Терр. Я знаю, потому что сам такой. Но все равно, надо глядеть на вещи здраво. Из такого сумасшедшего предприятия не выйдет ничего путного. Ле–Перре… это же совсем другое дело: подумаешь, прогуляться от Сарка! Он там совсем заскучал, едва не тронулся рассудком, изголодался, должно быть, — а до нас каких–то девять миль! Понимаете, что я хочу сказать?
— Понимаю. Но для меня это не имеет значения.
— Господи, вы же идете на самоубийство!
— Смотря как посмотреть. Во всяком случае, это никого больше не касается.
— Еще как касается! Нас так мало, что дорога каждая пара рук. Разве мы можем кого–нибудь отпустить? Тем более вас. Вы — мой ближайший помощник, Метти. Без вас я не смогу устраивать здешнюю жизнь, правильно ее организовывать. Вы же знаете, как я от вас зависим.
— Теперь вам никто не нужен. Дело поставлено, все идет как по маслу.
— А все потому, что есть вы.
— Не могу с этим согласиться.
Метью не стал договаривать свои мысли до конца: что Миллер, при всем своем авторитете нуждающийся в человеке, на которого он мог бы опираться, вполне может заменить его, Метью, на Ирен. Миллер не видит этого, ибо, признавая за женщиной силу, не понимает, что только возвысится, если проявит к ней должное уважение.
— Мне наплевать, согласны вы или нет, Метти, — выпалил Миллер, закипая. — Я сказал, и дело с концом. Вы нужны мне здесь.
— Вы научитесь обходиться без меня, — с улыбкой парировал Метью. — Это совсем не трудно.
— Нет!
У него был такой же напряженный, взбудораженный, отчасти отчаянный вид, как и тогда, когда он наполовину упросил, наполовину заставил Ирен считать его своим покровителем. Все сложилось бы куда хуже, если бы девушка тогда стала ему перечить; так же может обернуться дело и сейчас. Стараясь, чтобы его слова не звучали серьезно, Метью спросил:
— Так, значит, вы не выдадите мне разрешения на уход?
— Вы никуда не уйдете, Метти, — веско сказал Миллер. — Для вашей же пользы, как и для нашей. Зарубите себе на носу — вы остаетесь, и точка. Иначе придется вас связать.
Последуют ли за Метью остальные? Возможно, да, а может, и нет. Во всяком случае, следует избегать конфликта, иначе он так и не добьется цели, а в лучшем случае оставит Миллера посрамленным, а людей — в растерянности; громкий голос Миллера уже привлек внимание Де–Порто, Хильды и Билли. Метью покорно произнес:
— Вы — главный. Но, надеюсь, вы передумаете. Мы еще вернемся к этому разговору.
Миллер судорожно стиснул его руку и деланно рассмеялся:
— Поговорим, почему же нет. Главное, Метти, чтобы вы поняли: нам без вас не обойтись. Пойдемте, посмотрим на нашу коровку! Как определить, когда корова стельная? Вы что–нибудь в этом смыслите?
Дня два Метью ничего не предпринимал на случай, если Миллер наблюдает за ним, а затем начал секретные приготовления. Среди разного хлама отыскал рюкзак и отнес его в тайник — старый немецкий бункер за скалами. При землетрясении не устоял и он: бывший когда–то вертикальным спуск теперь отклонился градусов на семьдесят, однако стальная лесенка осталась на месте. Сюда вряд ли забрел бы кто–нибудь из лагеря, но, хотя внизу царила кромешная тьма, Метью приспособил еще и фанерный щит в качестве дополнительной маскировки. Теперь он перетаскивал в бункер все добро, которое могло понадобиться ему в путешествии.