В основном это было съестное в виде концентратов — говяжья тушенка и бобы с ветчиной. Главная трудность возникнет, конечно, с питьевой водой. Если преодолевать в день миль по пятнадцать, то на сто миль, отделявшие Гернси от острова Уайт, придется потратить не менее недели. В багажнике расплющенного автомобиля Метью нашел пластмассовую канистру емкостью в один галлон. Пинта воды в день — вполне приемлемая доза с учетом климата; кроме того, среди камней наверняка найдутся дождевые лужицы. Нельзя забывать также об острове Олдерни: там есть ключи, из которых можно пополнить запас. Значит, четверть расстояния долой. Оставшиеся семьдесят пять миль он без труда преодолеет за пять дней.
В дорогу надо надеть припасенные туристские башмаки. Пара свитеров и запасные носки — на ночь. Так удастся обойтись без одеяла. Метью перенес в тайник плащ, припрятанный в Вал–де–Терр, и завернутую в него коробку с патронами. Ружье пока хранилось у Метью в палатке, чтобы отвести подозрения. Его, а также многое другое придется брать в последнюю минуту.
Приготовления, которые ни за что не должны были привлекать чужое внимание, заняли почти две недели. К концу этого срока погода снова ухудшилась, однако они благополучно переждали ненастье в больших палатках, которые выстояли даже при подземном толчке, случившемся в разгар бури. Правда, шесты, удерживавшие палатки, разъехались в стороны, а один даже треснул, но это произошло днем, и мужчинам удалось устранить поломку без особых усилий. Добившись успеха, они торжествовали, наслаждаясь чувством локтя; в лагере установилось совсем не то горестное настроение, что царило в первые дни.
Произошло еще одно событие: то ли из–за общего подъема, то ли из–за надоевшего за время непогоды проживания скопом, то ли еще по какой известной лишь ей одной причине, но после того, как небеса очистились и люди разошлись по собственным палаткам, Ирен предпочла палатку Миллера той, которую она до сих пор делила с Хильдой. Метью показалось, что это только усилило уважение, которое питали к Ирен все остальные. Она сумеет отлично распоряжаться событиями — с холодной эффективностью, хоть и без особого воображения. Было бы интересно дождаться и взглянуть, станет ли она благоволить своим сыновьям или дочерям, если они пожелают сменить ее в роли хозяйки. Так, видимо, и образуется более сложное общество — из поступков конкретных людей в кризисные периоды.
Однако Метью не позволил себе долго размышлять по этому поводу. Важнее было другое: привалившее счастье заставило Миллера расслабиться и на время утратить бдительность. Теперь Метью проводил вне лагеря еще больше времени, готовясь к путешествию.
Как–то ночью его разбудила сильная дрожь, пробежавшая по земле. Ничего необычного в этом не было; они так привыкли к слабым толчкам, что в подобных случаях преспокойно поворачивались на другой бок и снова засыпали. Однако на сей раз Метью уже не смог сомкнуть глаз. Он понятия не имел, который час, но на востоке брезжили первые проблески зари. Он ждал довольно долго — минут десять, а потом как можно тише натянул одежду.
Желая проверить, не разбудил ли ненароком мальчишку, он прошептал: «Билли!» Ответа не последовало. Судя по очертаниям одеяла, мальчик мирно спал. Метью прихватил двустволку и выбрался в ночной холод, никого не потревожив.
Сперва он спотыкался, ощупью двигаясь в направлении бункера, затем мало–помалу его глаза привыкли к потемкам, которые к тому же постепенно рассеивались, уступая место серой предрассветной мгле. Небольшой карманный фонарик, дававший слишком мало света, чтобы им можно было пользоваться на открытом пространстве, оказался нелишним в кромешной тьме бункера. Рюкзак был уже собран, в канистре плескалась вода. Метью вынес то и другое наружу, привязал канистру и двустволку к рюкзаку и забросил ношу на спину. Несмотря на тяжесть, вес был распределен верно, да и сам Метью за последнее время окреп. Он не сомневался, что сможет без труда нести груз.
Прямая дорога к «морю», раз его путь лежал на север, вела бы через Джербург и Фермейн–Бей. Однако при этом ему пришлось бы миновать печально знакомые развалины Сент–Мартина, и он предпочел другой маршрут — мимо памятника павшим в боях. Памятник треснул примерно посередине и опасно кренился набок на фоне светлеющего неба. Цунами прокатилось и здесь: от рощи, пышно именовавшейся Сосновым лесом, не осталось даже сучка. На ее месте образовался склон, и Метью бодро зашагал по нему вниз. Добравшись до берега, он кинул взгляд через плечо и устремился прочь по долине, бывшей недавно дном пролива Расселла.
Как и предупреждал Ле–Перре, труднее всего было побороть отвратительный страх. Метью приходилось ступать на дно во время отливов, и ему был знаком этот нереальный, какой–то враждебный мир, залитый резким светом дня. Сейчас он растерялся гораздо больше. В предрассветной полутьме рифы и верхушки скал приобретали зловещие, потусторонние очертания. Долгие столетия здесь плескалось море; об этом все еще напоминал гнилостный дух, лужицы среди камней, большие и малые раковины. Трудно было поверить, что море сюда уже не вернется. Метью поймал себя на том, что прислушивается, силясь различить отдаленный рокот, который вот–вот превратится в оглушительный рев мстительных, безжалостных морских волн.
Но свету все прибывало, и картина постепенно преображалась: груды камней утрачивали мрачную таинственность, на смену ей приходило богатство очертаний и особенно цветов — розоватого и желтого гранита, вкраплений благородного мрамора в серых валунах. Однако Метью было по–прежнему не по себе: он оказался на чужой земле и чувствовал себя нарушителем границы. Ему все чаще попадались знакомые предметы, затянутые в пучину при откате губительной волны: расколоченная посуда, обломки мебели, закрученный узлом велосипед, даже холст — возможно, он был прежде произведением искусства, однако теперь превратился в нечто аляповатое, к тому же прихваченное плесенью. Это зрелище не вселяло уверенности, а напротив, усугубило мрачное настроение. Вдали высились развалины Бреонской башни. Метью засмотрелся на нее и чуть не споткнулся о газовую плиту, совершенно целую, если не считать отсутствия соединительных трубок и скоб крепления, да еще стоящую на удивление прямо. Эта сюрреалистическая деталь напугала его больше всего остального.
Он находился в самом узком месте пролива Расселла, между Бордо и Ракушечным пляжем на Херме, когда до его ушей донесся человеческий крик. Солнце уже успело подняться, и ему стало жарко, пока он карабкался на ближайшую гряду, чтобы оглядеться: ничего, кроме нагромождения камней, песчаных отмелей, цепочек подсыхающих луж. Однако крик повторился; кричал ребенок, и голос казался знакомым…
Метью приложил ладони ко рту и зычно крикнул:
— Я здесь!
«Здесь! Здесь! Здесь!!!» — прокатилось эхо. Потом все стихло.
***
Билли нагнал его. Он совершенно запыхался, по запылившемуся лицу чертили борозды слезы. Его взгляд, устремленный на Метью, был полон сознания своей вины и безграничного доверия.
— Что ты тут делаешь, Билли? Зачем ты пошел за мной?
— Я хочу с вами…
Метью покачал головой:
— Слишком далеко, слишком трудно. Лучше возвращайся.
— Я знал, что вы уйдете, — ведь вы уже заговаривали об этом. Сегодня под утро вы вышли из палатки с ружьем, и я обо всем догадался. Я старался держаться от вас как можно дальше, не знал дороги и заплутался. Тогда я стал кричать. — Он снова чувствовал себя кругом виноватым. — Я не хотел этого делать, потому что меня мог услыхать Миллер и остальные, но ведь я потерялся…
Метью присел на камень и снял со спины рюкзак. Билли примостился с ним рядышком.
— Мне надо идти, Билли. Возвращайся назад в лагерь. Они смогут о тебе позаботиться, а я — нет. Ты сам понимаешь, что так лучше.
— Я не хочу, мистер Коттер!
— Кто же будет присматривать за Паутинкой, если ты уйдешь?
— Она так и так уже их. Они все время заставляют ее работать.
— Вот здесь мои припасы. — Метью ткнул пальцем в рюкзак. — Их хватит на одного, но не на двоих.
— Да разве я много съем? — Мальчик пошарил в карманах курточки и вытащил две шоколадки, помятые, но целые. — Вот чем я запасся!
Метью молча разглядывал его. Возражений можно было привести более чем достаточно, но он знал, что ни одно не прозвучит убедительно. Оставалось проявить суровость: сделать сердитое лицо и приказать ему убираться. Пока он доплетется до лагеря, Миллеру уже будет поздно что–либо предпринимать, и он ограничится тем, что поколотит мальчишку за то, что тот не поднял тревогу, увидев, что Метью собирается улизнуть. Потеряться на обратном пути он не сможет: вот он, остров, — торчит, как спина кита.
Один довод разумнее другого. Впереди же лежали только опасности и лишения. Еды и питья вполне достаточно, кроме того, запасы, наверное, удастся пополнить на Олдерни; однако это не значит, что он вправе подвергать опасности юную жизнь. У мальчика нет запасной одежды и обуви, а его башмаки вконец изорвутся, не успеют они добраться и до середины Ла–Манша.
Впрочем, Метью знал, что у него не хватит духу отослать Билли назад, заставить вновь преодолевать в одиночку это пугающее, безжизненное пространство.
— Что ж, — вздохнул он, — посмотрим, что из этого выйдет. Если путь окажется слишком трудным, мы повернем назад.
7
К полудню небо затянуло облаками, но потом солнце появилось снова и пригрело сильнее прежнего. Все острова, кроме Олдерни, остались позади и постепенно исчезали в пыльном мареве, Олдерни же рос перед их глазами, как крепость, вознесшаяся над скалами. Метью был рад компании и болтовне мальчика, на которую он, в зависимости от настроения, то отзывался, то нет. Пока их продвижению вперед ничто не препятствовало: перед ними лежала ровная песчаная равнина. Только в одном месте им пришлось сделать круг, чтобы обогнуть вытянутую лужу, окруженную облепленными водорослями камнями. Вода здесь была голубая и прозрачная, в глубине сновали рыбешки. Лужа была глубокой — футов двадцать — тридцать, как прикинул Метью.