Мы проходили мимо «Авроры». Тридцать лет назад тут еще сохранялась пыльная экспозиция, прославляющая революционные свершения большевиков. После ее сменили чем-то в патриотическом духе, а недавно вроде бы опять обновили. Даже не ходя, ясно, что там теперь обличают вековое рабство и преступления тоталитаризма.
Я не забыл ни мечты, ни клятвы, но отложил их на когда-нибудь. Вернувшись из армии, водил фуру, сошелся с милой девчонкой. Еще немного, и мы бы поженились, завели детишек, я бы обрюзг, отрастил брюшко и коротал досуг с пивом под футбол, а потом мы все умерли бы, схватив смертельных рентген.
Вместо этого я пошел на войну. Теперь и не скажешь, вело ли меня нестерпимое чувство несправедливости или томление своей банальной и уже рассказанной жизнью. Меня позвали, ну а я пошел. Насмотревшись чужой смерти и едва не погибнув сам, я наконец осознал собственную смертность. Наверное, в эту секунду мальчик и становится мужчиной.
Костя встречал на выходе с пристани. Мы подошли к небольшому грузовичку в раскраске нашей торговой дочки.
— Куда теперь?
— Кость, не лез бы ты в это дерьмо.
— Помнишь, тогда под Снежным?
— Помнишь. Костя, там война была.
— У всех война, а вернулся только ты.
— Прекрати, там не нужно было никого другого. Ребята прикрывали, от этого было больше проку.
— Ну, да, ребята прикрывали, а ты вернулся.
— Костя, все не так торжественно, как у тебя выходит. Все было попроще. Ну и главное, сто лет назад, в другой жизни. Мы были одни, в той жизни мы отвечали только за себя, а теперь у тебя дети.
— Да, дети теперь есть, так что тем более.
— Главное сделано, из зеленки ты меня вытащил. Дальше я сам. У меня отход есть через границу в этой, как ее, в Гатчине. Туда я без проблем сам доберусь.
— Как?
— Ну, как-нибудь уж доберусь. Я ж черт скользкий-языкастый, суну кому или еще как.
— Не тупи. Лезь в кузов.
Он открыл дверцы фургона, забитого коробками, оставлявшими только узкий проход вдоль стенки.
— Там каркас, — он ткнул пальцем, — сверху два ряда коробок, здесь заставим.
— Дроны пролезут.
— Не пролезут.
— Убедительно. Ну, просветят.
— Не просветят, экранировано.
Только сдавшись и забаррикадировавшись коробками, я с сожалением понял, что не спросил в результате о планах дяди Миши и иду по собственному пути, довольно сомнительному. С другой стороны, незаконное перемещение людей и грузов — большой бизнес при нашей близости к границе. Следовательно, и специалисты должны водиться в достатке. Кстати, судя по добротно сваренному и пошарпанному каркасу, какие-то, может, и не трансграничные, но точно малозаконные перемещения происходят, оказывается, в непосредственной близости.
Сперва грузовичок шел покачиваясь, падал в ямы, ненадолго замирал, перед светофорами, видимо. Потом движение сменилось. Теперь мы минуту-другую стояли, медленно сдвигались на корпус-другой и опять останавливались. Блокпост на выезде из города явно работал всерьез, не как обычно.
Костя добавил громкости радио, невнятное бормотание сразу стало различимо:
— Владимир, расскажите нашим слушателям, что происходит в столице.
— В зеленой зоне предприняты крайне решительные, можно даже сказать, беспрецедентные меры безопасности. Военные и полиция встречаются буквально на каждом шагу. Чтобы не быть голословным, только за последние десять минут мимо меня прошел патруль техники коалиционных сил, две машины Контртеррористического комитета и полицейская машина. Несмотря на глубокую ночь, на контрольных пунктах выезда из зеленой зоны до сих пор огромные очереди и для транспорта, и для пешеходов.
— Владимир, удалось ли вам выяснить, что именно ищут?
— К сожалению, нет. Сотрудники органов правопорядка отказываются от комментариев.
— Благодарю вас, Владимир. Напомним, сегодня около семи вечера, в момент прохождения кортежа заместителя государственного секретаря США, Джереми Сандерса, был подорван автомобиль, начиненный взрывчаткой, после чего машины кортежа расстреляли из строящегося здания Министерства юстиции. Источники в правоохранительных органах сообщили, что взрывное устройство было замаскировано в грузе овощей. По заявлению Контртеррористического комитета, в результате дерзкого теракта погибли и были ранены десятки людей. Относительно Сандерса сообщается, цитирую: «господин Сандерс серьезно пострадал, в настоящее время ему оказывается вся необходимая помощь». В то же время сразу несколько зарубежных СМИ, ссылаясь на неназванные источники, сообщили о гибели заместителя государственного секретаря на месте теракта. Согласно другим, тоже еще не подтвержденным данным, жертвой теракта, кроме того, стал председатель правления одного из крупнейших российских банков и несколько других видных представителей отечественного бизнеса и госаппарата.
По сообщению пресс-центра Контртеррористического комитета, шестеро террористов были заблокированы и уничтожены в строящемся здании Министерства юстиции. О личностях террористов пока ничего не сообщается.
Мы попросили прокомментировать сегодняшнюю трагедию главу Центра стратегических перспектив… — Костя резко убавил громкость.
— Достопочтенный, откройте, пожалуйста, ваш кузов, — весело попросил дрон.
Почему-то для дронов выбрали звенящий и радостный голосок бойкой третьеклассницы, только что получившей награду за самую опрятную тетрадь по природоведению. Наверно, планировалось сбивать с толку контрастом.
Загремел открываемый фургон.
— Какой груз вы перевозите? — По коробкам застучали лапки микродронов, я невольно задержал дыхание.
— Половые покрытия.
— Половые? — даже в имитированном голосе появилась явная заинтересованность. Можно было представить, как на другой стороне планеты оживился небритый недоросль.
— В смысле, напольные.
Раздался выстрел, визг тормозов и крики, явно обходящиеся без динамиков и перевода:
— Стоять!
— Куда, сука, лезешь?.»
— Не гони, — пьяный расплывчатый голос тянул гласные. — Ну, че, долго тут еще?
— Он, гнида, бухой!
— Достопочтимый, — зазвенел веселый колокольчик дрона, — выйдите, пожалуйста, из машины. Медленно. Держите, пожалуйста, руки так, чтобы мы могли их все время видеть. В случае неповиновения открываю огонь на поражение.
— Проезжайте, — раздался тот же голос, но с противоположной стороны.
Проехав несколько минут, Костя съехал в какой-то темный проулок, и я перебрался на задний ряд кабины.
— Что это было такое на блоке?
— Возьми там, переодеться. Лучше ничего не успел.
В большом пакете лежал изумрудный с черным набор из комбинезона и куртки с символикой «Питната». На дне были рабочие черные берцы почти моего размера. В смысле неприметности наряд оставлял желать лучшего, но, учитывая исходный вид бездомного дегенерата, привередничать особенно не приходилось.
— Рюкзак не прихватил?
— Зачем? У тебя же есть.
Дождь усиливался, вода хлестала по стеклам, фонари пролетали мимо подтаявшим маслом. Костя кидал машину из стороны в стороны, огибая ямы, но успевал не всегда, и машина с грохотом обрушивалась, поднимая черный фонтан, а потом взлетала вверх, сотрясаясь и грохоча.
— Костя, ты не мог бы позвонить?
— Софья Олеговна, Екатерина Сергеевна и Настя сейчас в Берлине, вот-вот пересадка на Шанхай.
— А Миша?
— Телефон выключен.
— А?..
— Тоже выключен.
— Я позвоню с твоего?
— Лучше с этого, — Костя протянул мне крохотный зеленый телефончик.
Я запустил эмулятор, настроил диапазон голосов. Из программы можно было звонить и по обычным номерам, тогда голос шел измененным, но не зашифрованным.
— Желудь? Мне посоветовали обратиться к вам насчет переезда.
— Переезда? А кто посоветовал?
— Ну, он сказал, что вы его ждете сегодня, но сам приехать не сможет. Занят.
— Подъезжай. — Он продиктовал адрес и путано объяснил дорогу.
Если шоссе было разбито, то в Гатчине дороги, по сути, не существовали. Их не ремонтировали лет пятнадцать-двадцать, и асфальт остался воспоминанием. Костя ехал медленно, опасаясь застрять. Никаких фонарей тут, конечно, не было, и поздней ночью светились только редкие окна, часто затянутые пластиковой пленкой или вовсе забитые досками. В таких районах нищета нагло и бойко била в глаза. Даже мой родной городок, каким он был четверть века назад, казался, в сравнении, полным достатка и уюта. Обычно я видел такие кварталы, только проезжая мимо. Жизнь в зеленой зоне создавала иллюзию повсеместного скромного, но благополучия. Не говоря уж об эрзац-палаццо, там соседские постройки вообще мало откуда можно было увидеть, а даже если и виднелись из какого-нибудь окна верхнего этажа, то тоже светились более или менее варварской роскошью.
Навигатор вывел нас к длинному трехэтажному дому, где горело только четыре окна первого этажа. На этот раз Костю удалось уговорить уехать, и мы обнялись на прощание.
К дому пришлось добирался через хлюпающую грязь, и я порадовался берцам. Возле ржавой железной двери, вставленной в стену гнилого красного кирпича, нашелся звонок. Шел мелкий ледяной дождь, и собравшаяся на крыше вода довольно уверенным потоком лилась мне на голову. От козырька осталось только два кронштейна, даже в темноте очевидно ржавые насквозь. Я старался пристроится поближе к стене, прячась от воды под капюшоном непромокаемой куртки.
Дверь с лязгом распахнулась. Открывший был тощим, узкоплечим и длинным, почти с меня, парнем лет двадцати пяти. Он слегка рыгнул, втянул сопли и кивнул через плечо внутрь. Пропустив меня, он высунулся наружу и бессмысленно осмотрелся — машина с выключенными фарами сейчас осталась бы незамеченной в двадцати шагах. На пальцах у него были татуировки-перстни, на загривке выбит «МИР» — уголовник, что-то там у них это значило.
Из полутемного коридора мы зашли в ярко освещенную большую комнату, лампы были вкручены попросту в патроны, подключенные открытой проводкой без всякой симметрии. На стенах шелушилась двухцветная масляная краска, я уж забыл, когда видел ее в последний раз, может быть, еще в армии. Пол, потолок, стены, все выглядело липким от грязи. Мебель оказалась неожиданной для такого места: у стены стоял остромодный диван в ретростиле, кожаный, с высокой деревянной спинкой, перед ним разноцветный стеклянный столик на сложной асимметричной ножке. С трех других сторон столик окружали кресла в форме накрашенных ярко-красных губ. В отличие от остального, мебель смотрелась относительно чистой. На диване сидел развалясь крепкий парень. Под рубашкой, расстегнутой на мощной груди, виднелся неясный кусочек татуировки. В кресле, слева от крепыша, расплывался толстяк. У всех на пальцах выбиты перстни, хотя едва ли кому-то больше тридцати.