— Вообще-то у Кондрашина наверняка имеются связи в гостинице. Втюхать кому-нибудь из приезжих сувенир или выкупить что-нибудь у прогулявшего все командировочные бедняги — привычное дело для людей кондрашинского сорта. Подозреваю, ему дневник Ирины достался вместе с часами. И он, еще не зная, что влезает в дело об убийстве, послал в гостиницу гонца для шантажа. Неясно только, как он его встретил… Да что мы гадаем? Еще немного, и точно все узнаем.
— Ты, как мне кажется, рисуешь слишком оптимистичный финал, — Морской по-прежнему было полон пессимизма. — А у нас пока лишь слишком затянувшийся эпизод, — он кивнул на окна подъезда. — Не пора вмешаться?
— Наши ребята в соседней комнате с Кондрашиным, — терпеливо напомнил Горленко. — Если услышат что-нибудь подозрительное или если Света условным стуком даст знать, что все свершилось, вон в том окне, — он даже пальцем показал, чтоб Морской тоже знал, за чем следить, — распахнется форточка.
— Вы проверяли? — нервничал Морской. — Может, она там заколочена наглухо. Или, может, в комнате у Кондрашина преступное логово, где затаилась вся банда, и никакой возможности подать сигнал у Светы нет. Или… Ну я не знаю, как можно так долго расспрашивать про какие-то часы…
Но Света вовсе не расспрашивала про часы. Ошеломленная, она сидела в мягком кресле и хоть и помнила все, что ей велели в театре — подбородок гордо приподнять, губы сложить бантиком и вытянуть чуть вперед, но уголки при этом опустить с презрением и обидой, — придать себе вид капризной богачки никак не могла. Кондрашин оказался замечательным. Слегка безумным, вроде даже пьяным, но потрясающе хорошим и очень стареньким.
Нет, поначалу все шло по плану. Поднявшись на второй этаж, Светлана с Ларой взялись за руки для пущей решимости и позвонили, как было написано: «К Кондрашину 2 раза». Немного подождали, позвонили снова. Потом еще. Света почувствовала, как леденеют пальцы. Такое с ней бывало от волнения. Уши и щеки горели, розовея, а пальцы делались вдруг обжигающе холодными. Внезапно Света вспомнила, что именно такое ощущение испытывала двадцать лет назад[14], когда практически точно так же с близким Морскому человеком шла на безумное задание, намеренно играя роль наживки для преступника (только тогда это была жена Ирина, а сейчас — дочь Ларочка).
«Будем надеяться, что в этот раз все будет не настолько драматично», — подумала Светлана и снова потянулась к звонку.
После не счесть какой попытки вызвать хозяина за деревянной дверью послышались шаркающие шаги. Замки заскрежетали, сдерживаемая цепочкой дверь слегка приоткрылась и… распахнулась настежь. Площадку обдало парами спирта и сиянием от улыбки.
— Девочки, милые, неужто вы ко мне? — На пороге, чуть покачиваясь, стоял старичок в халате поверх спортивного трико и в смешных тапочках с помпонами. — Вы агитаторы? Опять на выборы идти? Всегда готов, вы меня знаете! Но прежде поболтаем.
— Выборы были больше двух недель назад, дядя! — строго сказала Ларочка, добавив голосу немного хрипотцы, как полагалось для ее роли хваткой девицы, сватающей обеспеченной подруге интересные товары за процент. — И новых не предвидится.
— Да что вы? — захлопал глазами старичок. И сделался печальным. — Вот как давно ко мне никто не заходил… Никтошеньки! Но, — он снова заулыбался и немного покраснел, — какой же я «дядя»? Зовите «дедушка», так будет симпатичней. И вы не думайте! Во времени я малость заблудился, но был на выборах, конечно, как положено. Мне осуждения общественности ни к чему. И без того грехов хватает… Могу для подтверждения сказать, чем угощали в буфете. Или что самодеятельность отплясывала для атмосферы на танцах после выборов. На сладости и танцы я не падок, но уважение пробрало до печенок…
— Какое уважение? — не поняла Лара.
— Ко мне, к простому человеку, пенсионеру без образования, и такое внимание! — охотно пояснил старичок. — Не просто ведь открыточку в почтовый ящик кинули, мол, «Все на выборы!», а лично пришли, позвали выполнить почетную обязанность, напомнили, что партия нуждается в моей поддержке. Приятно…
— Так и должно быть, — подключилась Света. В преддверии прошедших выборов она по поручению библиотеки как агитатор несколько дней ходила по домам и знала, как вести подобные беседы. — Избирательное право у нас в стране всеобщее и справедливое. Конечно, приглашают всех, кроме сумасшедших и лишенцев [15].
— Должно быть! — Глаза старичка блеснули хитрецой. — Вы — юные красавицы, ко всему относитесь, как к должному. А я старик. Разные времена помню, потому всегда ценю, когда на праздники зовут.
Говоря о «красавицах», он восхищенным взглядом окинул почему-то только Свету. Обычно мнению чужих людей она значения не придавала. Симпатичная, как в молодости, или уже нет — какая разница. Главное, что Коле нравится. А тут почему-то вдруг зарделась от комплимента. Дедушка был очень милым и доброжелательным.
— И ладно бы партии действительно была нужна моя помощь, — продолжал старичок. — Скажем, выдвигались бы несколько кандидатов и нужно было бы выбрать. Но выдвигается один. Работа вся и без меня проделана, но все равно зовут, чтобы я не чувствовал себя брошенным. Хорошо ведь?
Тут Света не смогла понять, не издевается ли собеседник, поэтому на всякий случай посерьезнела.
— Вы можете проголосовать «за» или «против» кандидата, — строго напомнила она.
— Ха! Что ж я, партии родной не доверяю? — отреагировал старик и тут же перешел на таинственный шепот: — Скажите, неужели есть те, кто голосует «против»? Не верится. Ведь чтобы «за», достаточно бумажку у всех на виду опустить в урну. А если «против» — обязан заходить в кабинку и там писать. Кто ж станет демонстрировать такое дуралейство? — Тут он спохватился: — Но что же вы стоите на площадке? Проходите! Милости прошу! Я одинок и рад гостям всегда.
— Может, это не он? — спросила Света Лару осторожно, слегка отстав от хозяина квартиры. На делового барыгу с базара старичок был не похож…
— Он, — тихо прошептала Ларочка в ответ. — Но в прошлую встречу он был в кепке, суровый и вообще не улыбался. А тут — гляди, какой любезный.
В конце заваленного темного коридора струился мягкий свет. Похоже, это и была нужная комната.
— Так вы с базара? — обернулся старичок. Слух у него оказался на удивление хорошим. — Конечно, там я неприветлив. Такое амплуа. Много всего плохого происходит при торговле, нужно выглядеть суровым, чтобы не казаться легкой жертвой. А с хорошими людьми я в маску деловитости не прячусь. Я с ними, как с собой… Стоп! Босиком не пущу! — у своей двери он резко замер. — Не люблю, когда дома не по-домашнему. Переобуйтесь, пожалуйста, в тапочки. Вам Дейк их принесет.
Вот тут-то Света и поплыла окончательно. Старик тихо присвистнул, и из комнаты, держа в зубах ярко-розовые тапочки, вышел огромный явно добрый пес. Белый, словно гора чистого снега, и пушистый, как голова Светиной дочери Катюши, если не расчесывать.
— Ты что, с ума сошел? — словно разыгрывая сценку, наигранно нахмурился старик. — Считать, что ли, разучился? У нас две гостьи, Дейк! Две!
Пес скрылся в комнате и вынес целый пакет с обувью самых разных цветов и фасонов. Пусть старой, сношенной и где-то даже драной, но все же именно с обувью — как хозяин и просил. Вот это пес!
— Не обижайтесь, — пробормотал старик. — Дейк вредничает. Соседка уехала куда-то, а в свою комнату заселила родственников. Он, — старик потрепал пса по холке, — думает, что они опасны, и все время просит, чтобы я их выгнал. А я себе не враг — к чему конфликты в доме? Ну подеремся, ну подебоширим — кому от этого, спрашивается, будет лучше? Дейк мною недоволен. Поэтому выполняет мои просьбы неохотно. Выбирайте тапочки себе по душе да проходите. Эх ты! — Теперь он говорил только с собакой. — Гостьи решат, что ты не умеешь считать до двух! Позор на наши с Валюшей седые головы.
Пес осуждающе глянул на хозяина, потом довольно громко гавкнул ровно два раза и удалился.
Переобувшись, гостьи пошли следом. Казалось, что они попали в театральную гримерку. Стены обклеены рисованными афишами, в углу — сундуки с выглядывающими наружу пестрыми тряпками. В один из них Дейк по-хозяйски опустил пакет с оставшейся обувью. Света с Ларисой переглянулись с немым восторгом и снова принялись смотреть по сторонам. Возле окна стоял придвинутый к аккуратно застеленному дивану низенький столик. Напротив, у расписанной на экзотический манер ширмы, красовалось трюмо с большим зеркалом и множеством коробочек с гримом, пудрой и еще бог знает с чем.
— Так вы артист? — спросила Света изумленно.
— Ну… Что-то в этом роде, — ответил хозяин. — То есть был когда-то. А настоящая артистка — моя жена Валентина. Смотрите, вот она. Ее плакаты слегка залило — у нас недавно крыша протекла, но вы не обращайте внимания. Это тоже она. А это ее лошадь, — он принялся, как дирижер, размахивать невесть откуда появившейся в его руках указкой, отыскивая жену среди множества изображений на стенах. Света зацепилась взглядом за одну из афиш: в центре была нарисована хрупкая девушка, перегнувшаяся через кольцо. Пышная копна рыжих волос заполнила весь низ афиши. Поверх было написано «Каран д’Аш, наездники и акробаты».
— Карандаш? — Не поверив, перечитала Света имя самого любимого клоуна современности.
— Да, — скромно ответил хозяин. — С Мишей мы когда-то выступали в одной программе. Давно. Как видите, имя его тогда еще писалось на французский манер. Хорошо, что исправил подпись. — Старичок вдруг быстро вытащил из-за пазухи флягу, сделал большой глоток и снова расплылся в улыбке. — Карандаш — мудрый человек. Уже тогда знал: преклонение перед Западом до добра не доведет…
Б. Е. Ефимов (Фридлянд), Н. А. Долгоруков. Плакат-афиша «КАРАНДАШ. ГОСЦИРК». 1949 г.
На следующем плакате красовалось писанное на старинный манер еще с ятями о