— Да, я, конечно, ее знала лично! — добавила товарищ Бржихачек для Морского. — И более одержимого творчеством человека никогда не встречала. Она работала по 20 часов в сутки! — Тут Клара очень горько усмехнулась. — Наверное, поэтому и не заметила, когда меня арестовали. С тех пор все новости о Лени для меня лишь очередная заметка в газетах, а кино — давно пройденный этап. Давайте сменим тему! Вы время отметили?
Морской, конечно же, забыл и, предложив дамам спокойно подождать, помчался к музкомедии, чтоб заново пройти маршрут и все законспектировать. Ирина кинулась за ним.
— Вы можете хотя бы объяснить цель всего этого записывания? — взмолилась она.
— Нет, — четко отрезал Морской. — Если расскажу, вы будете смеяться и не согласитесь. Я даже Коле никогда не признаюсь, каким путем решил его задачку. А я решу! Не сомневайтесь. Эксперимент мой не научен, не оптимален, но перспективен. Правда, для задачи важнее ваше поминутное передвижение после базара, а мы до него даже еще не дошли. Но далее вы помните побольше контрольных точек, и значит, дело пойдет быстрее…
— Зачем, скажите мне, товарищ, вы покрываете преступников? — Ждать далее Коля не мог и начал допрос Кондрашина без пояснений от Морского. Имеющихся после разговора со Светой козырей могло хватить. — Я все проверил. У меня есть доказательства, что вы в этой банде не состоите и к остальным ограблениям не причастны. Так почему бы просто не сказать, кто дал вам часы, и не отправиться домой, забыв эту историю как летний сон в страшную ночь? Я даже торговлю краденым вам не могу пришить — девушки пока не дали показаний, что вы пытались продавать часы. Но ведь дадут! И вы пойдете за решетку. И как торговец краденым, и как соучастник убийства. А если дело будут оформлять мои коллеги из другого отделения, так еще и как член преступной группировки, причастной к ограблениям по всей стране. Вы же заметили: когда мои коллеги сердятся — а их ваше молчание выводит из себя, — они становятся несносными. Станут еще и глухими как сибирские валенки, и докричаться со своими доказательствами вашей относительной порядочности я до них не смогу.
Беседа длилась уже несколько минут. Горленко старался быть красноречивым, но арестованный, словно нарочно, слышал только то, что сам хотел.
— Ты, мальчик, так говоришь, будто и впрямь желаешь мне добра, — бормотал он разбитыми губами. Падение со второго этажа, допрос и бессонная ночь не пошли ему на пользу. — Так, может, фляжечку попросишь мне вернуть? Мне без нее низззя. Она — лекарство.
— Лекарства, если будет нужно, вам доктор выпишет, — возразил Коля. — И вообще о каких-либо поблажках можно будет говорить, только когда вы расскажете правду.
— Ну вот, ну вот, — вздохнул старик. — А мне сперва-то показалось, что ты и правда хочешь, чтобы меня отпустили домой…
— Вы даже, — тут Коле не пришлось ломать комедию, — даже представить себе не можете, как я хочу, чтобы вы вернулись домой. Хотя бы потому, что ваш пес временно живет у меня. Одна из ваших вчерашних посетительниц — моя жена. Она не могла оставить Дейка на произвол судьбы…
— Да что вы? Спасибо! — Кондрашин явно растрогался. — Мы с Дейком сразу поняли, что это милые девочки. Жаль, им приходится заниматься такой гнусной работой… — Он жалобно потер ссадину на лбу.
— Ладно, — Коля решил повести разговор иначе. — Давайте я выложу вам все начистоту. В стране орудует банда грабителей, у нас они не только ограбили, но и убили иностранного гражданина, часы которого мы нашли у вас. Впрочем, вы все это знаете, вам вчера рассказали. А не знаете вы вот что: мы тут тоже не дураки. Среди афиш и плакатов я обнаружил у вас это, — Коля выложил улику на стол: — Афиша не о вас, и не о ком-то знаменитом. И недавняя, между прочим. В отличие от всех других, наклеенных у вас. И, кстати, вы ее получили и повесили на стену примерно в то же время, когда ходили с часами на базар. Когда у вас дома протекала крыша? Не помните? А я поинтересовался. Так вот, судя по следам подтеков под афишей, прилепили вы ее буквально на днях. Ведь так? Самая свежая часть декора вашей комнаты, выходит. Я насторожился. Тем более, что название представления показалось мне знакомым. Так и есть! — Коля прочел по бумажке: «Веселый балаганчик “Труперсоцюм” именно сейчас работает в цирковом павильоне у нас на Благбазе».
Кондрашин вздрогнул. Коля понял, что попал в цель.
— И что такого? Что такого? — засуетился арестованный. — Мы, цирковые, все — одна семья, друг друга знаем, афишки друг друга собираем. А мне как раз подтеки на стене нечем было заклеить… У кого именно взял афишу? Да разве я помню!
— Не юлите! — резко продолжил Коля. — Я еще не сказал главного. У меня появилась идея. Я специалиста попросил проверить. И оказался прав! В городах, где случались подобные ограбления, как раз во время преступления гастролировал ваш «Труп… что-то там». Без бумажки Коле сложно было вспомнить название. — Я уверен, что во всех, хотя по объявлениям в газете подтвердил только четыре совпадения. Но это уже много! Да и ограблений, вероятно, было намного больше, чем я знаю, просто не все пострадавшие заявляли, не все дела попали в общий отчет и, уж конечно, не про все гастроли дружественного вам коллектива давали объявления в газетах. Труппа-то не слишком ценится, в стационарные цирки их не зовут…
— Ты, мальчик, что-то неясно говоришь. Не понимаю я, — захныкал Кондрашин. — Я тебе точно скажу: ты хоть сейчас кинь клич, и в каждом городе обязательно выступающий «Веселый балаганчик “Труперсоцюм”» найдется. В любое время дня и ночи, 365 дней в году. Люди цирк любят, а названий начальство не так много одобряет — если какое подошло, так его все сразу для своих программ берут. К чему ты клонишь, я не пойму?
— Скажу по-простому: какая-то девушка и какой-то пожилой гражданин, разъезжающие с «Веселым балаганчиком» — а может, и вся труппа сразу, — грабители. И если вы не расскажете нам правду, то мы арестуем весь коллектив и будем разбираться своими методами.
Кондрашин молчал, ошалело глядя на афишу. Потом обиженно, но вяло стукнул по ней кулаком и обратился почему-то к ней же:
— Знал бы, что так выйдет, ни брать, ни вешать тебя бы не стал! Эх ты, сплетница!
Он снова переключился на следователя:
— Чушь у вас выходит какая-то! Из-за того, что больной старик плакатом пятно на стене закрыл, вы ни в чем неповинным людям гастроль сорвете и кровь пить станете…
— Так ты, дядя Каша, помоги «неповинным людям», — давил Коля. Он снова перешел на доверительный тон и для пущего эффекта добавил покровительственное «ты». — Назови тех, кто тебе часы передал, мы остальных не тронем. Ты пойми! Тот, кого ты покрываешь, тебя предал. Он знал, что от часов след к убийству тянется. Сколько ты за них отдал? Обрадовался, небось, что копейки? А они нарочно тебе их сплавили, потому что понимали: никакой разумный перекупщик такую опасную вещь никогда выкупать не станет… Тебя обидели. А мы — защищаем. И отпустить домой хотим к Дейку и к фляжке твоей злополучной…
— Часы я нашел на свалке, говорил же уже. А афишу… Не помню я. Пьющий я. Провалы в памяти часто бывают — да вы хоть у соседки моей спросите! — не сдавался допрашиваемый.
Тут в дверь постучали. Коля просил немедленно доложить, если явится Морской, потому пулей выскочил из кабинета.
— Ну? — набросился он на бывшего журналиста. — Какие новости!
— Сначала были плохие, — усмехнулся Морской. — Потом я кое-что перепроверил.
— Конкретнее?
— Во-первых, по возрасту подходит половина женщин коллектива и все мужчины. Это восемь человек. Проверять пришлось всех. И тут меня ждал подвох: у всей труппы на целый день алиби. Они работают по пять представлений подряд, программа напряженная, идет два с половиной часа. Все в ней задействованы.
По хитрому прищуру друга, Коля понял, что сейчас будет спасительное «но». И не ошибся.
— Я показал ребятам удостоверение из «Красного знамени», у меня осталось одно, без печати, но на людей все равно действует, — продолжал Морской. — И запросил подробный сценарий мероприятия, — он выудил из кармана блокнот. — Тут, тут и тут, — Морской показывал на какие-то графы, но Коля пока не всматривался, а просто слушал, — у конкретных людей получается окно. О! Я знаю, что такое цирковой артист, в сотый раз, гоняющий одну и ту же программу. Если в первом отделении у тебя номер в самом начале, а потом надо появиться только в последнем в массовке да на поклон, то и на обед сходить успеешь, и покемарить в гримерке часик. Я был знаком с одной акробаткой, которая в перерыве между номерами успевала съездить на квартиру покормить грудного младенца. Поэтому, если понять до минуты, где были наши пострадавшие, а потом сопоставить это со сценарием выступления, то можно…
— Не тяни, умоляю! — не выдержал Коля. — Кто из этого вашего «Веселого Трупосоциума» показывает номер в начале первого отделения, а потом выходит только на поклон в конце?
— Никто! — с невероятно самодовольным видом ответил Морской. — Но если допустить, что один человек нашу банду на базаре подметил, другой нагнал в то время, когда отраву должны были подсыпать, а третий разыскал в момент, когда снотворное подействовало, и обокрал, то вот они — три нужные фамилии. Список сначала получился чуть-чуть больше, но я учел сложность костюма и грима. Нас интересуют те, кто может быстро сменить сценический образ на человеческий. И обрати внимание, в финальном списке получилось как по заказу: одна молодая особа женского пола — гимнастка и укротительница псов, а также один пожилой фокусник.
— То, что нужно! — обрадовался Горленко. — Но ты сказал, что речь о трех фамилиях.
— Да, еще мальчишка подсадной, который в первом отделении не занят, во втором сидит среди зрителей, а потом, ближе к финалу, отрабатывает свой номер и больше на публике не появляется. То есть это я так говорю: мальчишка. На самом деле это артистка-травести. Играет недоверчивого юного зрителя, решившего разоблачить фокус. Начинает… — Тут Коля испугался, что придется выслушать все нюансы сценария выступления, и с силой потянул блокнот Морского на себя.