замашки» проявятся, и это бросит тень на его безупречность. Нет, вслух-то говорил, что не может признаться, что я его сестра, дабы суд не решил, будто «рука руку моет», но я-то понимала… И, знаешь, это было очень неприятно. Особенно, когда я в Изюме пришла попросить денег.
— Каких денег? — с ужасом спросила Ирина, хотя уже и догадалась.
— Да любых! Та женщина, что нищенствует в Изюме, — это моя знакомая. Ей не на что кормить ребенка, понимаешь? А Ярослав разгуливает с пачкой банкнот, словно зажравшаяся сволочь. Я с ним поговорила. Умоляла! А он уперся: деньги делегации, растраты, ни в коем случае, стране виднее, как заботиться о своих гражданах… И потому в тот роковой час в булочной, придя в себя, я поняла, что нас только что ограбили, но это… сможет мне помочь. И увидела шанс безнаказанно забрать немного наличных для изюмской знакомой из тайного кармана Ярослава. И забрала бы, только он тоже очнулся и…. Мы сцепились. Он упал, ударился… От двери уже слышались шаги… Мне ничего не оставалось, кроме как залезть в карман и забрать заодно и этот твой дневник, ну и улечься рядом, изображая обморок… Так все и случилось. Я очень виновата, но видит Бог, я не хотела… Если бы не его дурацкая верность принципам…
— Если бы не твое дурацкое желание воспользоваться ограблением… — перебила Ирина, но тут же спохватилась: — Клара, не нужно новых жертв и следующих ошибок. Я тебя не выдам.
— Разумеется. Ты же не хочешь, чтобы старики Грохи узнали, что случилось? Я знаю, они к тебе добры, и ты, надеюсь, будешь платить тем же. Мать не переживет, если узнает, что произошло… Получится, что в один миг она потеряла сразу двух детей… Ты не захочешь ей такого горя, правда? В тебе-то я уверена, а в супруге Морского — нет. Ирина, отойди!
Ирина чувствовала, как дрожат колени, но отрицательно мотала головой.
— Упрямая! — с горечью фыркнула Клара. — Именно поэтому, зная твой характер, я и не надеялась простыми разговорами убедить тебя скорее уехать в Прагу. И даже первая страница дневника на тебя не подействовала. И ладно бы ты просто затаилась, а то ведь растрепала всем, дурашка.
Ирина вспыхнула. Так называл ее иногда Ярослав, когда был с чем-то не согласен, но не злился, а сопереживал.
— Не надо называть меня его словами…
— Это мои слова. Я так его дразнила в детстве. И додразнилась… — Клара на миг прикрыла глаза, глубоко вздохнула и заговорила снова: — Самое глупое, что эти деньги я в Изюм так и не передала! Ведь к почте даже подойти не получилось: то ты со мной ходила, то этот Константинов проходу не давал…
— Ты собиралась делать перевод обычной почтой? — изумилась Ирина. — И кто же из нас дурашка? Но я хочу понять другое. Выходит, ключ из моей сумочки украла ты?
— Он был мне нужен. Я испугалась после смерти Ярослава, тянула время экспертизы и там же, в булочной, смыла в уборной свое лекарство, чтобы никто не заподозрил, что я пришла в себя до появления милиции. А знаешь, что бывало со мной и Ярославом, если не принимать пилюли? О! В нашей жизни было много периодов, когда мы оставались без лекарства. Иногда — вот как сейчас со мной — все проходило без эксцессов, но больше помнится, когда болезнь все ж накрывала. Представь: все тело вдруг пронизает болью, ты каменеешь, болезнь тебя терзает, а ты молишь Бога уже и не о том, чтобы приступ кончился, а о мгновенной смерти… Врагу не пожелаешь… Я надеялась, что где-то в номере Ярослав хранил запасной пузырек с пилюлями. Но нет. Я в тот же день, как взяла у тебя ключ, обыскала твой номер. Лекарства не было. И тут ведь тоже ничего не купишь. Даже аналоги — и те лишь по рецептам. Я до сих пор боюсь, что вдруг начнется приступ.
— Тем более тебе не нужно лезть в новые неприятности…
— Разве я лезу? Судьба меня толкает. Ладно! — Клара снова обрела решительный вид и перешла на русский. — Сейчас мы все втроем выходим на лестницу и спускаемся в подвал. Галина! Ты остаешься там. Не бойся и старайся принять со смирением. Я тебя свяжу и воткну в рот кляп. Уверена, тебя найдут. Но уже после того, как мы с Ириной вернемся на родину.
— Ты с ума сошла? — Чтоб не пугать Галину, Ирина заговорила по-чешски. — А если ее не найдут? А если ей станет плохо? Я с этим планом не согласна! Даже не думай!
Клара стиснула зубы и склонила голову набок. Глаза ее сверкали холодно и чуждо, а лицо вдруг потемнело.
— Я ни за что и никогда не вернусь за решетку, — повторила она, снова накручивая сама себя.
И тут все звуки мира потонули в пронзительной тревожной сирене. Свет вдруг потух, раздались чьи-то крики. Ирина ощутила, как Галина куда-то её тянет. И тут же услышала снаружи уверенный, усиленный громкоговорителем бас:
— Всем стоять, не двигаться, руки вверх, все арестованы!
Глава 17. Прощение
Как только по рации сообщили о пожаре в «Интуристе», Морской понял, как ошибался, считая, что разучился злиться. Какого беса Коля поперся на вокзал, вместо того чтобы нейтрализовать возможную преступницу в гостинице? И почему Морской — да, себя сейчас он тоже ненавидел — не обсмеял эту идею, а подчинился? Как вообще можно было согласиться оставить Ирину в явной опасности?
— Черт! — вслух ругался между тем Горленко. — Хотели по-тихому расспросить подозреваемую, не портя московским газетчикам представление о быстро и гладко раскрытом преступлении, а тут такое… Как нарочно прям! — И вновь кричал водителю: — Гони! Скорее гони!
Толком обсудить происходящее не получалось, потому что каждую минуту рация приносила все более пугающие новости. Помимо пожарных, в «Интурист» уже были вызваны и скорая, и милиция, и аварийная бригада службы газа, и, кажется, даже санэпидемстанция.
— Да что там происходит? — нервничал Коля. — Какой-то сумасшедший аноним обзванивает все экстренные и иже с ними службы? Хорошенькие шутки… И так не вовремя!
Слова Горленко, как и шум мотора, заглушались для Морского все более мощной пульсирующей тревожной сиреной, вопящей в его собственном мозгу. Как ни давил на газ шофер, автомобиль двигался непростительно медленно, и Морской, представляя пожарных, выносящих из горящего здания бессознательное тело Ирины, до боли стискивал зубы и тщетно приказывал себе не давать волю воображению.
Прибыв на место, друзья обнаружили, что нигде ничего не горит. Зато народу в гостинице и рядом собралось множество. Расчищая себе дорогу локтями и удостоверением, Горленко ринулся в гущу событий. Морской, естественно, за ним. Увидев в холле у окна застывшую восковой куклой, но невредимую Ирину в сопровождении капитана Петрова, а рядом закрывшую лицо руками сгорбленную Клару Бржихачек, Морской успокоился. Что ж, кажется, и без них с Колей нашлось кому защитить Ирину. И тут…
— Не может быть! Родная? — Морской увидел Галочку и оторопел, мгновенно позабыв обо всех остальных волнениях.
— Вы опоздали! — растерянно сказала Галя, бросаясь к Морскому и Коле.
— Мы? — вспылил Горленко. — Это они, — он широким жестом обвел холл, подразумевая и чехословаков, и всех их провожающих, вместе взятых, — опоздали! Ведут себя так, будто расписание железной дороги в глаза не видели. Сбивают с толку! — Сообразив, что Галочка уж точно ни в чем не виновата, он буркнул: — Стойте здесь. Я пойду выясню, что тут случилось, — и решительно направился прямиком к Петрову.
— Вообще-то я участница событий, — попыталась облегчить ему задачу Галочка, но Коля не обратил внимания.
Зато Морской все понял.
— Рассказывай! — сказал он, дрожащими руками беря жену за плечи и разворачивая к себе.
— Я только что давала показания, — начала Галочка, и тут Морской заметил, в каком она смятении. — И, знаешь, когда все это описываешь, то вроде как звучит смешно и, в общем-то, не страшно. Но на самом деле…
— Погоди! — перебил он. — Сначала главное. С тобою все в порядке? Не ранена, не обожглась, не пострадала? — Он прижал ее к себе, наверное, чересчур пылко для общественного места и слишком крепко. — Ты понимаешь, что если бы с тобой что-то случилось, я умер бы на месте? Снимая показания, тебя не обижали?
— И что тут главное? Ты задал сто вопросов! — высвободившись, тихонько рассмеялась Галина, и глаза ее засияли привычными Морскому лукавинками. — Начну с начала, ладно?
Она рассказывала долго и забавно. То излагая факты четко и кратко, словно в репортаже, то увлекаясь и обыгрывая происшедшее в лицах. Морской наслаждался самим звуком ее голоса — яркого, полного жизни. Он понимал, что час назад имел все шансы никогда больше ее не услышать, и никак не мог отделаться от чувства вины. И за то, что не оказался в гостинице раньше, и за то, что так поздно догадался о роли Бржихачек, и, главное, за то, что втравил Галочку во всю эту историю.
— А твоя Ирина… — нарочито детским и капризным тоном начала Галочка, и Морской приготовился выслушать тысячу упреков в адрес своей бывшей жены. Выслушать и согласиться. — Твоя Ирина, представляешь, ничего не испугалась и прикрыла меня от пуль собственным телом!
Морской нелепо заморгал, не зная, как реагировать.
— Не совсем так! — К ним незаметно подошел Горленко, бесцеремонно вмешиваясь в разговор. — Никакие пули вам не угрожали. Это был игрушечный пистолет. Завхоз его из олова отлил для сынишки той сотрудницы гостиницы, у которой Бржихачек украла униформу. Хорошая игрушка, конечно, но всякий здравомыслящий человек отличил бы…
— Полегче! — нахмурился Морской.
— Нет-нет, он прав, — пустилась в самобичевания Галя. — Сейчас я вспоминаю, что мысленно даже подметила, мол, какой странный пистолет. Но мозг подсказывал одно, а сердце в панике кричало, что тем нелепей будет моя смерть — убита странной пулей. Мне кажется, что даже не будь оружия вообще, я все равно думала бы, что сейчас погибну, такой ужасный и решительный вид был у вашей Клары. Ирина тоже испугалась, но, заслонив меня, пыталась урезонить эту сумасшедшую, ну а я вдруг малодушно впала в состояние сомнамбулы. Так страшно было, что пошевелиться не могла…