— Рановато, — заметил Аллейн.
— У подопечной моей жены заболели зубы. Отвез ее домой. На нее слишком подействовала вся эта чертова затея. Завиться и в загул! О чем только сегодня думают! Как заведенная вышагивать с утра до ночи — эдак и лошадь упадет.
— Да, — согласился Аллейн. — И как они только выдерживают это.
— Ваша фамилия Аллейн?
— Да, сэр.
— Вы ведь сын Джорджа Аллейна, не так ли? Похожи на него. Он из моего полка. Мне шестьдесят семь, — с усилием добавил генерал Хэлкет-Хэккет. — Шестьдесят семь. А почему вы не вступили в полк своего отца? Чего тут-то хорошего? Что-о?
— Так уж вышло, сэр. Следующий вопрос…
— Что-о? Продолжаем работу? А! Это правильно!
— Вы возвратились в Марздон-хаус?
— За каким чертом мне туда возвращаться?
— Мне показалось, что раз ваша супруга была там… Генерал посмотрел на вторую гравюру из цикла «Последний заезд» и сказал:
— Моя жена предпочла остаться. В сущности, это Роберт Госпел предложил отвезти ее домой.
— Однако он этого не сделал…
— Проклятье, сэр! Моя жена не убийца!
— Лорд Роберт мог пересечь площадь в сопровождении вашей супруги, а потом возвратиться.
— Он этого не сделал. Она сказала мне, что они с ним разминулись.
— А вы, сэр! Вы отвезли свою дочь и….
— Она не моя дочь, — наставительно произнес генерал, — она дочь одного из друзей моей жены, — он помрачнел и принялся бормотать, наполовину про себя: — В мои дни подобное было просто неслыханно. Чтобы женщину превращать в лошадь. Не девушка, а жалкая, перепуганная кобылка… Тьфу!
— Да, сэр, — сказал Аллейн. — Значит, вы отвезли мисс…
— Бирнбаум. Бедная малышка Роуз Бирнбаум. Я зову ее Крошкой.
— …мисс Бирнбаум и затем…
— Что затем?
— Вы спать не легли?
К своему удивлению, Аллейн увидел, как лицо генерала из красно-кирпичного стало пунцовым, но, по-видимому, вовсе не от гнева, а от смущения. Он несколько раз топорщил усы, как ребенок, выпячивал губы и часто моргал.
— Вот те крест, не могу понять, — проговорил он наконец, — что за черт, какая разница, лег я спать в двенадцать или в час.
— Вопрос, конечно, может показаться нелепым, — сказал Аллейн, — и если это так, то прошу прощения. Но таковы уж полицейские формальности: мы хотим установить алиби…
— Алиби! — проревел генерал. — Алиби! Господи Всеблагой! Сэр, вы что, пришли сюда рассиживаться и заявить мне, что я нуждаюсь в алиби?! Черт возьми, сэр!..
— Но, господин генерал Хэлкет-Хэккет, — поспешил вклиниться Аллейн, пока побагровевший генерал с шумом втягивал в себя воздух, — в алиби нуждается каждый гость Марздон-хаус.
— Каждый гость? Каждый гость! Но будь все проклято, сэр! Человека-то убили в этом вонючем такси, а не в той идиотской бальной зале! Какой-то гряжный болылевишт-шкий фашишт! — завопил генерал, не без труда справляясь с этим причудливым набором шипящих звуков. У него при этом слегка сместилась верхняя челюсть, но он яростно задвинул ее на прежнее место. — Все они одинаковы! — добавил он в замешательстве. — Вся эта проклятая толчея.
Аллейн тем временем пытался найти соответствующую фразу на языке, который был бы понятен генералу Хэлкет-Хэккету. Он взглянул на Фокса, который не сводил с генерала почтительного взгляда поверх очков.
— Я думаю, вы поймете нас, сэр, — сказал Аллейн. — Мы ведь просто выполняем распоряжения.
— Что-о?
«Сработало!» — подумал Аллейн.
— Распоряжения! Что ж, и я умею стоять в общей шеренге, — заявил генерал, а Аллейн, вспомнив, что очень похожую фразу уже слышал от Каррадоса, подумал, что в данный момент она как раз очень уместна. Было видно, что генерал готов встать в шеренгу.
— Прошу прощения, — сказал генерал. — Вышел из себя. Так всегда теперь. Несварение желудка.
— Ну, это может кого угодно вывести из себя, сэр.
— Вы-то, — заметил генерал, — собой владеете. Тогда продолжайте.
— Речь идет о вашем показании, сэр, что вы, возвратившись сюда, более уже не выходили. Возможно, есть кто-нибудь, кто подтвердил бы это показание.
И снова генерал показался удивительно смущенным.
— Свидетеля я вам предоставить не могу, — буркнул он. — Как я ложился в постель, не видел никто.
— Понимаю. Тогда, сэр, поклянитесь мне, просто поклянитесь, что, придя домой, более никуда не выходили.
— Но, черт возьми, прежде чем лечь в постель, я обхожу кругом площадь. Я всегда так делаю.
— В какое время?
— Не знаю.
— Ну, хотя бы предположительно. Через сколько времени после того, как вы возвратились домой?
— Какое-то время прошло. Я проводил девочку до ее комнаты, потом приказал приглядеть за ней служанке моей жены. Затем спустился сюда, выпил. Немного почитал. Потом, по-моему, вздремнул. Но как следует уснуть никак не мог.
— Вы не взглянули при этом на часы вот здесь, на камине?
И вновь генерал явно чувствовал себя не в своей тарелке.
— Мог взглянуть. Наверное, и взглянул. Честно говоря, я теперь припоминаю, что спал на ходу и отчего-то вдруг проснулся. Погас огонь, и было дьявольски холодно, — он поглядел на Аллейна и резко добавил: — Во рту было просто гнусно. Я же старая развалина и не люблю предрассветные часы. Как вы и сказали, я посмотрел на часы. Было половина третьего. Я сидел здесь, вот в этом кресле, и пытался настроиться на то, чтобы пойти и лечь спать. Не смог. Тогда и пошел пройтись вокруг площади.
— Но это же великолепно, сэр. Вы сможете дать нам информацию, в которой мы так нуждаемся. Не заметили ли вы случайно кого-нибудь, кто разгуливал по площади?
— Нет.
— И вам решительно никто не встретился?
— Констебль.
Аллейн поглядел на Фокса.
— Полицейский констебль Титеридж, — подтвердил Фокс. — Его рапорт у нас есть, сэр.
— Хорошо, — сказал Аллейн. — Когда вы проходили, сэр, мимо Марздон-хаус, начинали ли люди разъезжаться по домам?
Генерал что-то пробормотал про себя вроде того, что «вполне возможно», затем помолчал и сказал:
— Был дьявольский туман, ничего нельзя было разобрать.
— Да, ночь с густым туманом, — согласился Аллейн. — А не заметили ли вы в этом тумане капитана Мориса Уитерса?
— Нет! — с неожиданной силой выкрикнул генерал. — Нет, не заметил. Я с этим типом не знаком. Нет! — Наступила неловкая пауза, после чего генерал продолжал: — Боюсь, это все, что я могу вам сказать. Когда я снова вернулся, я лег в постель.
— Ваша жена к этому времени еще не возвратилась?
— Нет, — сказал генерал чрезвычайно громко. — Она не возвратилась.
Секунду помедлив, Аллейн вновь заговорил:
— Очень вам признателен, сэр. Теперь мы подготовим письменные показания на основе записей инспектора Фокса и, если у вас нет возражений, принесем их вам на подпись.
— Я… м-м… м-м-м… мне нужно будет просмотреть их…
— Конечно. А теперь, если это возможно, я бы хотел побеседовать с миссис Хэлкет-Хэккет.
Генерал снова вздернул подбородок, и Аллейн подумал, что сейчас опять разразится буря гнева. Но вместо этого генерал сказал:
— Очень хорошо. Я сообщу ей. — И он вышел из кабинета.
— Вот это да! — произнес Фокс.
— Таков Хэлкет-Хэккет. Каким был, таким остался, — сказал Аллейн. — Но почему, черт возьми, — и он почесал нос, — почему старикан так разволновался из-за своей прогулки по площади?
— Для джентльмена в его положении она выглядит совершенно естественной, — размышлял Фокс. — Ничего не понимаю. Я бы скорее подумал, что он из тех, кто не против по утрам прийти в норму возле Серпентина,[39] равно как и ночами прогуляться по площади.
— Этот бедный старикан — мерзкий лгун. Да и бедный ли он? Не сомнительный ли он тип? Будь он проклят! Какого черта он не дал нам своего прямого, ясного, надежного алиби? Сунулся на Белгрэйв-сквер, но не смог сказать ни точно когда, ни точно зачем, ни точно сколько времени там был. Что говорит констебль?
— Он не заметил ничего подозрительного. О генерале не упомянул. Я переговорю об этом с констеблем Титериджем.
— У генерала, наверное, железное здоровье, если он каждую ночь прогуливается вокруг Белгрэйв-сквер, — заметил Аллейн.
— Да, но не в половине же третьего, — возразил Фокс.
— Верно, Фокс, совершенно верно, и Титеридж должен его опровергнуть. Как, черт побери, старый Хэлкет-Хэккет связан с событиями прошлой ночи? Вы же знаете, мы не можем этого допустить, потому что, в конце концов, если он подозревает…
Аллейн замолчал, и они с Фоксом оба встали, потому что в кабинет входила миссис Хэлкет-Хэккет.
Разумеется, Аллейн уже встречался с ней — она приходила к нему в кабинет с рассказом о некоей мадам Икс и шантажными письмами. Теперь ему пришло в голову, что эту проклятую затею начала именно она. «Если бы не визит этой малоприятной, подозрительной, тупой женщины, — подумал Аллейн, — я бы не просил Банчи совать голову в эту мышеловку. Господи!»
— Господи, инспектор! — воскликнула миссис Хэлкет-Хэккет. — Мне не сказали, что это вы. Мне и в голову не пришло, когда я сообщила вам о неприятностях с моей бедной подругой, что я разговаривала со знаменитым сыном леди Аллейн.
Внутренне передернувшись от этого вульгарного признания его рыночной стоимости, Аллейн обменялся с хозяйкой рукопожатием и тут же представил ей Фокса, к которому миссис Хэлкет-Хэккет прониклась непереносимым сердечием. Когда все расселись, Аллейн умышленно помедлил, прежде чем начать разговор. Приглядевшись к ней, он заметил, как провалились ее щеки под толстым слоем крема и румян, как страх затаился в глазах и как дрожат ее руки.
— Полагаю, — сказал он наконец, — что начать мы можем с того самого визита в Скотленд-Ярд. Дело, о котором нам тогда пришлось разговаривать, по-видимому, связано со смертью лорда Роберта Госпела.
Она сидела вытянувшись, прямая, как струна, в своем дорогостоящем корсете, и было видно, что она сильно напугана.
— Но это же абсурд, — возразила она. — Нет, честное слово, мистер Аллейн, я не могу поверить, что тут могла быть хоть какая-то связь. Ведь моя подруга…