Мухабу стали поручать более важные дела. Но теперь, после идиотского случая с врачом, под ударом его репутация и, возможно, бизнес. И все из-за этого докторишки! Вернее, его спутницы. Как он так мог просчитаться? Получается, что глупая русская пословица: «И на старуху бывает проруха» — как раз про него.
В последнее время Мухаб стал замечать, что сын ускользает от его влияния. Антон-Ахком все чаще и чаще засиживался у кровати матери, и Мухабу не нравилась такая привязанность. Это у него на родине слово матери — закон для сына, а здесь он, отец, и закон, и судья.
— Ахкому надо становиться мужчиной, ему нужно дело, а вы подстрахуете его, — поставил он задачу братьям Ионовым. Он пошел на риск и поручил сыну самостоятельную работу.
Мухаб и раньше не стеснялся рассказывать сыну кое-что о своей преступной деятельности, наследник должен быть в курсе, но когда рассказывал про доктора Архипова, сын выглядел растерянным, даже испуганным.
— А это должен обязательно сделать я, отец?
— Да, это должен сделать ты. Поставить укол и привезти тело сюда, в дом.
— Он умрет?
— Нас с тобой это не касается. Поставь укол и привези, все, на этом твоя работа кончается.
Но сложилось так, как сложилось, по-дурацки, непредсказуемо, даже глупо.
К доктору добавилась непрошеная спутница, в результате чего все сорвалось. Теперь с ними обоими надо что-то решать.
«А вдруг Антон специально?»
Мысль показалась Мухабу абсурдной. Но вдруг все это дело рук его сына? Продуманное дело, чтобы доктор остался в живых, и мальчик не взял на себя чужую смерть?
На него это очень похоже, он слишком мягок для сына таджика. Но как теперь грамотно выйти из ситуации? Как сделать так, чтобы сын сделал верные выводы и слушал, что говорит отец? Думай, Мухаб, думай!
Глава 12Переживания Юли
Когда Вадик Тымчишин увидел, с каким лицом Юля вышла из больницы, то сразу понял — что-то случилось. Беда с этой Сорневой, такой она человек, ходячее приключение, причем приключения валятся на нее сами, то поджидают за углом, то в кабинете за чашкой чая.
Позвонил какой-то псих по горячей линии, и вот она уже не журналист, а местный сыщик. Как оглашенная носится по городу в жару, разыскивая доктора Архипова. Да кому он нужен, этот доктор?
Вадик знал по себе, что журналисту не следует «врастать в героя», то есть привязываться к человеку, о котором ты делал материал, не попадать под его обаяние. Еще Ремарк в «Трех товарищах» писал, что нельзя все принимать близко к сердцу, ведь удержать ничего невозможно. Привязанность — это эгоизм, хоть и добрый, но все же эгоизм. Сначала ты «приручаешь» героя, привязываешься сам, а потом, словно паук, начинаешь его опутывать, обволакивать вниманием. Привязанность — это привычка получать хорошее состояние извне. Но состояние всегда меняется и всегда разное, и не надо от него зависеть и слишком на нем зацикливаться.
Вадик не хотел ни к кому привязываться, чтобы не потерять самого себя. Девушки, периодически появляющиеся на короткое время в его постели, дают ему положительные эмоции и повышают самооценку. Он любит больше не их, а себя, и это правильно. А Юлька!
Взять хотя бы эту неумную бабку Колокольцеву, которой так не повезло с капитальным ремонтом. Журналисты не боги, они не могут повлиять на обнаглевших строителей и заставить их быстро восстановить крышу. Они могут только громко кричать со страниц газеты, призывая власть заняться делом. А если власть глуховата или искусно делает вид, что не слышит?
Но Сорнева всерьез взяла шефство над пенсионеркой, бегает к ней домой, да еще и всех в редакции организовывает, то бабушке полы помыть, то люстру повесить. Сорнева слишком «врастает» в своих героев, дружит с ними, созванивается, поддерживает отношения и потом начинает зависеть от них. Она считает, что люди, о которых она пишет, — бесценный подарок судьбы и его надо отрабатывать невероятной признательностью.
И главное, нельзя сказать, что ее привязанность — это просто желание самоутвердиться за чей-то счет, все материалы, что пишет Юля Сорнева, зачастую лучше и ярче статей остальных журналистов. В них всегда есть искреннее восхищение талантами героя, радость, нежность и какое-то особое отношение. Может, это и есть Юлькин секрет — подпитка от своих героев? Юлия Сорнева — журналист талантливый и неординарный.
— Я так и знала, Вадик, я чувствовала, — Юля с трудом сдерживала слезы.
— Юля! Спокойно рассказывай, что случилось. Твои стоны никому здесь не нужны. Если тебе плохо, то давай вернемся в больницу, и врачи окажут тебе помощь, — Тымчишин знал, как надо с ней разговаривать. Выплеснуть на нее ушат холодной воды из строгих слов, тогда она придет в себя и начнет адекватно соображать.
— Я здорова как никогда! — ожидаемо возмутилась Юля.
— Я так и думал.
— Архипов не вернулся из института на работу. Он не позвонил секретарю и не сообщил, что отменяет запланированные встречи. Его телефон недоступен. Галина Ивановна, человек, которому Архипов доверяет, но она не в курсе и, как человек ответственный, отложила все встречи на завтра.
— И что из этого следует, Юльч? Моя версия только укрепляется с каждым часом.
— Какая версия, Вадик?
— Здрасьте, пожалуйста! Я тебе около института как соловей заливался, рассказывая про внезапно вспыхнувшую любовь доктора к твоей знакомой преподавательнице. Теперь я понял, что я был прав. И вообще, Сорнева, поехали в редакцию, хватит по жаре мотаться в поисках незнамо чего. Через сколько суток в полиции принимают заявление о пропаже человека?
— Через трое.
— А у нас и суток не прошло, дорогая моя! Несколько часов назад твой доктор встречался со студентками и строил им глазки.
— Почему строил глазки?
— Потому что он нормальный мужик, а студентки там красивые. Вон даже в деканате секретарши в трусах сидят, людей завлекают. Он ведь не лечить их приходил, а общаться, а нормальный мужик с красивыми девчонками общается легко. Вот его и могло понести на волнах легкомыслия.
— И он забыл про работу, про совещания?
— А вспомни, как наш ответсек Мила Сергеевна теряет голову, когда влюбляется? Ей тогда совсем не до газеты. И это учитывая то, что она была замужем много раз.
— Три раза, — уточнила Юля.
— Я и говорю: много раз. Твой Архипов не железный человек. У него тоже сердце есть, а сердцу нужны положительные эмоции. Так что затихни, Сорнева, затихни и давай на работу двигаться.
Она ничего не ответила.
Вадик начинал раздражаться.
«Ну не нанимался я к ней в няньки, честное слово! Сорнева гонит волну, сама не знает зачем».
К ручкам машины притрагиваться было страшно, так раскалились — можно обжечься. До редакции ехали молча, и, только выходя из машины, Юлька произнесла:
— Может, ты и прав, Тымчишин. Я, наверное, дура.
— Дура, — охотно согласился Вадик. — Еще какая дура.
В редакции кипела работа над новым номером газеты.
— Вас где носит, граждане журналисты? — встретила их сердитая Мила Сергеевна.
— Мы ходили за тепловым ударом, — отшутился Вадик.
— Можно было и не ходить. Тепловой удар выдается бесплатно в редакции, — съязвила ответсек, вытирая пот со лба.
— Ничего, Мила Сергеевна, жара скоро закончится, и холодной зимой мы будем вспоминать о летнем зное с любовью. — Заурский зашел к ним в кабинет.
Главред подумал о том, что в такую жару Мила Сергеевна могла бы и не накладывать косметику на лицо толстым слоем, хотя она из тех женщин, что красятся даже тогда, когда выносят мусор. Самый страшный для нее кошмар — потерять «товарный вид», когда ею перестанут восхищаться мужчины. В мужском мире на дам элегантного возраста спроса почти нет, спрос переходит к внукам или к даче. Женщине уже не положено быть сексуальной, нельзя «смешить окружающих» попытками найти спутника жизни. Это только за границей несравненная Софи Лорен в свои «далеко за» остается харизматичной и привлекательной и не боится раздеться на пляже. Мила Сергеевна умница, старается как можно дольше «не сойти с дистанции» и терпит в такую невозможную жару слой грима на лице.
— Вы очень хорошо сегодня выглядите, — Егор Петрович должен был сказать ей комплимент, подбодрить, заметить ее старания, потому что кроме газеты у человека должна быть своя личная жизнь. А газете Мила отдает и так много времени и сил.
Ответсек явно смутилась.
— Спасибо, Егор Петрович.
Тут взгляд главреда упал на Сорневу.
— Юля, а где твой материал? Ты какую тему заявляла?
— Мне бы посоветоваться с вами, — как-то растерянно сказала она.
— Давай советоваться, идем в кабинет.
Юля со вздохом поплелась за ним. А Мила Сергеевна всем своим видом демонстрировала, что, во-первых, ей сделали замечательный комплимент, а во-вторых, главред со своей любимицей нянчится совершенно зря, другие тоже не меньшую пользу газете приносят.
— Ой, Егор Петрович, я даже не знаю, как начать. Только не подумайте, что у меня от жары с головой плохо…
Юля начала подробный рассказ и про вчерашний звонок, и про сегодняшний поход в институт и в больницу, и про версию Вадика Тымчишина. По мере того как ее история подходила к концу, Заурский мрачнел.
— Ну, вот, наверное, и все. Я теперь не знаю, что делать.
— Юля, — он старался подбирать слова, чтобы ее не обидеть. — Мы с тобой работаем не первый год, так почему же ты мне не доверяешь?
— Я? — искренне удивилась Юля. — Я вам не доверяю? Да что вы такое говорите, Егор Петрович!
— Тогда почему ты сразу мне не рассказала про странный звонок на горячей линии? Тымчишину сказала, а мне нет.
— Я думала, что это дурная шутка. Я и сейчас не уверена…
— Юля, ты говоришь мне ерунду, ты врешь мне! Ты с самого начала знала, что никакой шутки здесь нет. Ты ведь уверена, что женщина, которая звонила, сказала тебе правду.
Глава 13Главный свидетель
Рано утром медсестра травматологического отделения Ирина Сажина обнаружила, что дверь в процедурную закрыта. Она долго искала ключ и возмущалась.