Он смог утешиться другими девушками, но в серьезные отношения больше не вступал, любимой ему хватило на всю оставшуюся жизнь. Колина любовь-болезнь перешла в разочарование. Он как человек, получивший медицинское образование, понимал, что все это химические реакции, переходящие в эмоции, которые запускают нейрохимические механизмы. А с навязчивыми идеями будущих медиков учили работать. И кто сказал, что без любви существование человека становится бедным?
Конечно, Люцина не была «женщиной его мечты», не подходила к нему, как вилка подходит к розетке, но иногда она его забавляла, Коля чувствовал себя мужчиной и предпочитал меньше заниматься «себякопательством».
Тестя супруги ждали вечером, и Николай не преминул упрекнуть жену:
— Могла бы и ужин приготовить. Отца приглашаем для серьезного разговора.
— Ну, милый, — Люцина надула губки. — Я побеспокоилась об ужине. Я заказала пиццу.
— Твоему отцу это не понравится.
— Ну и пусть. Ты же будешь решать какие-то свои дела, не мои. Вино и пицца — мне кажется, в самый раз для хорошей беседы.
— Я буду решать не свои, как ты выразилась, дела, а наши семейные.
— Ты хочешь занять у папы денег и наконец купить приличный дом? Мне негде принимать гостей в нашей тесноте.
— Квартиру в сто двадцать метров с двумя туалетами для двух проживающих ты считаешь «теснотой»?
— Ну ладно, милый, не заводись!
Как хорошо, что он ничего не рассказал жене, она может ляпнуть что-то глупое при своем папаше, а папаша у нее существо капризное.
Тесть бывал у Окуневских редко, с зятем держался сухо, после смерти матери Люцины быстро женился на молодой дамочке, работающей с ним в мэрии, в отделе имущественных отношений. Дамочку супруги Окуневские видели несколько раз на семейных мероприятиях, да и то мельком. Новая жена не особо жаловала «старых» родственников, но с тестем отношения они все же поддерживали.
Отец жены пришел, как всегда, с опозданием.
— Давно не виделись, давно, — у тестя было явно хорошее настроение.
Люцина повертелась у стола несколько минут, подала пиццу, на удивление оказавшуюся горячей и вкусной, и исчезла на кухне.
Окуневский, пока им никто не мешал, изложил свою просьбу, которая тестя не удивила.
— В начальники метишь, зятек?
— Да какие там начальники!
— Ну как же, заведующий отделением — это уже серьезный шаг в карьере. А ты справишься?
— Справлюсь.
— Ну что ж, замолвлю за тебя словечко, родственникам надо помогать.
Коля на это и рассчитывал.
— С Архиповым твоим сложно договариваться, неуправляемый он. Да и горбольница напрямую мне не подчиняется. Но подумать можно. Когда, говоришь, заведующий в отпуск уезжать собирается?
— Через две недели. В следующий понедельник напишет заявление, так сказал.
— Есть немного времени. Знаю, кто с Архиповым поговорить может, кому он не откажет. Он упертый очень. Тут Сергей Павлович Борянкин затеял объединиться с ним, забрать больницу под свою крышу, конечно, и все вопросы с руководством начал согласовывать, так Архипов против пошел. Так и висит вопрос, не решившись. Только вот, зятек, за любое хорошее дело надо платить.
Окуневский даже растерялся.
— Платить?
Тесть улыбнулся и кивнул. Да уж, бумеранг имеет свойство возвращаться.
— Я в долгу не останусь, — быстро произнес Николай.
Тесть написал на газете цифру.
— Вот как-то так.
— Но мы же родственники, я на вашей дочери женат! — увидев сумму, воскликнул Николай.
— А я тебя просил на этой дуре жениться? Свою женитьбу расхлебывай сам.
Товарно-денежные отношения, которые проповедовал сам Окуневский, внезапно вошли и в его семейную жизнь. Вошли конкретно, не помогли ни родственные связи, ни горячая пицца.
— Сначала деньги.
Через два дня тесть заехал и получил от Николая конверт.
— Ох, и упрямый ваш Архипов, — посетовал он.
Но сразу после увольнения прежнего завотделением Окуневский получил назначение, но с оговоркой — только на один год.
— Я хочу удостовериться в ваших деловых качествах, — сказал ему тогда Герман Николаевич Архипов.
— Я вас не подведу, — Окуневский знал, что говорить в таких случаях.
Но дома он вышел из себя, напился и высказал жене все, что думал про ее папеньку.
— А зачем ты обращался к нему с просьбой? У самого кишка тонка?
— Заткнись, идиотка!
Прав тесть, Люцина — дура, он сам виноват. И ему самому распутывать свою семейную жизнь. Ничего, он всем еще докажет и покажет, на что способен, даже этому ненавистному Архипову!
Глава 21Вечеринка
Так поздно вечером в больнице Юля Сорнева была впервые. Это днем в любом отделении много народу, как больных, так и медперсонала, и все суетятся, заняты делом. Вечером в больничных коридорах царили тишина и спокойствие, как будто днем здесь сновали не больные и не медперсонал, а просто люди, зашедшие случайно: одни, чтобы полежать на кровати, другие — подремать за столом.
В приемном отделении медсестры на Юлю и ее пакет посмотрели лениво и просто кивнули:
— В травматологию? Проходи.
И она проскользнула боком, пошла к лифту, нажала старую вдавленную кнопку. Лифт крякнул, затрясся и медленно пополз наверх, благо этаж второй. Вокруг была территория спокойствия, которую нарушал только старый механизм. А днем, в кабинете главреда, эмоции зашкаливали.
— Сорнева, я не могу утвердить план твоих действий! Ты со следователем встречалась? Нет! Обстоятельства убийства знаешь? Нет! Зачем ты лезешь на рожон? И Тымчишин получит! Какого такого дружка он подсунул?
— Егор Петрович, а не вы ли мне сказали — к Вадику идти, потому что он в прошлом году в травме с поломанной рукой лежал? Вы!
— Я тебя просил информацию собрать из других, так сказать, источников, а не соваться ночью в больницу!
— Вы же знаете, что в нашей газете люди творческие работают, с идеями, вот у нас идея и возникла. А что толку за следователями бегать? Они заученными фразами с журналистами общаются, и вы все эти фразы знаете: обстоятельства выясняются, следствие работает в рамках закона, доказательства изучаются. А еще они «протокол» говорят с ударением на первом слоге, мне аж уши режет!
— Ты бы, Сорнева, лучше язык себе подрезала! А то я тебе слово, а ты мне десять.
— Егор Петрович, миленький, ну вы же не сумасброд какой, не Павел Первый. — Юлька знала, что в критических ситуациях, когда главред начинает «закипать, как чайник», его нужно сбить с толку.
— При чем тут Павел Первый? — ожидаемо удивился Заурский.
— Да я недавно читала, что император Павел своим указом запрещал вальс. Представляете, запрещал то, что запретить невозможно!
— Ох и лиса ты, Юлька! Павла Первого приплела с вальсом. Мне твои пируэты, Сорнева, вот где! — И Заурский показал решительный жест у шеи.
— Егор Петрович, какие пируэты? Мне не до выкрутасов. Вот прошу вас, чтобы вы поделились информацией по убийству Окуневского. И самое главное — что делать с исчезновением Архипова, вы посодействуете, чтобы заявление взяли?
— А некому заявление подавать, — развел руками Егор Петрович. — Жена считает, что муж в командировке, на работе мнутся, не хотят пока сор из избы выносить, тоже про командировку что-то говорят. Я убедил ребят заняться поиском врача без заявления пока. Проверяют последние контакты, телефон пробивают. Если завтра никто из двоих исчезнувших не появится, в больнице обещали заявление написать.
— Я не верю, что они исчезли просто так!
— Я тоже не верю, Юля, но это как раз тот случай, когда не надо нагнетать страсти, чтобы не навредить. Терпение.
— Да и так терплю, и в больницу намылилась, чтобы дело было и дурные мысли в голову не лезли. Ну что там по Окуневскому, Егор Петрович? Не томите! Он, между прочим, деньги с больных брал, и исчезновение Архипова ему на руку.
— Все может быть, жизнь иногда такие истории подкидывает, кино отдыхает. Пока очень скудная информация. Смерть доктора Окуневского наступила от паралича дыхательного центра, вызванного действием яда. Укольчик ему поставили в шею. Надо дождаться результатов гистологического исследования.
— Ну, это подтверждает мою версию, что убийца работает в больнице. Он мог без подозрений зайти в процедурный кабинет и разговаривать с Окуневским, который его явно не боялся. А когда убийца, сделав свое дело, спокойно закрыл кабинет и ушел, никому и в голову не пришло его остановить. Потому что он свой!
— Поэтому, Сорнева, голову мне Павлом Первым не морочь и не суйся в отделение!
— Не могу, Егор Петрович, я же обещала Игнату. Меня ждут, я торт и вино купила, мы День любви и верности будем обсуждать. Давайте я вам через каждый час буду эсэмэски слать, чтобы вы не волновались? Ну, Егор Петрович, не для себя стараюсь, а для газеты! — Это был последний, но убойный аргумент. — Вы сами говорили, что журналистское расследование — самый сложный жанр и иногда приходится «подставляться».
— Сорнева, но ты только и делаешь, что «подставляешься»! В общем, так, не через час, а через каждые пятнадцать минут будешь со мной на связи. Если сообщений не поступает, то звоню в полицию. Пусть высылают группу захвата.
— Егор Петрович! Ну кого захватывать? — Юлька ликовала. — Я вас сообщениями засыплю! Я вам не говорила, что я вас люблю?
— Иди уже, подлиза! Не доживу я с вами до пенсии.
Этого Юля уже не слышала, потому что вылетела из кабинета, словно на крыльях. В больнице она была уже через два часа.
В маленьком кабинете отделения травматологии, где обычно отдыхали дежурные врачи, все было готово к скромному застолью. Юля краем глаза отметила, что Ира успела сделать прическу и подкрасить глаза и что солдатик смотрит на нее восторженно.
— Любимая, какая ты молодец! — Юля вздрогнула. Непривычно было откликаться на «любимую». Что же она все время забывает, что они с Игнатом играют влюбленных?
— Я старалась! — она была искренна.