— Вадик! Вадик! — закричала Юля.
Она задыхалась от радости, которая заполняла каждую ее клеточку, верила и не верила. Фигуры были до боли узнаваемые: Герман Николаевич Архипов и Евгения Олеговна Шумская.
Как говорил ее любимый Мюнхгаузен: «Неужели обязательно нужно убить человека, чтобы понять, что он живой?»
Глава 30Доктор Окуневский
Два месяца до происшествия
Николай никогда еще не находился в роли кляузника. Одно дело — «собирать кости пациентам», а совсем другое — заниматься интригами. Но то, что маячило на финише, грело его самолюбие — занять в больнице руководящую должность. Однако все складывалось не так просто. На утренних планерках, где обычно докладывали о поступающих жалобах, стояла тишина, как будто все больные одномоментно были довольны врачебной помощью. Как заведующий отделением Николай Петрович стал более придирчив к персоналу и при каждом удобном случае словно подсказывал больным:
— Если вы напишете в Министерство здравоохранения письмо о том, что в больнице плохо кормят, зарплата у нянечек маленькая, вы поможете нам, врачам, привлечь внимание властей к проблемам медицины.
Больные соглашались, кивали, но никаких писем не писали, они просто хотели выздороветь и быстрей забыть о больнице со скудной едой и нищими санитарками. Конфликта интересов в больнице не наблюдалось, но случай, который произошел в родильном отделении: смерть младенца, заставил заговорить о местных врачах на всю область.
История была такова: женщину на позднем сроке беременности выписали из отделения патологии, где она лежала на сохранении. Чуть позже беременная почувствовала себя плохо, ее привезли в роддом, экстренно сделали кесарево сечение. Недоношенный ребенок умер.
Окуневский предвидел, что грядет проверка, каждый смертельный случай разбирался комиссией, с требованием документов. Он видел, как нервничал Архипов, с бледным лицом бегала заведующая родильным отделением, и внутренне ликовал. Наконец-то Архипова прихватят за нужное место. Смертельный случай был как нельзя кстати.
О жалобе он тут же рассказал тестю, и к работе комиссии подключилась прокуратура. Окуневский по себе знал, что доказать виновность врача практически невозможно. Медики обязательно придумают отговорку, что у беременной женщины, например, привычная невынашиваемость и она всю беременность курила и пила без остановки.
Пострадавшие будут тратить свои нервы и замучаются что-то доказывать. По крайней мере, Николай Петрович не помнил, чтобы в бытность его работы хоть одного врача отстранили от должности. Обычно, когда поступала жалоба, Архипов превращался из взвешенного и энергичного начальника в «грозного льва» и горячо защищал свой коллектив, как крепость от неприятеля. Медики в таком случае даже сплачивались, чтобы «отразить атаки», — и достоинства личности лидера по имени Герман Николаевич приумножались многократно благодарностью коллег.
Ситуацией, которая развивалась по жалобе о смерти младенца, Стрельников был доволен.
— Это все кстати складывается. Попрошу прокурорских посерьезней посмотреть работу родильного отделения. Всегда за что-то можно зацепиться. А за все отвечает ваш Архипов, с него и спрос.
Окуневский видел, как нервничал Архипов, как после общей планерки просил задержаться заведующую роддомом. Оставалось только ждать.
Ждать пришлось недолго, комиссия не нашла врачебной ошибки, у роженицы отслоилась плацента, и ребенок умер еще в утробе. Ничего нельзя было сделать. Скандал, который нужно было подогреть, не случился, а лопнул как мыльный пузырь, от которого осталась одна пленка, растертая заботливыми пальцами Архипова. Главный врач снова вышел победителем.
После выводов комиссии Стрельников злился и орал на зятя:
— Да что вы за люди такие, врачи?! Почему покрываете Архипова?
Николай даже и не пытался объяснить ему, что человеческий организм совершенно непредсказуем и даже современная медицина не способна всего объяснить. А уж в такой деликатной теме, как роды, эти женские непредсказуемости и вовсе загадка.
Он вспомнил, как еще в институте на лекции по акушерству и гинекологии доцент рассказывал о странном случае: редком заболевании роженицы — пемфогид беременной, другими словами, аллергия на собственного ребенка. Сначала кожа женщины покрылась сыпью с покалыванием, а потом проявились огромные болезненные волдыри. Пациентка долго не могла поверить врачам, что источником бед является ее ребенок. В результате женщина кормила собственное дитя, обвязывая руки влажными полотенцами.
Но эту учебную историю рассказывать Валерию Леонидовичу смысла не было. Он все равно ничего не хочет слышать. Окуневский оставил втайне и случайную встречу с бывшей сотрудницей Анной Ивановной, у которой когда-то был конфликт с Архиповым.
Он столкнулся с ней в магазине, сразу же вспомнил, кто она, и подумал, что день сегодня хороший, раз случайно встретил нужного человека.
— Анна Ивановна, как ваше здоровье? — это первое, что пришло ему на ум.
— А вы думали, что я померла? — язвительно сказала бывшая медсестра.
— Да что вы! Я просто очень рад вас видеть, — выкрутился он.
Анна Ивановна посмотрела на бывшего коллегу подозрительно.
— Я помню, как вы боролись с Архиповым, — перешел к нужной теме Окуневский. — У него и сейчас проблемы, смерть младенца в родильном отделении.
Женщина молчала.
— Может, сейчас правда восторжествует? — Николай Петрович был не очень убедителен.
— Я ничего не знаю, — буркнула Анна Ивановна. — Я в огород собралась. Мне не до ваших дел, не до Архипова. Что было, то было, я зла на него не держу. Мне не до вас. — И она ушла, унося с собой его последнюю надежду.
Рассказывать Стрельникову было не о чем, «раскачать» кресло Архипова не удавалось, и это приводило тестя в дурное настроение.
— Ты идиот, Коля! Такой шанс! Смертельный случай бывает редко, и ты не помог мне его использовать. Борянкин зайдет с другого крыльца и решит все свои вопросы по объединению без нашей помощи, а мы с тобой, дорогой зятек, останемся за бортом.
Коля промолчал, потому что спорить не собирался, тем более о Борянкине, он же не мог рассказать, что проник на личную территорию Сергея Павловича. Встречи с его женой Верой теперь были частыми. Она оказалась приятной в постели, подкупающей в беседе. Вера умела слушать, слышать, чего не делала его дражайшая Люцина. Николай Петрович знал и тайну Сергея Борянкина, знал о его нетрадиционной ориентации.
— А зачем ты выходила за него замуж? — поинтересовался он у Веры.
— А что мне, век в девках сидеть? Отец мне предложил. Вот жаль, ты мне раньше не встретился, ты бы на мне женился.
Окуневский бы вообще, если честно, не женился совсем, но Люцина сама решительно осталась у него жить.
— А он на тебе разве женился? Это у вас называется браком? Это просто помарка в паспорте, нормального мужика у тебя нет. А как вы живете в одной квартире? — Николаю было любопытно.
В институте преподаватели старой закалки утверждали, что гомосексуализм — это патология, что сексуальное влечение к лицам своего пола — извращение. Разговор об этом шел с медицинской брезгливостью и цинизмом. Но потом появилась новая тенденция не считать гомосексуализм болезнью, однако Николай был уверен, что это не физиологическая норма, что это противоречит природе человека, где изначально заложено мужское и женское. Вообще, скорее всего, этот вопрос не носит медицинского характера, пусть каждый живет, как ему нравится. Он не любитель копаться в чужой личной жизни, только вот получается, что он встречается с Верой, женой человека нетрадиционной ориентации. Медицинская абракадабра.
— Живем, хлеб жуем, — Вера не церемонилась. — Он женился только потому, чтобы вокруг не было напряжения. Раз у него есть жена, женщина, значит, он такой, как все.
— То есть ваши друзья об этом не догадываются?
— У нас нет друзей. У него свои знакомые, у меня свои. Мы просто вместе выходим в люди.
— А какие у него знакомые?
— А тебе зачем? — удивилась она.
Окуневского вдруг посетила мысль, которая ему показалась гениальной: он знает, как можно получить руководящее кресло в обход тестя. Информация, которой он располагает, благодаря связи с Верой, горячая, скандальная, с запашком. Сведения могут сослужить хорошую службу, это вам не письма подметные сочинять. Сегодня общественность, как бы ни старались журналисты, относится к гомосексуализму очень противоречиво. Ведь не так давно это откровенно порицалось, считалось преступлением. Разговоры типа «личная жизнь других людей меня не касается» так и останутся разговорами и с моралью не связаны. Но если решение о развитии медицины, о здоровье человека принимается человеком с отклонением?..
— Мне просто интересно как медику.
— А мне ты не нужен как медик. Ты мне нужен как мужчина.
Николай Петрович не возражал. Но спокойное течение его жизни закончилось, когда в один из дней к нему в кабинет зашла Роза Ерашова и улыбнулась так, как умела это делать только она, зовуще и лукаво.
— Мне надо с тобой поговорить, Николай. Мне нужна твоя помощь.
Он понял, что пропал, как рыба, зацепившаяся жабрами за сеть.
Глава 31Возвращение
Юля Сорнева понимала, что вдвоем с ума не сходят и Вадик Тымчишин то же, что и она. На обочине дороги, держась за руки, стояли Герман Архипов и Евгения Шумская.
— !
— Ну что ты орешь как оглашенная. — Вадик оторвался от ремонта. — Я тебе говорил, что все будет хорошо, вот и машина уже на ходу.
Юлька не выдержала и повисла на Архипове.
— Вы! Вы! Герман Николаевич! — она уткнулась ему в плечо и заплакала. — Мы вас ищем! Мы все вас ищем! Евгения Олеговна! — она бросилась обнимать Шумскую. — Как? Почему? Где вы были?
— Юлечка! Как много у вас вопросов. Я всегда вам говорил, что вы переутомляетесь на работе. У нас с Евгенией Олеговной была небольшая, но очень трудная прогулка.