— Да уж! — только смогла и вымолвить Шумская.
Они вышли на дорогу несколько минут назад, а сначала долго бежали, чтобы оказаться как можно дальше от дома, где были в плену, где им кололи какую-то дрянь, где Герман делал операцию и где во время этой операции удивительно гармонично двигались, словно летали, его руки.
Это был страшный сон! Фантасмагория! Ожившие видения с картин Иеронима Босха. Евгения очень устала, ей хотелось спать и еще, чтобы Архипов не выпускал ее руку из своей руки.
Шумская не понимала, что делать дальше. Обращаться ли в полицию? Молчать, будто ничего не произошло, и сделать вид, что она вернулась от мамы из деревни? Что делать? Но понятно было одно, мужчина, с которым она попала в ужасную историю, примет правильное решение, и она подчинится ему. Сейчас у нее не было сил даже думать.
— Где вы были? Что случилось? — Юлька не отставала, поочередно крепко обнимая то Архипова, то Шумскую.
— Мы были на дискуссии по многообразию видов культур, — Архипов, как всегда, шутил. — Сначала с докладом выступила Евгения Олеговна, а в прениях — ваш покорный слуга.
Шумская молча кивала, пусть он называет их приключение дискуссией.
— Похоже, вы были в хорошей переделке, — произнес Вадик Тымчишин, до этого молча наблюдавший за дуэтом Архипов — Шумская. — Или жили на необитаемом острове, или в пещере, подвергаясь опасностям.
— Можно сказать, что старуха-смерть приходила к нам в гости, — согласился доктор.
— А вы вели себя, как герои Вуди Аллена: придет смерть, скажите, что меня нет дома?
— Ну, очень похоже, — ответил Архипов, не выпуская руку Евгении из своей руки. — Ты устала, Женя?
— Давайте в машину, — заторопил Вадик. — А то у вас видок, скажем прямо, не самый лучший.
Юлька продолжала плакать от счастья, и это были лучшие слезы в мире, с ними уходили страх, печаль, тревога. И слезы не заканчивались. В машине Евгения мгновенно заснула на плече Германа, Архипов тоже прикрыл глаза.
— Ну что, подруга, наши вечерние посиделки отменяются, — Тымчишин говорил тихо и, как никогда, серьезно. — Но думаю, что расслабление тебе уже не требуется, ты залила всю машину своими слезами.
— Не требуется. Я сегодня счастлива, — согласилась Юля.
— Нашелся твой драгоценный доктор, а с ним и госпожа Шумская. Надеюсь, они расскажут, что с ними случилось.
— Ой, Вадик, надо Заурскому позвонить! Срочно! — Она вытащила телефон, нажала на экран и, дождавшись ответа, отрапортовала: — Егор Петрович, миленький, нашелся Архипов. Нашлась Шумская! Вы позвоните своим знакомым ребятам, скажите «отбой», чтобы они их уже не искали.
На том конце телефона что-то восклицали, кричали, радостно требовали подробностей.
— Они живы и здоровы. Я вам потом все объясню, Егор Петрович! — она выдохнула. — Ну все, теперь шеф в курсе.
— А у нас какой маршрут, ты не знаешь? — тихо спросил Вадим. — Найденыши спят в машине. Подруга, ты думаешь, их по домам развести? Или в полицию?
— Вадик, ну конечно, по домам! Им надо в себя прийти, помыться, отлежаться, а потом только на вопросы отвечать.
— Ты думаешь, они в лесу заблудились?
— Не знаю. Они какие-то странные.
— А мне кажется, я был прав.
— Вадик, ты на что намекаешь? — нахмурилась Юля.
— Я, Сорнева, ни на что не намекаю. Я прямо говорю: они где-то все время занимались любовью. А потом спохватились, что времени много прошло, и побежали на дорогу попутку ловить, а тут мы нарисовались, не сотрешь.
— А машину свою Архипов около института бросил и Галину Ивановну с женой не предупредил.
— Отвечаю! Не бросил, а оставил. Когда у людей есть отношения, которые нужно скрывать, все средства хороши. А что жене ничего не сказал, то так все мужчины делают — не предупреждают жен, когда проводят время с другой.
— Нет, Вадик. Я не знаю, что там у них произошло и из какого леса они выходили, но Архипов очень порядочный человек.
— А я разве сказал, что он непорядочный! Что, порядочный человек не может полюбить?
— Может, — аргумент у Вадика был железный, но Юльке не верилось. — Только Архипов не из тех, кто по лесам, как партизан, с женщиной бегать будет.
— Ой, Сорнева, много ты понимаешь в партизанах! Где они шли — по дороге, а вышли из леса! В лесу, между прочим, любовью заниматься хорошо. Поэтому молчи, партизанская защитница.
Герман Архипов не спал, а сидел с закрытыми глазами рядом со спящей Евгенией, слушал милую шутливую журналистскую перебранку и думал. Думать было о чем. Странная и нелепая, опасная история, в центре которой он оказался со случайной знакомой Евгенией Олеговной Шумской, закончилась. Теперь ему, по логике, надо обратиться с заявлением в полицию и подробно, обстоятельно все рассказать. Преступников надо задержать, тем более что один из них, бывший студент Антон, уже известен. Герман спасал своих мучителей, потому что врач не имеет права себя вести по-другому и тому прооперированному человеку еще требуется медицинская помощь. А еще он не сознается, не говорит себе главное — ему нравится Женя, Евгения Олеговна Шумская, Евгеша.
Герман Николаевич про себя знал давно и правду: Тая к нему безразлична, она холодна, словно Снегурочка, которую он вылепил сам. Да, он был когда-то влюблен, он дорожит женой сейчас, но разве огонь любви может гореть долго, если его все время «поливают холодной водой и посыпают песком»?
Герман продолжал делать вид, что ничего не происходит, он бы и дальше делал вид, если бы вдруг не поймал на себе нежный взгляд Евгеши. И тогда что-то с ним случилось, лопнуло внутри, разорвалось, разлилось по всему телу воспалительным процессом. Герман понимал, что у него много неизрасходованной любви и нежности, которые вдруг начали самостоятельное движение. Герман и Женя были заложниками, они были скованы, они были в опасности и могли погибнуть, в конце концов. Теперь они словно повязаны этой страшной историей, ему бы скорей забыть обо всем, но происходит совершенно другое: вдруг захотелось понравиться женщине, казаться ей образованным и остроумным. Эту женщину не так просто завоевать! Он же ничего не знает о ней, кроме того, что она умница и красавица и умеет смотреть так, словно прожигает кожу. Герман чувствовал ее тело, ее ровное дыхание, видел изгиб шеи. И что ты собираешься делать дальше, доктор Архипов?
— Герман Николаевич, вас куда везти? Мы в город въезжаем, — не выдержав, громко спросил Вадик.
— Пока не знаю. Нам бы по-хорошему в полицию, заявление написать. Преступников надо задержать.
— Вы можете сказать, что с вами случилось? Каких преступников? — Юлька округлила глаза. — Где вы пропадали все это время?
— Ну, если нельзя, не говорите. Мы поймем, — пришел на помощь Тымчишин.
— Почему нельзя? — удивился Архипов. — Я просто думаю, как правильно сформулировать.
— А что тут думать? — подала голос Шумская. — Надо говорить как есть. Нас просто похитили. Усыпили какой-то гадостью и вывезли за город, продержали сначала в гараже, потом перевезли в дом. А потом нам удалось выбраться благодаря доктору Архипову. Вот такая история.
Вадик и Юля просто раскрыли рты от удивления. Даже бурная и неуемная журналистская фантазия такой сценарий боевика придумать не в состоянии.
Глава 32Домна — хозяйка дома
Она всегда жила в напряжении, в ожидании, что какая-то беда случится с сыном, главным мужчиной ее жизни. Домна могла бы долго жаловаться на свою жизнь, но жаловаться было некому. Родители умерли, подружек не было, и она к сорока годам осталась одна в большой квартире, ограниченная в передвижении болезнью.
Полиомиелит ей поставили в подростковом возрасте, когда родители банально проглядели симптомы заболевания, когда уже была паралитическая форма поражения центральной нервной системы. Ноги у Домны стали слабыми, и она почти перестала ходить. Слишком поздно озабоченные родители начали таскать ее по всем врачебным кабинетам, медики только разводили руками.
— Ничего нельзя сделать. Время упущено. Девочка останется инвалидом.
Домна оканчивала школу, находясь на домашнем обучении, получив пятерки в аттестате по всем предметам. Раз в месяц к ней приходила староста класса Ляля, потому что имела «комсомольское поручение» посещать больных учеников на дому. Девочка Домне нравилась, у нее было такое музыкальное имя Ляля, не то что ее, тяжеловесное, Домна. В первом классе ее даже дразнили «тетя печка», она обижалась и лезла в драку.
— Почему вы так меня глупо назвали? — как-то спросила она родителей.
Они терпеливо объясняли, что хотели для единственной дочери необыкновенное имя и означает оно «хозяйка дома». Девочка, которая носит это имя, всегда способна на жертву, на поступок во имя какой-то высокой цели. Например, отдать любимую игрушку. Домна тогда не совсем поняла их объяснения, игрушками ни с кем делиться не хотела, но решила, что, когда вырастет, поменяет свое имя на «Лялю».
Домна всегда ждала, когда придет классная староста, она любила говорить с ней о прочитанных книгах и фильмах, которые в достатке смотрела по телевизору. Ляля хорошо исполняла комсомольское поручение, посещала Домну регулярно, приносила новые библиотечные книги, но когда, однажды, приходить перестала, Домна забеспокоилась и позвонила ей домой.
— Ляля! С тобой что-нибудь случилось? Ты давно ко мне не приходила.
— Привет, — Ляля как будто удивилась. — А я больше не староста. У меня нет больше поручения приходить к больным детям. Пока! — И в трубке послышались гудки отбоя.
Домна растерялась. Значит, дружить с ней можно только по «комсомольскому поручению»? Домна долго плакала и наконец решила, что подруг у нее больше быть не может. С калеками не дружат, их жалеют, им сочувствуют, а жалость ей не нужна.
Отдушиной для нее стало общение с маминой подругой тетей Шурой, которая работала библиотекарем в воинской части. С ней, а не с мамой Домна делилась сокровенными переживаниями.
Именно тетя Шура заменила ей родителей после их смерти и придумала для Домны дело, которое ее кормило. Домна освоила поделки из остатков различных материалов-лоскутков. Сначала это были простые игольницы, браслеты, потом смешные зверюшки, кошельки, абажуры, а затем и более сложные изделия: подушки, коврики, одеяла. Тетя Шура продавала ее работы в библиотеке, а вскоре поделками заинтересовались местные магазины, у Домны появилось много заказов.