— Я тебя не ждал, — Борянкин искренне удивился.
— Прошу прощения за вторжение, — он поклонился в сторону Юли, — но у меня срочный разговор к моему другу.
— Мы сейчас заканчиваем запись. Может быть, вы подождете минут десять? — поинтересовалась Юля. Ответ на свой вопрос от Борянкина она так пока и не получила.
— Извините, мадам, но у меня скоро самолет в столицу, а мне очень нужно переговорить с Сергеем Павловичем.
Юлька вдруг поняла, что совсем недавно где-то видела этого импозантного мужчину. Точно видела, но только где?
— Мы с вашего позволения удалимся на несколько минут, — мужчина взял Борянкина под локоть, и они вышли из комнаты.
Вера заглянула.
— Тебе включить телевизор? А то меня там, в кабинете, педикюрша ждет, я обычно мастера на дом вызываю.
— Давай телевизор, — Юлька не возражала. — А кто этот мужчина? У меня такое ощущение, что я его знаю.
Вера усмехнулась.
— Этот мужчина — мой отец. Наверняка ты его знаешь, он депутат Государственной думы.
Ну, конечно! Память услужливо подкинула Юле фамилию известного депутата. Совсем недавно в одном журнале они вместе с Тымчишиным читали его интервью и разглядывали фото. На фотографии депутат, улыбаясь, излучал радость и счастье.
Вера ушла, и Юля, выждав минутку, поднялась с кресла и выглянула в коридор. Хорошенькое дельце — все про нее забыли! Но уходить, не сделав работу, не в ее правилах.
Однажды Юлии Сорневой пришлось прождать пять часов подряд, чтобы получить интервью. Тогда очень занятый российский министр отказался разговаривать с прессой, заявив, что сможет дать комментарий журналистам только после ознакомления с ситуацией на месте, а речь шла об аварии на подстанции, и здесь нужна была точность.
— Я вернусь сюда, в этот зал, только через несколько часов.
— Вы даете слово министра? — спросила тогда она.
— Даю! Только уж и вы дождитесь! — министр улыбнулся и уехал на объект, окруженный многочисленной свитой помощников.
Ее коллеги поспешили разъехаться, а Юля осталась. Пять часов она просидела, никуда не отлучаясь, и ждала, ждала. Министр свое слово сдержал, вернулся, и у нее был эксклюзивный материал, за что главред хвалил на планерке и ставил в пример. А ее друг Вадик Тымчишин крутил пальцем у виска.
— Тебя, подруга, пора сдавать в больницу для опытов! Ждать пять часов какого-то мужика? Пусть даже он всем министрам министр. Ты сумасшедшая, и только я тебе говорю правду. Ради чего ты это сделала? Подруга, это верный путь в психушку!
Так что если она смогла просидеть пять часов, то уж десять минут, это как делать нечего. Из соседней комнаты доносились приглушенные мужские голоса. Юля подошла поближе к двери и прислушалась. То, что ей удалось разобрать, показалось очень любопытным, и она прильнула ухом к двери, а потом достала из кармана диктофон.
«Не зря ты, Сорнева, получила это редакционное задание! А еще упиралась, идти не хотела. Глупая!»
Глава 41Красная дорожка
У Домны с утра щемило сердце, боль цепляла ноющая и давящая. Женщина не спала всю ночь, в камере было душно, болели ноги, словно кто-то разрывал их изнутри. От такого отвратительного состояния накатилась тоска.
— Неужели что-то случилось с Антоном?
Домна отгоняла от себя дурные мысли.
С ним все будет хорошо. Он уже уехал далеко-далеко и обязательно вернется, чтобы быть с ней до конца жизни.
— Ты, что ли, мужа грохнула? — такой вопрос ей задали сразу же, как только она переехала своей коляской порог камеры.
— Так получилось, — Домне не хотелось продолжать разговор, и она устало откинулась в коляске и закрыла глаза.
Женщины, а их было четверо, продолжали ее сочувственно обсуждать.
— Вот, значит, достал мужик, раз инвалиды начали убивать.
— Они, козлы, хоть кого достанут, хоть здоровых, хоть больных!
— А тетке могут вкатать по полной. Как же она на инвалидной коляске в тюрьме будет?
Домна слушала разговоры, и они казались ей странными. Какое дело посторонним людям до ее судьбы, до ее жизни? Кому нужны инвалиды в здоровом обществе? Они лишние и ненужные люди здесь, на их долю выпадает больше страданий, испытаний, ограничений. Домна выработала в себе способность справляться с окружающей средой из унижений и ущербности. Так кто же сказал, что в тюрьме будет хуже, чем здесь? Кто придумал, что у людей вообще есть сострадание и милосердие?
На допрос ее, конечно, повезли на коляске. Молодой конвоир, вероятно, никогда не имел дела с подобным транспортным средством, потому что женщина ударялась обо все дверные проемы. Домна боялась упасть, она больно терлась бедром о боковую стенку кресла.
— Потише, пожалуйста. Осторожней!
— Я что, каждый день коляски с инвалидами катаю? Везу как могу, — огрызнулся парень. — Довезу живой, — нескладно пошутил он.
В маленькой комнате для допросов было жарко и по стеклу ползали жирные мухи. Кроме следователя, в углу кабинета сидела девушка и внимательно следила за их разговором. Домна отвечала односложно и к концу допроса устала.
— У меня все, — произнес следователь. — Юля, вы хотели задать свой вопрос, — обратился он к девушке.
Девушка будто ждала, что ей разрешат говорить, потому что мгновенно выпалила:
— Домна Петровна, я журналист газеты «Наш город» Юлия Сорнева. Скажите, это вы позвонили мне во время горячей линии и предупредили о покушении на Архипова? — она вытянула шею и внимательно смотрела в сторону Домны.
— Да, это я звонила, — ей нечего было больше скрывать.
— Я хочу вам сказать огромное спасибо. Мы забили тревогу сразу же. Герман Николаевич жив, слава богу. Я понимаю, что вы подвергались опасности, когда звонили мне. Правда, спасибо от всей души.
Домна прикрыла глаза. Наивная девочка! Опасность, несчастье — это когда ничего не знаешь о своем сыне, а все остальное она переживет.
Жизнь в инвалидной коляске научила Домну стойко переживать неприятности, только вот ей никогда не придется узнать, что ее сына Антона больше нет в живых.
— Вы приложите мои свидетельские показания к делу? — спросила Юля у следователя.
— Если надо, приложим, — он пожал плечами. — Но у нас открыто уголовное дело по факту убийства. При чем тут какие-то звонки?
Следователя раздражала выскочка-корреспондентка, которую он вынужден был допустить на допрос по приказу вышестоящего начальства. Она якобы должна была задать очень важный вопрос. Если этот вопрос про звонок, то он выеденного яйца не стоит, но девчонка, похоже, знакома с руководством, поэтому лучше не связываться. Он пообещал, что ее показания в протокол занесет, в общем, ему не жалко, да и начальству будет о чем отчитаться, у них там свои игры. А с делом все понятно, скоро можно будет передавать в суд, который наверняка пожалеет инвалидку и даст по минимуму лет пять, возможно, даже условно. Не выживет ведь она в тюрьме пять лет. Там ломаются и не такие.
По этому делу еще нужно допросить двух братьев — один из которых после пулевого ранения.
Говорят, что дела могут объединить в одно — начальство умеет добавлять работу.
После встречи с Домной Юля Сорнева вернулась в редакцию. Сегодня утром она уже разговаривала с главредом. Но Валентина предупредила, что Заурский вновь ее искал и он очень занят.
Все как по ее любимому Мюнхгаузену. «Господин барон вас давно ожидает. Он с утра в кабинете работает, заперся и спрашивает: "Томас, не приехал еще господин пастор?" Я говорю: "Нет еще". Он говорит: "Ну и слава богу". Очень вас ждет».
Егор Петрович действительно сегодня был очень занят, но у нее было дело, не требующее отлагательств. Она еле выпросила у Заурского, чтобы он позвонил и договорился с полицейским начальством, что ей необходимо присутствовать на допросе задержанной по подозрению в убийстве Исмаилова женщины. Все это напряжение ради одного-единственного вопроса: она ли это пыталась предупредить о нападении на Архипова?
— Юля, ты вечно лезешь туда, куда тебя не просят!
— Лезу, — согласилась она. — Но, Егор Петрович, у меня есть такой козырь, что ваш начальник лично мне должен расстелить красную дорожку.
— А опахалом тебе не помахать, Сорнева?
— Помахать, Егор Петрович!
— Давай рассказывай, а то у меня сегодня с чувством юмора плохо.
Юля вытащила из кармана диктофон.
— Егор Петрович, вы же знаете, что я вчера была на интервью с Борянкиным.
— Ну, — произнес он, не чувствуя подвоха.
— Борянкин другой сексуальной ориентации. Ему нравятся мужчины.
— Это ты откуда знаешь? — Заурский чуть не выпал из своего кресла.
— Ну, это неважно, Егор Петрович. Это вообще отношения к делу не имеет. Я и узнала это только тогда, когда пришла к нему на квартиру. Мы писали интервью. Это ведь вы меня туда посылали?
— Ближе к делу, Юлия. Ты что-нибудь там отчебучила? Ой, Сорнева!
— Да вы что, Егор Петрович, я была само обаяние! Но вот только в разгар интервью пришел некий депутат Госдумы и срочно позвал моего героя на разговор в соседнюю комнату. Я ждала-ждала и решила посмотреть, что они там делают.
— Ты что, подслушивала разговор?
— Нет, Егор Петрович, хуже, — Юлька потупилась. — Я этот разговор на диктофон записала.
— Ну, Юлия, ты даешь! Тебя в приличный дом пустили, а ты…
— Егор Петрович, у меня предложение: мы сейчас послушаем вместе запись, и если вы скажете ее стереть, то я нажму красную кнопку.
— Давай слушать. — Заурский тоже был журналистом и знал, что разбрасываться информацией нельзя, каким бы путем она ни была добыта.
Мужские голоса звучали тихо, но разобрать, о чем они говорят, было возможно.
— Ты мне идиотом не прикидывайся! Это ты к похищению Архипова руку приложил? Чего молчишь, телок? Игру самостоятельную затеял?!
— А ты хотел, чтобы я сидел и ждал, когда мне отдадут больницу, принесут ее на блюдечке? Никто пальцем не пошевелил!
— Ты последние мозги потерял?
— Я хотел как лучше.