Вскоре после выпускного привязанность Криса к Джули стала еще сильнее. Он начал серьезно обсуждать с ней будущее, все то, что он хотел с ней разделить, включая путешествие на Аляску – его это увлекало с тех пор, как он в детстве прочел книги Джека Лондона. Он посоветовал ей прочитать «Зов предков» и описал приключения, в которые он хотел бы отправиться вместе с ней. Он сказал ей, что любит ее и скучает по ней, когда они в разлуке.
Этого оказалось слишком много, слишком рано, и Джули порвала с ним. Сидя в желтом «Датсуне» Криса возле дома своих родителей, она сказала, что хочет встречаться с другими людьми, что она просто не готова к таким серьезным отношениям, каких хочет он. Он сорвался на нее. «Ты реально такая же, как все остальные девушки, Джули! – сказал он ей со всей злостью. – Не могу поверить, что считал тебя другой!»
Но как только тирада стихла, он притянул ее к себе и крепко обнял. Целых пять минут он держал ее в объятиях. Потом он отпустил ее и больше никогда с ней не разговаривал.
Я узнала об этом только много лет спустя, когда Джули рассказала мне всю историю. Я никогда не задавала Крису вопросов об их отношениях – это было бы слишком странно. Но я заметила, что с ней он вел себя иначе, чем большинство парней со своими подружками. В его походке не было напыщенности, когда они гуляли вместе, он просто выглядел уверенным и довольным.
Так что я узнала о расставании Криса и Джули так же, как и все остальные, – из слухов. Мне даже не приходило в голову спросить его, расстроен ли он. Он был моим старшим братом, моей силой, и, конечно, с ним все было в порядке. С ним всегда все было в порядке. Единственный раз я заметила в нем слабость в детстве, после долгого дня на пляже. Ему было лет десять, и он только закончил длинную пробежку. Наперегонки с закатом, он был настолько полон решимости закончить песчаную гору в одиночку – замки из песка были слишком формальными, на его вкус, – что он не уходил, хоть ему и становилось холодно, и, дрожа, насыпал песок все выше и выше, пока высота его не устроила. Образ его трясущегося тела остается таким ярким: на нем был темно-синий купальный костюм с белой отделкой и ожерелье из ракушек. Он не жаловался на холод, но я видела, что у него стучат зубы, как и боль в его глазах. Мне было неловко видеть в нем хоть какую-то слабость. Мне было ужасно неприятно. Мне было неприятно осознавать, что ему некомфортно и что я не могу ему помочь.
Я начала обратный отсчет. Еще три недели с Крисом, потом две, затем выпускной и последняя семейная поездка в Колорадо, на этот раз на свадьбу Стейси.
Когда наши братья и сестры подросли и перестали так часто приезжать в Вирджинию, родители стали брать нас с Крисом в Колорадо в гости и часто возили кого-то из нас на горнолыжные курорты. В течение нескольких сезонов Шона и Шелли жили и работали в горнолыжном городке под названием Кистоун, убирали кондоминиумы и домики в перерывах между приемом гостей. Шона встречалась с сыном священника по имени Джим, которого я считала симпатичным с его короткими, выгоревшими на солнце светлыми волосами и темными усами. Однажды Шеннон, Крис, Куинн и я отправились покататься с Джимом. Мы с братьями научились кататься на лыжах в раннем возрасте и провели достаточно времени именно на этих склонах, чтобы наша чрезмерная самоуверенность не доставила нам неприятностей, а Крису нравилось, что рядом есть братья, с которыми можно порезвиться для разнообразия. Ребятам нравилось отыскивать свежий пухляк, пробираясь через обширные заросли деревьев от одной тропы к другой, и хотя мне казалось, что сердце подпрыгивает в груди при попытке угнаться за ними, я хотела держаться стойко, поэтому шла позади, все время задерживая дыхание, пока не выбиралась наружу, где они ждали меня по другую сторону высокой линии сосен и осин. Джим шел позади, чтобы убедиться, что у нас все в порядке. Он двигался, как опытный лыжник, и мне нравилось наблюдать за ритмом его легких движений, рассекающих снег. В какой-то момент, когда мы все остановились и обсуждали, куда ехать дальше, Джим заметил один подъем на склоне у крутого края. На горе было не так много людей, и Джим поспорил с нами, что сможет прыгнуть.
Он сказал ребятам спускаться дальше, чтобы проверить обстановку и убедиться, что тропа свободна. Когда они показали Джиму, чтобы он начинал, он воткнул палки и отпрыгнул в сторону, затем несколько раз скользнул лыжами из стороны в сторону, чтобы набрать скорость, и полетел вниз по склону. Он набрал максимальную скорость и взмыл в воздух, зависнув в воздухе, но тут я услышала жуткий вопль, в котором не было ни капли радости. Я не видела, где приземлился Джим, и не видела, что он продолжает двигаться вниз по склону. Куинн и Крис закричали: «Вот дерьмо!»
Шеннон посмотрела на Куинна и Криса, потом на меня и, поднявшись на гору, объявила совершенно будничным тоном, каким мальчики справляются с такими ситуациями: «Он не двигается. Похоже, он мертв». Я не видела глаз Шеннон через очки, чтобы понять, говорит ли она серьезно или нет, но Крис и Куинн быстро направили лыжи вниз по склону и помчались к месту, где лежал Джим. «Вот дерьмо! Мы убили парня Шоны!» – вырвалось у меня, когда я начала спускаться с горы.
К тому времени, когда мы добрались до Джима, он уже сидел и смеялся, хотя и обвинял нас в том, что мы пытались убить его, чтобы отвадить от сестры. Несколько лет спустя на свадьбе Джима и Шоны мы все согласились, что рады, что Джим выжил.
В знаменательный день Стейси отец Марсии пригласил маму и папу выпить перед церемонией. Его приглашение выглядело невинным, но как только все уселись, он устроил папе презрительный экскурс в прошлое. Напоминания о папином прошлом с Марсией привели маму в ярость, и к моменту прибытия в церковь родители сильно поссорились.
Стейси сияла и была прекрасна, когда стояла перед женихом Робом у алтаря. Он был очень умным студентом колледжа и даже казался мне немного чудаковатым. Его полное и нежное сердце хорошо подходило израненному сердцу Стейси. Он всегда был мил и внимателен к ней, замечал мелочи, которые могли омрачить ее улыбку.
С таким большим и сложным семейством, собравшимся в проходе, Роб держал Стейси за руку и смотрел ей в глаза, пока недоумевающий фотограф расспрашивал ее о том, кто куда идет во время семейной съемки. Роб положил руку на ее талию и притянул поближе к себе, когда была предпринята попытка сделать традиционную фотографию с родителями.
Напряженность захлестнула свадьбу, но Стейси держалась выше всего этого и не позволяла испортить ее день. Папа кричал на Криса, чтобы тот спел для гостей, но Крис не хотел выступать перед родителями в тот день. Мама дулась, все еще сердитая из-за встречи с отцом Марсии.
Такие масштабные семейные мероприятия предсказуемо вызывали дискомфорт. Желая сохранить легкость настроения, Сэм пронес на церемонию бутылку текилы, которую мои старшие братья и сестры передавали туда-сюда в перерывах между выходом на танцпол, чтобы станцевать польку. Мне нравилось смотреть, как дети Марсии веселятся и смеются. Подмечая то, как они подтрунивают друг над другом, я много размышляла о том, что они думают обо мне. С Крисом я меньше стеснялась. С ним я могла быть целиком и полностью самой собой. Когда торжество закончилось и я наблюдала, как Стейси и Роб прощаются с гостями, я думала только о предстоящем отъезде брата.
Как только мы вернулись из Колорадо, Крис уехал в летнее приключение на своем «Датсуне». Он сказал, что вернется как раз вовремя, чтобы собрать вещи и уехать в колледж в Эмори. Когда мы прощались, он долго обнимал меня, а потом посмотрел в глаза.
– Береги себя, – сказал он. После этого он уехал.
Сначала отсутствие Криса казалось чем-то нереальным. Когда я вошла в дом после его отъезда, все выглядело точно так же. Подушки на диване были разложены так же, как и раньше, а Бак по-прежнему дремал в том же углу. Но все стало другим. Между мной и родителями изменились отношения, и эти изменения были так же ощутимы, как если бы все стены и мебель выкрасили в красный цвет. Но у меня хотя бы был Джимми, и мне не нужно было беспокоиться о назойливых шутках Криса о том, что я слишком быстро влюбилась, или о его скептическом отношении к тому, что Джимми ожидает получить от этих отношений.
Джимми любил машины и плюс ко всему был рукастым парнем. Он ездил на черном «Шевроле Монте Карло» 1972 года, который сам отремонтировал. У моего отца, который тоже любил машины, в молодости был старый кабриолет GTO. Он ценил трудолюбие Джимми в качестве механика. Но он неоднократно предостерегал, что мне не видать успеха в жизни, если я не выйду замуж за человека достойной профессии с большой зарплатой. Как-то раз, когда отец захотел выпендриться, он решил оплатить нам с Джимми ремонт одной машины.
Джимми нашел кабриолет Stingray 1969 года, который прозябал в ветхом сарае, и мы вместе взялись за его спасение. Корвет достался нам недорого, потому что он был не на ходу и нуждался в капитальном ремонте кузова и покраске. Мы с Джимми занимались машиной каждый день все лето в гараже его дома, разбирая и обновляя ее двигатель, восстанавливая заднюю часть и четырехступенчатую коробку передач. Он проверил меня на знание запчастей, научил тому, как они взаимодействуют, и пришел к выводу, что я крутая девчонка, раз не боюсь грязной работы. Хотя мой интерес к автомобилям и возник из желания проводить с ним время, по мере восстановления «вета» я влюбилась в сам процесс возвращения к жизни того, что было сломано и испорчено. А уж его механика стала для меня просто находкой. Наблюдать за сборкой машины было все равно что соединить два моих любимых школьных предмета – математику и музыку – в осязаемой форме.
Однажды в конце лета я осталась у Джимми до позднего вечера. Мы возились с задним дифференциалом. Почти стемнело, когда Джимми отвез меня домой. Не успели мы переехать через холм на Уиллет-драйв, как я увидела старый желтый «Датсун» на подъездной дорожке.