шинство занятий в колледже я запланировала на вечер и выходные. Во время каникул я еще активнее помогала в мастерской. Я занималась дебиторской и кредиторской задолженностью, привлекала новых клиентов и тщательно впитывала все, чему Фиш учил меня в мастерской. У нас образовался круг постоянных клиентов, как мужчин, так и женщин, причем последние чувствовали себя уверенно и комфортно в моем присутствии. Фиш был блестящим механиком, а мои познания об автомобилях неуклонно росли. Мы добросовестно и честно выполняли свою работу, рекомендации расходились быстро, и бизнес стремительно развивался. Вскоре я уволилась из аудиторской фирмы и начала работать у нас полный день. Я перестала работать на других – это осознание приносило удовлетворение, контроль над своей жизнью придавал сил. Меня даже не волновало, что я нарушаю правило, которое когда-то установила для себя, – никогда не вступать в деловые отношения с супругом. Я слишком часто видела, сколько бед это может принести. Но Фиш так сильно отличался от папы: он всегда хвалил мой труд и с ним было легко работать.
Родители время от времени приезжали в гости. Обычно они делали остановку у нас, когда плыли на парусной лодке по внутреннему водному пути. Они бывали у нас недолго и иногда оставляли Бака на время длительных поездок. Они уже не так много работали, почти вышли на пенсию и постоянно путешествовали.
– Никаких вестей от твоего брата? – всегда спрашивали они.
– Нет, никаких, – честно отвечала я, пока они скептически изучали выражение моего лица.
Мы наладили отношения, если, конечно, это можно так назвать. Во время наших встреч я сама ставила условия, и чаще всего они проходили на моей территории. И хотя я чувствовала себя комфортно в отсутствие Криса, теперь я видела, насколько сильно этот его поступок ранил родителей. Мама говорила, что оставляет записку на двери каждый раз, когда они уезжают из города, на случай его возвращения, и я видела, как она пару раз внимательно рассматривала молодых людей, идущих по улице с рюкзаком за плечами. Папа размышлял о том, насколько это немыслимо, что он до сих пор не смог разыскать своего сына, учитывая его мощные связи в правительстве. Что бы ими ни двигало – будь то искренняя забота о Крисе, дискомфорт из-за отсутствия контроля над его новой жизнью или просто гнев из-за того, что их бросили, – я сочувствовала им и думала, что они наверняка должны испытывать и угрызения совести, раз способны почувствовать боль. Я надеялась, что травма, причиненная его уходом, приведет к своего рода исцелению. Крис тоже на это надеялся. В последнем письме он написал: «Может быть, для тебя все изменится, Карин. Может быть, когда я уйду, они научатся относиться к тебе с некоторым уважением».
Мне было интересно, насколько это возможно. И если так, то, вероятно, когда-нибудь, когда Крис вернется, он снова будет открыт для общения с ними. Конечно, они увидятся на моей свадьбе. Даже после всего, что натворили родители, я все еще стремилась к традиционным семейным отношениям.
Мне был присущ тот же недостаток, что и моим родителям: я хотела, чтобы мы были теми, кем мы не являлись.
Глава 8
Ранним вечером 17 сентября 1992 года, примерно через семь недель после свадьбы Шелли, я отправилась на долгую пробежку вдоль песчаного берега Чесапикского залива, где он сливается с Атлантикой. С собой я взяла нашего ротвейлера Макса. Мы с Фишем снимали двухуровневую квартиру у пляжа, пока строили новый дом.
Макс любил воду, как будто он лабрадор. Всякий раз, когда я останавливалась передохнуть, я отпускала его с поводка, чтобы он рванул в волны за выбранной еще дома игрушкой. Он не прекращал это занятие, пока не замечал человека, любого человека, идущего к нам. Не желая проверять, что этот человек просто прогуливается, Макс выходил на берег и становился в упор между мной и нарушителем его спокойствия. Он не рычал, не лаял и даже не шевелился. Его крупного телосложения было достаточно, чтобы прохожий все понял. Как только расстояние между нами тремя снова становилось абсолютно безопасным, Макс снова превращался в игривого щенка. Его внимание переключалось с игрушки в моей руке на воду, лапы были напряжены и готовы к прыжку в ожидании, когда я брошу игрушку.
Вернувшись домой, я, как обычно, начала мыть Макса на улице. Песок стекал с его густой черной шерсти, попадая на пальцы ног и на бетонную дорожку, воссоединяясь с песчаной почвой нашего двора, лишенного травяного покрова. Пока я втирала шампунь в его шерсть, я с удивлением увидела, как коричневая «Тойота» Фиша въезжает на подъездную дорожку.
– Эй! Папочка рано вернулся домой, малыш! – сказала я Максу, несколько раз шлепнув его по боку, а затем обхватила рукой за шею, чтобы удержать его под шлангом. Фиш еще долго сидел в машине после того, как выключил двигатель, уставившись прямо перед собой. Когда он наконец вышел, то вошел в дом, даже не взглянув в нашу сторону.
– Что, черт возьми, происходит? – спросила я пса, который смотрел на меня с тем же вопросом во взгляде, как будто мы и правда могли объяснить это друг другу.
Вскоре Фиш вышел через парадную дверь и направился к нам.
– Я думала, ты сегодня допоздна, – сказала я.
Он наклонился и начал смывать пену с Макса.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказал он, энергично двигая руками по спине Макса и вниз по бокам.
– Ого, ты решил помыть собаку. Что-то новенькое, – поддразнила я. – Что случилось?
– Просто иди внутрь, – сказал он и повел Макса в дом.
Я стояла на месте, вода все еще вытекала из шланга у меня в руке. Я смотрела ему вслед. «Эм… Ну ладно», – пробормотала я, закрывая кран и следуя за ним.
К тому времени, как я вошла в парадную дверь, Фиш уже отвел Макса наверх и молча сидел на диване в гостиной, обхватив голову руками и тупо уставившись глазами в бежевый ковер. Я предполагала, что́ может быть не так. Недавно мы наняли еще пару механиков из-за большой нагрузки в мастерской. Известно, что мужчины, находящиеся в тесном помещении, подшучивают друг над другом и некоторые из них более бестактны, чем другие. По растерянности на лице Фиша я предположила, что речь шла о какой-то глупой шутке, что один из рабочих видел меня в городе с каким-то мужчиной. Фиш был далеко не ревнивым человеком, а я была далека от измен, поэтому и говорить здесь было бы не о чем.
Я прошла на кухню и прополоскала ошейники Макса в раковине. Когда я завернула за угол, Фиш не сдвинулся с места. Я обошла диван, села рядом с ним и положила руку ему на колено.
– Что с тобой? – спросила я с улыбкой. – Опять парни достают?
Фиш взглянул на меня. Его глаза были красными и полными отчаяния.
А потом мой мир развалился на части.
– Твой брат, – медленно произнес он. – Его нашли. Он мертв.
В этот момент я остро ощутила время и пространство и свое место в них. Мне стало мучительно больно. Я убрала руку с колена Фиша. В глазах помутнело, комната погрузилась в темноту, и вокруг меня закружился черный вихрь – зловещая масса, которая каким-то образом втягивала меня в себя, пока у меня не закружилась голова.
– Нет, – поправила я его, – Крис не умер.
Затем я крепко зажмурила глаза, развела руки в стороны, впилась пальцами в диван и начала неудержимо кричать. Я слышала, как Макс скулит и царапается в дверь спальни. Я чувствовала, как Фиш пытается удержать меня в своих сильных, спокойных, добрых объятиях, ища правильные слова, чтобы утешить меня.
– Нет! Отойди от меня! Крис не умер! Он жив! – кричала я, отталкивая его от себя. Я хотела, чтобы все это прекратилось. Я хотела, чтобы Фиш перестал говорить, чтобы земля перестала вращаться, чтобы мое сердце перестало биться – что угодно, только не жить дальше без Криса.
Я подползла к одному концу дивана и свернулась калачиком в позе эмбриона. Я закричала Фишу, чтобы он оставил меня в покое, когда он попытался поплакать вместе со мной. Он расхаживал по дому несколько часов, пока день переходил в ночь, а я продолжала пребывать в истерике. Измученная, я наконец рухнула в его объятия, в которых так сильно нуждалась.
Не знаю, когда я впервые узнала подробности о том, что тело Криса было найдено посреди дикой природы Аляски. Возможно, Фиш сказал мне тогда, но пропасть между тем, что я услышала, и тем, что усвоила, была широкой и бездонной.
В коматозном состоянии я потащилась вверх по лестнице и приняла теплый душ. Простые задачи – привести себя в порядок и собрать сумку, чтобы Фиш отвез меня к родителям, – вызывали мучения. Я действовала как в тумане, который тянул каждое действие в болезненной замедленной съемке. Я не хотела никуда идти и никого видеть, но чувствовала ответственность за то, чтобы побыть с родителями.
По дороге из города я попросил Фиша остановиться у нашей церкви. Было поздно, но главная дверь все еще была открыта, и когда я вошла одна, слезы все еще текли по моему лицу, я наткнулась на руководителя хора, запиравшегося на ночь.
– Моя дорогая, в чем дело? – тихо спросил он и положил руку мне на плечо.
– Мой брат умер, – тупо сказала я, слыша свои слова как будто со стороны, и тогда они показались мне абсурдными. – Он был в походе на Аляске, и его нашли мертвым.
– О, Боже милостивый. Я только что прочитал об этом бедном молодом человеке в газете. Это был твой брат? – он посмотрел на меня с удивлением. Позже я узнала, что за несколько дней до этого в «Нью-Йорк таймс» опубликовали статью «Умирающий в дикой природе турист зафиксировал весь ужас». В газете не раскрывалась личность Криса, потому что до начала того дня, когда Сэму показали фотографию, власти не могли подтвердить, кто это был. На лице руководителя хора сочувствие, некогда теоретическое, приобрело реальный и острый характер, ведь он смотрел в глаза страдающему члену семьи. Этот взгляд я буду видеть снова и снова, до конца своей жизни.
– Можно мне, пожалуйста, просто немного посидеть в святилище? – спросила я, глядя на ключи в его руке.