Коронер сказала, что, скорее всего, он умирал медленно. Это означало, что он знал о приближении смерти, и это было больше, чем я могла вынести. Хотя не было никакой записки для меня, у себя в автобусе Крис повесил заметку, в которой объяснял, что он слишком слаб, чтобы отправиться в поход, и умолял всех проходящих мимо туристов остаться и спасти его, когда он вернется после поисков пищи поблизости. Когда следователь показал нам отчаянное послание, я сразу же вспомнила тот день на пляже, когда мы были маленькими, когда он дрожал от холода и я не могла его утешить. В конце концов я заплакала и заснула беспокойным сном.
На следующее утро мы с Сэмом полетели в самый большой город в самом большом штате, чтобы выполнить самую большую задачу в моей жизни. Я не только постоянно напоминала себе о том, что нужно держаться и не сдаваться, но и не пыталась подготовиться к тому, что, несомненно, станет самым опустошительным и тяжелым событием в моей жизни. Но когда курьер из морга доставил останки Криса, меня это, как ни странно, утешило. Меня охватило абсолютное облегчение. Ой. Это все? Это не он. Это не весь он. Контейнер не был богато украшен, как я ожидала. Его праха даже не было в урне. Он был в пластиковом пакете. Взяв в руки то, что, по их словам, было всем, что осталось от брата, я обратила внимание на белую этикетку на одной стороне. На ней печатными буквами было написано имя: Кристофер Р. Маккэндлесс. Средний инициал Криса был Дж. – Джонсон, по девичьей фамилии нашей мамы, и меня разозлило, что они по неосторожности допустили такую ошибку. Но моя досада была недолгой. Ничто в этой упаковке не указывало на то, кем он был для меня, и, кроме того, Крис бы сам посмеялся над этой опечаткой.
Оставшись на мгновение одна, я достала ручку из сумочки и почтительно изменила букву Р на Дж.
Затем я достала из чемодана небольшой рюкзак, с которым прошла по многим тропам и привезла его на Аляску с одной конкретной целью. Я перевернула коробку из морга набок и начала осторожно укладывать ее в свой рюкзак. Не понимая, как именно устроен контейнер, я запаниковала, когда он приоткрылся, опасаясь, что останки моего брата могут высыпаться на пол или взлететь в воздух, как это бывает с пеплом. Но останки моего самого близкого человека находились в прозрачном пластиковом пакете с красной завязкой, как будто ее только что сняли с буханки хлеба. Прах вообще не был порошкообразным. Он больше походил на гравий. В итоге меня пронзило чувство осознания того, что я держу в руках не все, что осталось от Криса.
Тем не менее я крепко держала рюкзак на протяжении всей поездки обратно в Вирджинию.
Глава 9
Мы с Сэмом вернулись с Аляски, прихватив с собой тайну, связанную с вещами Криса. Никто не знал, что с ними делать. Папа тщательно проверил все, от винтовки до журнала. Его глаза фокусировались с отстраненной сосредоточенностью, анализируя, зачем Крису могла понадобиться каждая из них. Как только он закончил осмотр, а экспонаты были методично упорядочены, мама обошла стол, осторожно прикасаясь к каждому предмету. Она поднесла их к лицу, один за другим, стремясь установить хоть какую-то чувственную связь с сыном. Каждый член семьи, который прибывал в Уиндворд-Ки, подходил к этой антологии деликатно и уделял ей необходимое время.
Мы надеялись, что у нас появится больше ответов, чем вопросов, после того как мы проявим оставшуюся часть пленки из его камеры. Он пропал из нашей жизни больше чем на два года, и снимки – фотографии, которых Крис никогда не видел, – могли бы подробнее рассказать нам о том, чем он занимался.
Я долго держала в руках первый конверт с фотографиями, прежде чем открыть его.
Как бы мне ни хотелось увидеть на них Криса, каждый снимок напоминал мне о том, что я больше никогда его не увижу, и мой разум отказывался это понимать. Я не хотела – не могла – представить себе, что никогда не увижу его во плоти и не почувствую его заботливых объятий.
Но не только его прах принес неожиданное утешение, но и фотографии, которые я просматривала, вызвали улыбку, которая противостояла моим слезам. Первое, что меня поразило, – это то, каким счастливым выглядел Крис. Задумчивое, зачастую сердитое лицо с наших детских фотографий исчезло. Он выглядел свободным, совершенно непринужденным. Никто не заставлял его позировать перед камерой, надевать костюм или улыбаться. Но он улыбался. Даже наоборот, он сиял. Я помнила этот взгляд с тех пор, когда мы детьми ездили в Колорадо и ходили в поход на Лонгс Пик с родителями, Шенноном и Куинном. Шона поехала с нами в горы, но предпочла остаться в «Субурбане», с удовольствием поджав ноги и расслабившись за чтением модных журналов. Это был идеальный летний день в Скалистых горах. Мы остановились на обед в начале Боулдер-Филд, длинного и широкого участка каменистых отложений, оставшихся после разрушительных древних потоков тающих ледников. Мы с братьями карабкались по кускам отложений земли всех размеров, проверяя их на устойчивость, прежде чем перенести на них весь свой вес, а затем переходили к следующему. Это была захватывающая головоломка. Крис и Куинн были полны решимости пройти весь путь до «замочной скважины» и только потом спуститься. Папа им разрешил, но был твердо уверен, что дальше они не пойдут. Остальные из нашей компании наблюдали за тем, как два брата подошли ко входу в «замочную скважину» и торжествующе подняли руки. Они недолго посмотрели в пропасть, а потом спустились обратно, туда, где мы наслаждались палящим солнцем. Улыбки на лицах Криса и Куинна горели так же ярко.
И вот снова появилась эта улыбка. На одной фотографии, сделанной, судя по всему, вскоре после отъезда Криса из Атланты, он стоял по пояс в насыщенно-голубых водах озера. На другой он был в соломенной шляпе, крепких походных ботинках и с ухмылкой смотрел на раскинувшуюся за его спиной Сьерра-Неваду. На одном шутливом снимке он держит в руках напиток, сидя в шезлонге на обочине дороги в поисках попутки, а на другом – прекрасные дикие лошади. Но больше всего меня поразила фотография, на которой он стоит на широкой дороге, где нет ни машин, ни людей, ни зданий. Восторг в его глазах и прекрасный заснеженный горный хребет, который возвышался позади него, не оставляли сомнений в том, куда он направлялся. Несмотря на то что на снимки с последней пленки становилось все труднее смотреть по мере приближения к последнему кадру, эти кадры говорили мне о том, что я и так знала все это время: Крис ушел, чтобы обрести мир и счастье. Среди вещей он оставил прощальную записку, в которой благодарил Господа и говорил, что прожил счастливую жизнь. Я не знала, где он побывал, но, несмотря на диссонанс эмоций, бушевавших во мне, я была рада, что он нашел то, что искал.
В остальном я все еще была в шоке, фальшиво улыбалась и пыталась держать себя в руках ради родителей. Покладистая Карин проявилась в полную силу, и мне стало легче просто действовать. Мама поручила мне и моим братьям и сестрам кратко описать жизнь нашего брата на четырех коллажах для поминального вечера, который был запланирован на следующий день.
Мама вручила мне большую коробку старых фотографий, не имея сил просмотреть ее первой. Шелли, Шона, Сэм и я покопались в воспоминаниях, упорядочили фото по датам. Так мы начали эксгумацию нашего общего детства.
Первый коллаж был посвящен Крису в детстве: «Ну, вот и начало». Шелли вздохнула и протянула мне маленькую фотографию мамы, датированную апрелем 1968 года. На снимке она гордо стоит в купальнике, держа на руках Криса – крошечного семинедельного ребенка с дефицитом веса. Шелли поджала губы, и я поняла, почему фотография ее расстроила. В то время как мама демонстрировала свою фигуру после родов, Марсия тоже только что родила Шеннона. Марсия в этот момент выглядела измотанной после пятых родов и под надзором нашего папы, что свидетельствовало совсем не о том, о чем говорила Билли.
– Боже мой, посмотрите, – быстро вмешалась Шона, хихикая. – Я и забыла, каким милым он был в детстве! – Она протянула фотографию Криса размером восемь на десять в оттенках сепии, на которой он был запечатлен в редкой формальной позе перед камерой. Он лежал животом вниз, а надетая на нем пеленка так идеально сочеталась с белым пуховым одеялом, что казалось, будто его вставили прямо в зефир. Крис приподнялся на одной руке, осматриваясь, рука его была сжата в кулак прямо перед ухом. Его огромные карие глаза хитро улыбались в камеру, а губы, казалось, были готовы сказать что-то, что было ему не по годам.
Второй коллаж был посвящен раннему детству и начальной школе. Я выбрала фотографию, на которой мы с Крисом стоим перед тонкой рождественской елкой. Мы были одеты для церкви, держа друг друга за руки, и широко улыбались, стоя среди подарков, оставленных Сантой. Я нашла еще одну нашу сезонную фотографию, с родителями, когда мне был всего один год, а Крису – четыре. На обороте маминым почерком было написано: «Мы на пляже в день Рождества 1972 года – ждем, пока дома допечется индейка». Я подумала, что́, должно быть, чувствовали все наши братья и сестры в тот день дома с Марсией, гадая, где их отец. Я закопала этот снимок поглубже в стопку «не для поминок».
Следующей на оценку была еще одна фотография с пляжа. Это было много лет спустя. С нами было несколько наших братьев и сестер. Папа арендовал для семейного отдыха дом на Западном побережье. После того как была сделана фотография, нас всех выставили из дома. Мама и папа ссорились внутри, и в тот день присутствие зрителей было нежелательно, поэтому мы были вынуждены сидеть снаружи на песке. Все дети Марсии, которым досталась ее светлая кожа, ужасно обгорели на солнце и провели остаток каникул, заживляя огромные волдыри на спине и плечах.
Я нашла еще одну фотографию, где мы с Крисом утопаем в разноцветной осенней листве. Крис зарылся руками в шерсть Бака. «Мы обычно собирали листья в гигантские кучи на заднем дворе дома в Аннандейле, – сказала я, – и ныряли в них снова и снова». Братья и сестры улыбнулись и передали снимок по кругу, чтобы все его увидели.