Летом 1961 года автобус входил в состав целого лагеря брошенных автомобилей, отбуксированных в пустыню для помощи рабочим, которые строили дорогу, предназначенную для упрощения доступа к предполагаемым горным разработкам в этом районе. Но условия оказались слишком сложными для реализации проекта, и его забросили через несколько месяцев. Бригада разбила лагерь и уехала так же, как и приехала, но городской транзитный автобус № 142 из Фэрбанкса остался со сломанной осью. Теперь он служил приютом для местных туристов и охотников на лосей, а более тридцати лет спустя на него наткнулся мой брат.
От Джона я узнала, что сильный магнетизм, которым Крис обладал в школе и колледже, сохранился и в период путешествий. Он всегда был привлекательным и обаятельным, без капли эгоизма. Его уверенность в себе была очевидна. Он выступал против нарушения прав человека и глобальной политической несправедливости, делился резкими суждениями о социальном дисбалансе, свидетелем которого был он сам, – будь то на местном уровне власти или в средней школе. Он делал все это без самодовольства. Он придерживался консервативных взглядов и был одним из основателей клуба молодых республиканцев в колледже, но, не желая навешивать на себя ярлыки или слепо следовать им, он с увлечением писал насмешливые статьи об обеих сторонах политического диалога, будучи помощником редактора школьной газеты.
Люди, которые подвозили Криса во время его путешествия автостопом, были глубоко тронуты их беседами. Независимо от того, сколько времени Крис проводил с ними – ехал всего несколько часов или развивал кратковременные отношения с бродягами, странниками, работодателями или друзьями, – все говорили о том, что почувствовали неожиданную связь с этим молодым человеком, который произвел на них впечатление умного, вежливого и трудолюбивого юноши – пусть он при этом часто уходил от ответа и вел себя загадочно.
Одним из тех, на кого он произвел неизгладимое впечатление, был пожилой мужчина по имени Рон Франц, с которым Крис провел более двух месяцев зимой перед отъездом на Аляску. Рон был военным пенсионером. Он рассказал Крису, что потерял жену и единственного сына в автомобильной катастрофе более тридцати лет назад. Он жил один, у него было не так много друзей. Он предложил Крису подвезти его до лагеря в пустыне в Анза-Боррего. После этого он не мог выбросить Криса из головы. Он счел его умным парнем, поэтому позже он вернулся и разыскал Криса, чтобы уговорить выбрать лучшее направление для своего будущего. Неудивительно, что брат отверг это предложение, но они крепко сдружились. Рон знал Криса под именем Алекс. «Алекс» часто приходил к Рону поесть, постирать вещи и поучиться у Рона искусству выделки кожи. По мере сближения Рон собирал по кусочкам слова Криса и получил такую картину, исходя из которой у Криса больше не было семьи. Они не умерли, насколько понял Рон, но Крис и правда сам решил отречься от родителей и оставить семью. С учетом того, с каким уважением Рон относился к мальчику, он решил, что на это есть веские причины. Рон предложил моему брату усыновить его, сыграть роль дедушки в его жизни. Крис отклонил это предложение. Держать людей на расстоянии было необходимо для того, чтобы и дальше в одиночку путешествовать до Аляски.
Крис любил читать Рону лекции о том, как важно выходить из дома и познавать мир, вместо того чтобы бродить по привычному маршруту от церкви до продуктового магазина и дома. Рон к нему прислушался. После того как Крис ушел из жизни Рона, он съехал со своей квартиры и стал жить как «резиновый бродяга» в кузове фургона GMC, который он оборудовал койкой, кухней, походным снаряжением и переносным туалетом.
Однажды, возвращаясь в свой лагерь после сбора припасов, он подобрал двух попутчиков и заговорил с ними о своем друге Алексе. Один из них спросил, не про Алекса Маккэндлесса ли он случайно говорит, и когда Рон ответил «да», тот сказал, что его друг умер. Автостопщик только что прочитал статью Джона в Outside.
Рон был убит горем. Он немедленно написал в редакцию журнала, попросив копию и объяснив, что знает «Алекса» и хочет поговорить с автором статьи. Вскоре Джон связался с ним.
Через Джона мои родители связались с Роном, и он отправил семье ответное письмо, в котором рассказал о том времени, что он провел с Крисом, и о влиянии, которое Крис оказал на его жизнь. Я прямо чувствовала, как сильно Рон разочаровался в Крисе. Его слова были написаны отчетливо, несмотря на неровный почерк, когда он утверждал, что не знал, что Крис происходит из такой восхитительной семьи с такими любящими, верующими родителями. Казалось, будто он просит прощения за Криса. Я видела, с каким удовлетворением мои родители читали письмо и показывали его другим, и это меня задевало.
Я немедленно написала свое письмо мистеру Францу.
Пожалуйста, сохраните содержание этого письма строго между нами. Мне кажется важным исправить любые неточности в сложившемся у вас восприятии жизни нашей семьи, из которой ушел Крис. Наше детство было полно жестокости – как физической, так и эмоциональной, – и нам было очень трудно.
Я написала еще несколько предложений. В общих чертах, но с донесением сути. Он ответил:
Дорогая Карин.
Я чувствую честность и искренность в ваших словах, и мне кажется, что вы очень похожи на своего брата. Многие ваши слова подтверждают ту информацию, которая так сильно злила Криса.
Рон похвалил моего брата за то, каким прекрасным молодым человеком он был, поблагодарил меня за то, что я помогла ему лучше понять Криса, и пообещал сохранить в тайне все, чем я с ним поделилась.
Когда мы с мамой вместе ездили в Калифорнию, чтобы навестить Рона в пустыне Анза-Боррего, мы с моим другом по переписке обменялись многозначительными взглядами во время совместных бесед о друге, брате и сыне, которого мы помнили. Рон все еще глубоко скорбел о своем товарище. Несколько раз он останавливался на полуслове, слезы наворачивались на глаза, и он переводил взгляд на пустыню.
Рон возил нас к озеру Солтон-Си и в другие места в окрестностях Боррего-Спрингс, которые они исследовали вместе с Крисом. Пустыня казалась бесконечной. Мы проехали мимо небольшой группы мигрантов, но в остальном мы видели только пунцовые цветы на кактусах чолла и окотилло и несколько пролетающих мимо перекати-поле. Я с трудом понимала, что именно привлекло Криса в этом месте.
Только с наступлением темноты до меня дошло. Вокруг нашего маленького костра пустынные равнины были идеально ровными, насколько хватало глаз. Когда солнце скрылось за горизонтом, чернота превзошла параллель пересохших песков и, казалось, полностью окутала меня. В ночном небе открывался самый захватывающий вид, который я когда-либо видела. Как будто меня подняли, чтобы я коснулась потолка планетария, и звездное небо поглотило меня. Я сидела одна на земле в дешевом кресле на лужайке, как очередная бесконечно малая песчинка.
С просторами звездного неба Анза-Боррего сравнимы бескрайние северные равнины Южной Дакоты. Мы с Фишем отправились в Бэдлендс еще к одному человеку, который стал близким другом Криса во время его путешествий, – Уэйну Вестербергу из города Карфагена. Мне стало ясно, почему Крис почувствовал себя комфортно в размеренном темпе и трудовых буднях маленькой фермерской общины, площадь которой составляла всего четыре квадратных километра. Там были продуктовый магазин, банк и одна-единственная автозаправочная станция. Ближайший международный аэропорт находился почти в трехстах километрах.
Из писем, которые Крис писал Уэйну, было очевидно, что он установил с ним прочную связь, как будто Уэйн был кем-то вроде молодой замены отца. В одном письме Крис призывал Уэйна прочитать «Войну и мир».
Когда я сказал, что у тебя один из самых прекрасных характеров из всех, кого я встречал, я не шутил. Это очень мощная и в высшей степени символичная книга. В ней говорится о том, что, как мне кажется, тебе придется по душе. То, что большинству людей не удается понять.
В последней открытке Уэйну он написал:
Если это приключение окажется роковым и ты больше никогда обо мне не услышишь, я хочу, чтобы ты знал, что ты – замечательный человек.
Очевидно, что моего брата тянуло к Уэйну, так же как других тянуло к моему брату. Мне не терпелось встретиться с ним и лично убедиться в притягательности этого человека.
Когда мы с Фишем ехали на арендованной машине по пустынным шоссе через сплошные поля кукурузы, пшеницы, сена и подсолнухов, то я вспомнила поездки по стране, в которые нас возили родители с прицепом Airstream на буксире. Однажды, когда мы ехали по Среднему Западу, с тревогой наблюдали, как зловещая темная туча пробирается через равнины. Когда она приблизилась, мы поняли, что это не та гроза, через которую мы ожидали проехать. Вместо обильных капель дождя стеклоочистители размазывали по лобовому стеклу желто-зеленую кашицу. Даже когда дворники работали на максимальной скорости, было почти ничего не видно через лобовое стекло. Я восхищенно наблюдала за жутким зрелищем, когда рой насекомых стремительно погибал, разбиваясь о поверхность с грохотом, как градины. Папа сказал, что это была саранча, как в восьмой казни египетской.
Мы с Фишем прибыли в Карфаген во второй половине дня и встретились с Уэйном, который повез нас смотреть зерновой элеватор и другие места, где Крис проводил время. Уэйн ехал быстро, с пивом на коленях и на панели. Я оглянулась на Фиша, но он на вид был абсолютно безразличен, поэтому я дважды проверила ремень безопасности и постаралась не выглядеть испуганной. Позже мы встретились с девушкой Уэйна, Гейл, и друзьями Криса, отправились туда, где Крис любил проводить время после работы – бар «Кабаре», боулинг. Я рассказывала истории из детства о бурных выходках Криса в боулинге, а его приятели добродушно смеялись, вспоминая своего друга. Компания проявила доброту и гостеприимство по отношению ко мне и Фишу, и мне они показались невероятно искренними.