Этот парень серьезно? Он правда только что это сказал?
Я вновь посмотрела на бедного засранца.
– Простите, но вы, кажется, не совсем поняли, – сказала я медленно. – Давайте я попробую объяснить еще раз. Я принимаю решения о закупках для мастерской. Я плачу за запчасти, которые вы хотите нам продать.
На мгновение он уставился на меня пустым взглядом, а затем стал открывать одну из коробок, которые держал в руках.
– Вау, – остановила я его. – Вы правда хотите попытаться продать мне амортизаторы и распорки прямо сейчас?
– Ой… Эм, – заикаясь, произнес он. – Наверное, нет.
– Как насчет того, чтобы заглянуть в другой раз? – предложила я. – И когда я представлюсь как владелица мастерской, вы пожмете мне руку и мы продвинемся дальше.
Он ушел, поджав хвост. Мы с Синди любили пересказывать эту историю технарям ради смеха, но в то же время она служила показательным примером, и это был лишь один из многих подобных курьезов. Мне стало ясно, что нужно превратить в преимущество то, что Фиш считал недостатком, если я хочу добиться успеха.
Одинокая владелица автомастерской – это нечто уникальное в своей сфере, привлекающее внимание людей. Просто нужно было заработать себе место в этом бизнесе. Каждое утро по дороге на работу я стояла на светофоре, наблюдая за разнообразием автомобилей, проезжающих мимо во всех направлениях: красочное сочетание металла, стекловолокна и пластика всех форм; большие и маленькие, новые и старые; спортивные автомобили, седаны, грузовики, семейные фургоны – гарантия, что работы хватит, если все делать правильно.
И мы делали. В графике неизменно было полно заказов, и все новые заказы поступали по рекомендациям. Я прекрасно обходилась без Фиша – на самом деле все шло даже лучше, чем просто отлично. Я была на высоте.
Я обожала свою независимость. Впервые в жизни я почувствовала себя полностью уверенной в себе.
Нервный срыв и слезы клиента в зале ожидания C.A.R. Services – вот что случалось нечасто. Но когда я сидела за стойкой регистрации и печатала счет, одетая в футболку с улыбающейся машиной, танцующей над нашим слоганом: «Мы делаем вас и вашу машину счастливыми», – я заметила, что Пэм Штольц вот-вот посыпется. Она ждала, пока мы завершим техосмотр ее «Тойоты Камри». Пэм долгие годы была нашей клиенткой и она не из тех, кого я бы назвала эмоциональным человеком, когда дело касается техобслуживания.
– Эй, Пэм? Тебе ведь уже сказали, что машина прошла проверку? – спросила я со своего места.
– Что? – тихо ответила она. – А… да, спасибо.
Ее взгляд на мгновение задержался на моем обеспокоенном выражении лица, но затем вернулся к книге, лежащей на коленях, «Тайное искусство доктора Сьюза» – не такое уж и трогательное чтиво.
– Извини, что вмешиваюсь, – продолжила я, – но с тобой все в порядке? С Майком и детьми все хорошо?
Она снова подняла глаза, лицо залилось румянцем.
– Прости, пожалуйста, – сказала она и сняла суперобложку с книги. – Я начала читать эту книгу несколько дней назад. Я знала, что мы с тобой встретимся, и не хотела ее приносить, но я просто не смогла оторваться.
В ее руках оказалось теперь уже обнаженное издание «В диких условиях». На ее лице было то же выражение, которое я впервые увидела на лице руководителя хора в ту ночь, когда узнала о смерти Криса.
Книга «В диких условиях» исчезла с полок магазинов с такой скоростью, которой никто не ожидал. Если не считать наших долгих бесед с Джоном Кракауэром, я почти ничего и никому не рассказывала об этой истории и моем отношении к ней. Каждый раз, когда клиенты выясняли, что сестра главного героя на самом деле та самая Карин, к которой они приехали на своей машине, им казалось, что такого просто не может быть.
Я была озадачена тем, какое внимание привлекла история Криса, причем у такого множества людей. И по мере роста интереса росло и количество вопросов, причем в геометрической прогрессии. Статья, которую Джон написал о Крисе для Outside – «Смерть невиновного», – принесла больше писем, чем любая другая за всю историю журнала, и теперь книга доказала, что обладает такой же мощной притягательной силой. Многие восхищались Крисом за его мужество и вдохновлялись его возвышенными принципами, его милосердием, его готовностью отказаться от материальных благ, чтобы следовать по истинному, по его мнению, пути к непорочному существованию. Другие считали его идиотом и осуждали за тупое, безрассудное, на их взгляд, поведение. Некоторые просто считали, что он психически неуравновешен и ушел в пустыню без намерения когда-либо вернуться.
Крис не интересовался чужим мнением, поэтому и я решила не беспокоиться о негативных суждениях и по большей части сдержала данное себе обещание. Но когда критики заявили, что его исчезновение было не более чем невероятно эгоистичным актом жестокости по отношению к родителям, я приняла это к сведению. «Какому сыну бы захотелось причинить своим родителям и родным такую непроходящую и невыносимую боль?» – написал один из читателей Outside. Другой написал: «…Хоть я и сочувствую его родителям, его мне совсем не жалко».
Родители упивались сочувствием. Они привязались к тем, кто говорил что-то вроде: «Мой сын тоже был эгоистом. Как жаль, что ваш не дожил до того времени, чтобы перерасти подростковое бунтарство». Они по-прежнему не чувствовали ни ответственности, ни причастности к тому, что произошло. Когда люди спрашивали их, почему Крис так злился на них, они просто вздыхали и говорили: «Ну, как написал Джон, “дети порой становятся суровыми судьями своих родителей”».
Я не знала, правильно ли я поступила, не позволив Джону написать всю правду о том, почему Крис так бесцеремонно ушел. Но, с другой стороны, я не считала, что кто-то за пределами семьи должен был знать подробности – семья и так все знала. К тому же мне казалось, что Крис хотел бы, чтобы родители имели возможность доказать, что он умер не напрасно. Но из-за всей этой критики и вопросов «Почему?», крутившихся вокруг меня, было трудно не кричать с крыш о реальных причинах, по которым Крис ушел именно так. Я хотела объяснить, что уйти в дикую природу было далеко не безумием. Это был самый разумный поступок, который он мог совершить.
Крис точно знал, каких эмоциональных демонов ему необходимо убить. Он не понаслышке знал, как часто люди ставят собственные нужды выше чужих, и не собирался поступать так сам. Он любил людей и не собирался становиться отшельником до конца своих дней. Но ему нужно было немного времени и свободы, чтобы исцелиться, прежде чем он сможет сблизиться с кем-то еще. Мне кажется, что он подошел бы к роли мужа и отца с присущим ему стремлением к совершенству. Он был достаточно дисциплинирован и решителен, чтобы сделать все необходимое и добраться до места, где он сможет снова открыться. Слишком многие использовали клише о том, что он искал себя, но Крис точно знал, кто он. Полагаю, что в конечном счете он хотел найти место в обществе, в которое он мог вписываться, оставаясь верным этому знанию.
Пока книга «В диких условиях» занимала верхние строчки многочисленных списков бестселлеров, родители стали чаще говорить об истории нашей семьи, но они всегда представляли все так, будто Уолт развелся с Марсией до того, как вступил в связь с Билли, устранив тем самым стержень неблагополучия. Они то и дело говорили, что понятия не имеют, почему Крис ушел или почему он был так зол на них. Они изображали из себя жертв, усердно трудящихся в религиозных миссиях и благотворительных организациях, чтобы почтить память своего сына, несмотря на ужасную боль, которую он им причинил.
Я высказывала им наедине за каждое нарушение. Я говорила, что братья и сестры Криса не будут спокойно смотреть на такое неуважение. Я предупредила, что их занавес упадет, а вместе с ним и все остальные, если они заведут семью слишком далеко. Папа выпучивал глаза, потом цитировал Библию и заповедь о почитании матери и отца. Мама пыталась приравнять их положение к моему.
– О Карин, – говорила она. – Разве это не ты придумываешь что угодно, лишь бы защитить свой собственный имидж? Знаешь, он ведь и тебя бросил.
Но мне было лучше знать. Пусть даже наши с Крисом пути сильно отличались и редко пересекались, у нас была общая эмоциональная параллель. Я понимала, почему наше детство так сильно повлияло на него, но он всегда был настолько силен в моих глазах, что я даже не ожидала такого. Возможно, при всех способностях, в которых мой брат превосходил меня, я превосходила его в одном – в жизнестойкости.
Годы шли, я непрерывно работала в мастерской и старалась держать родителей на безопасном расстоянии. Еще я старалась больше общаться с братьями и сестрами. В последние годы было слишком легко пренебрегать этими отношениями. Вне работы это были люди, которые понимали меня, единственные, кто вызывал у меня чувство принадлежности к чему-то большему, чем я сама, к чему-то, что я так или иначе выполнила.
Однажды летним днем я приехала в гости к Шоне в Денвер. Ее шестилетняя дочь Хантер смастерила и повесила вдоль железных перил на крыльце красочный баннер с надписью: «Добро пожаловать, тетя Карин!» С заднего двора доносился гул разговоров, и когда я подошла, то смогла различить тенора и альты почти всех моих братьев и сестер и их родственников. Я не ездила в Колорадо по каким-то особым семейным поводам, и когда я завернула за угол и увидела больше всего братьев и сестер, собравшихся после поминок Криса, я поняла, что я и есть этот повод. Меня это тронуло до глубины души.
Каждый нашел время в своем напряженном графике, чтобы все собрались вместе на импровизированный прием, – стае из Денвера не обязательно все делать с особым уведомлением или формальным планированием. Мои сестры, в частности, очень хотели поговорить о новом мужчине в моей жизни. За годы после развода с Фишем я старалась воздерживаться от серьезных отношений, но Шона и Шелли по моим периодическим телефонным звонкам догадались, что этот мужчина – другой. И так оно и было.