Когда я начала свой путь к материнству, меня не покидали слова Шоны. И слова Криса тоже. Его вера в правду превыше всего напоминала мне о том, как важно быть абсолютно честной с Хизер, всегда. Я попросила Роберта и Эмбер условиться, что, как бы плохо кто ни выглядел, мы все будем честно рассказывать Хизер о ее прошлом.
Мы с Робертом продали свои квартиры и вместе купили дом побольше, в комплекте с качелями на большом заднем дворе и желтой комнатой с обоями в цветочек, в которые Хизер влюбилась, как только вошла. Вскоре она стала проводить с нами гораздо больше времени. Я забирала ее из детского сада и возила по магазинам за новой одеждой. Мы украшали ее комнату и делали молочные коктейли с разными вкусами, пока не выяснили, что ей больше нравится. Еще я взялась за более практичные и менее забавные вещи: приучение к горшку, оснащение защитой от детей каждого шкафа, ящика и электрической розетки в нашем доме, многократные бои с автомобильными сиденьями, пока наконец не одержала победу, закрепив этот ужасный агрегат в своем грузовике.
У Хизер были светлые волосы и карие глаза, а весила она килограммов тринадцать. Эта симпатичная малышка хотела, чтобы вся ее одежда была розового цвета, с драгоценными камнями или блестками, – не к этому меня готовила преданная работа в сфере ремонта автомобилей. Меня поражало, насколько быстро менялись аспекты моей личности. Хотя, возможно, они всегда были внутри меня, и мне просто еще предстояло их обнаружить.
В первое наше совместное Рождество я решила использовать эту отличную возможность, чтобы сблизиться и испечь с ней традиционное сахарное печенье. Склонность к совершенству деталей не давала мне покоя, пока я наблюдала, как она высыпает половину упаковки съедобных блесток для Барби на одно печенье со снеговиком.
– Что ж, хорошо, – сказала я, вытаскивая еще одного снеговика, – а еще можно сделать вот так. Смотри, можно подарить ему маленькую шляпку, маленький шарфик и три маленькие пуговки. Вот как нужно делать, понимаешь?
– Мне кажется, так выглядит лучше, – уверенно сказала Хизер. Потом она смастерила еще дюжину разноцветных рыхлых снеговиков, несколько Сант в блестящих синих пальто, фиолетовых штанах и розовых сапогах, а еще оленей, украшенных красной глазурью и серебряными шарами так, словно они пострадали во время массового убийства.
– Тогда ладно, – ответила я, перенося кусочки разноцветного сахара к камину. – Они такие красивые! Санте они точно понравятся.
Мы с Хизер вместе украсили елку леденцами, потому что я сказала, что эльфам и северным оленям тоже нужно перекусить, пока они долгими ночами помогают Санте доставлять подарки. Пока она спала, мы с Робертом поставили крошечные стульчики у елки, чтобы создать впечатление, будто на них сидели эльфы и срывали полосатые угощения. Мы посыпали все вокруг красными и зелеными блестками, чтобы Хизер точно видела, где они были. Блестящий след тянулся по коридору в спальню Хизер и даже в ее ванную. Мама внушала мне, что дом нужно всегда содержать в безупречной чистоте, и теперь я была удивлена, насколько легко – и весело – мне было намеренно усложнять завтрашнюю уборку пылесосом. Еще я хорошо понимала, что скоро мне придется лечь спать, а сверкающее месиво будет ждать меня на полу, все сильнее въедаясь в ковер с каждым утренним шагом. Я знала, что это должно впечатлить.
В кровать Хизер я положила искусно завернутый подарок от Санты – ее собственный сборник рождественских рассказов – среди множества мягких игрушек, как будто Санта спрятал его специально для нее.
Рождественским утром она вышла к нам в комбинезоне-пижаме и с разноцветным ободком в виде оленьих рогов, который мы нашли в торговом центре, и выглядела она такой же милой, как Синди Лу Кто. Она медленно прошла на кухню, указывая маленькими пальчиками в сторону коридора.
– Счастливого Рождества, милая! – сказала я, сжимая ее в объятиях. Она уставилась на меня в ответ круглыми, как блюдца, глазами. – Что, милая? Что такое? – спросила я.
– Мамочка Карин! Здесь был Санта! – наконец выпалила она, практически задыхаясь. – Посмотри! Он правда был здесь! Он был в моей комнате! – Она прошла по сверкающему следу и зашла в ванную: – Папа! Эльфы пользовались моим горшком!
Эта хитрость стоила немалых усилий и принесла именно то впечатление, на которое мы рассчитывали. Роберт улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Но с течением дня, пока Хизер рассказывала всем встречным о том, что к ней приходил Санта, я только и думала: «Боже мой, что я наделала? Я ей наврала! Нужно сказать ей правду прямо сейчас!»
К счастью, рациональные материнские инстинкты возобладали. В тот вечер мы устроились у нее в кровати и прочитали ей на ночь сказку об особенном рождественском подарке. Я поддерживала атмосферу волшебства и рассказывала, что однажды она узнает, как каждому выпадает шанс стать Сантой. Она улыбнулась и заснула в моих объятиях.
Шона была права – Хизер изменила меня во многих отношениях, до такой степени, что я совсем перестала скучать по своей независимости. Казалось, что на смену ей пришла новая миссия – и более великая цель. Хоть Хизер и не была моей родной дочерью, во многом мне казалось, что прошлое готовило меня не только стать ее матерью, но и защитить.
Из-за проблем с алиментами и опекунством, напряженных судебных разбирательств и неприятных показаний в суде мне пришлось решать совершенно новый набор проблем, с которыми я в жизни не ожидала столкнуться. Роберт не любил конфликтовать, он слишком легко подчинялся требованиям Эмбер и соглашался на ее юридические предложения, благодаря которым у нее появлялся стабильный доход без всякой ответственности, и при этом она сохраняла основную опеку над Хизер. Мне было не по себе от того будущего, которое все четче виднелось на горизонте. Я не сводила глаз с двери, представляя свой побег, но что-то меня удерживало. Теперь проблема была не только в том, чтобы уйти от Роберта. Я влюблялась в Хизер даже быстрее, чем в него.
Было неприятно наблюдать за тем, как Роберт избегает сложностей, но я старалась понять, насколько трудно ему было иметь дело непосредственно с Эмбер после того, как она его бросила. Он всегда говорил, что для поддержания любых отношений на стопроцентном уровне необходимо, чтобы один компенсировал разницу, когда другой не может полностью вкладываться в свою часть. Он много раз так поступал с тех пор, как мы познакомились, и я решила, что настала моя очередь. И хотя юридически у меня не было родительских прав на Хизер, я практиковалась в решении эмоциональных проблем под давлением и была рада, что смогла помочь Роберту и Эмбер справиться со всем этим, сосредоточив внимание на том, как будет лучше для Хизер. Было приятно чувствовать себя нужной.
На протяжении многих лет, проведенных с дочерью, я держала себя в узде и задавалась вопросом: что бы сделали мои родители в этой ситуации? Потом обычно делала все наоборот. Поначалу страх неудачи постоянно ощущался в нашей семье, и только я осознавала его зловещее присутствие. Но любовь к Хизер помогла преодолеть все препятствия. И, как я и ожидала, когда Хизер подросла, на меня легла задача ответить на вопросы о ее прошлом. Не всегда это давалось легко, но я дорожила возможностью развить узы взаимного доверия и уважения.
В 2003 году, согласно установленному мною двухлетнему испытательному сроку материнства, мы с Робертом полетели на Гавайи и провели уединенную свадебную церемонию, на которой присутствовали только мы вдвоем и священник. На укромном утесе, расположенном на острове Кауаи, с видом на прозрачные голубые воды, мы обменялись клятвами, обязуясь навсегда стать родителями Хизер. Материнство стало моим любимым наркотиком, и я была от него зависима. Тогда я поняла, что мне нужно больше.
Став мамой, я значительно изменилась и в другом плане, вне материнских обязанностей. На вопросы о моей семье я стала отвечать более открыто и честно. Я перестала отказываться от приглашений выступить в местных школах, где книга «В диких условиях» вошла в список обязательных к прочтению. Когда ученики спрашивали о детстве Криса – что случалось каждый раз, – я старалась, не осуждая родителей, говорить правду. Я напоминала аудитории, что мои родители – обычные люди, а людям свойственно совершать ошибки. Я приводила примеры их хороших поступков наряду с неудачными, по моему мнению, решениями. Однако линия, которой я придерживалась, становилась все более узкой и скользкой, особенно после того, как мама и папа начали чаще выступать с собственными разъяснениями и рассказывали совсем другие истории о нашей семье и о том, каким было наше детство.
Часть года родители проводили в том же городе, что и я, и вскоре они узнали о спорах, которые я вела о нашей семейной жизни. Они начали с пренебрежением выражаться обо мне в разговорах с местными и в церкви, а одним из их любимых объяснений у них было такое: «Карин просто злится, потому что мы завещаем все наши деньги на благотворительность». Мы ходили в разные церкви, но слухи быстро распространяются между паствами. Их комментарии меня очень обидели, но не удивили.
Самым большим оскорблением было непростительное, на мой взгляд, посягательство на убеждения Криса. Мама постоянно использовала последние слова Криса против него. «Карин, я не понимаю, о чем ты, – говорила она, когда я затрагивала болезненные воспоминания из детства, пронзая меня изнутри своим мелодичным тоном. – Разве ты не помнишь, что Крис написал в прощальной записке? Он признался Богу, что прожил счастливую жизнь. Ему не на что было жаловаться». Они сообщили родным, что они рожденные свыше христиане, а мне сказали, что все начисто стерто – обсуждать нечего. Меня возмутило, что они использовали религию как оправдание для своих злодеяний, а также то, что я позволила им использовать книгу Джона в качестве новой Библии – если чего-то нет, значит, ничего и не было. Меня возмутило, с какой легкостью они использовали незавершенную историю Криса в попытке переписать свою собственную.