Получить по почте рюкзак Криса спустя полтора десятилетия после его смерти казалось чем-то нереальным. Когда я заглянула в большую коробку, слезы мгновенно закапали на картон. Измочаленный материал казался грубым и жестким на ощупь. Я поняла, что это рюкзак фирмы North Face, хотя на внешней стороне не было обозначений. Я поставила его рядом со своим рюкзаком объемом 30 литров, отошла и прикинула, что он мог вместить чуть больше. При естественном свете, проникавшем сквозь окна моей кухни, грязно-угольный цвет рюкзака резко контрастировал с глубоким насыщенным черным цветом, который я видела на фотографиях, сделанных Крисом во время путешествий много лет назад. Он говорил об исследовании новых мест. Он выглядел так, будто все еще стремился вперед. Я думала о том, где он побывал, какое расстояние преодолел с Крисом, какие истории мог бы рассказать. Я никогда раньше не ревновала к неодушевленному предмету.
Некогда яркие акцентные цвета стали тусклыми и блеклыми. Неяркий вертикальный прямоугольник тилово-зеленого цвета красовался на передней панели как хорошо изношенный значок выносливости. Полоса светло-фиолетового цвета чуть шире сантиметра проходила по основанию над тем местом, где Крис упаковал свой спальный мешок и пристегнул спальник. Бедренный и плечевые ремни были порваны в нескольких местах, что свидетельствовало о долгих часах службы. От него все еще пахло грязью, погодой и приключениями.
Вытирая слезы и продолжая осмотр, я заметила название производителя, отпечатанное на пряжках крепления по обе стороны от верхних лямок рюкзака. Рельефным шрифтом было написано: itw nexus, wood dale, il 60191. Ирония букв заставила меня задуматься, потому что аббревиатурой ITW часто сокращают Into the Wild – английское название книги и фильма о Крисе. Я предполагала, что Крис никогда не замечал этих крошечных букв, когда писал в своих многочисленных дневниках о путешествиях. Будучи заядлой туристкой, я подумала о том, как здорово было бы в следующий раз взять с собой в его рюкзаке свое снаряжение. Но пена, окружавшая внутренний каркас в задней панели, была повреждена, и, считая себя разумным и эффективным упаковщиком, я знала, что она уже видела достаточно троп и больше не может быть надежной и безопасной. Кроме того, мне нужно было прокладывать свои собственные тропы.
Я легко нашла и расстегнула внутреннюю подкладку, и там лежал бумажник Криса. Он был настолько похож на темно-красное портмоне тройного сложения, которое он носил в старших классах, что я подумала, не то самое ли это портмоне. Застежка на липучке открылась с пронзительным щелчком, и когда я достала предметы и аккуратно разложила их на столе, меня захлестнули эмоции. При виде свидетельства о рождении Криса глаза снова наполнились слезами. Оно было потрепанным и местами неразборчивым, но было аккуратно сложено и надежно спрятано. Библиотечные карточки, которые он получал в городах, через которые проезжал, вызвали у меня улыбку. Среди вещей были карточка социального страхования, регистрационная карточка избирателя, рецепт на очки, удостоверение личности из штата Аризона, санитарная карточка продовольственной службы из Лас-Вегаса и маленький клочок бумаги, на котором он аккуратными печатными буквами записал комбинацию замка своего велосипеда. Я попросила мистера Форсберга подсказать, куда пожертвовать триста долларов, и мы сошлись на том, что Крис хотел бы, чтобы они пошли на охрану природы на Аляске.
Я опустила голову на стол с вещами и разрыдалась.
Мама и папа, узнав, что рюкзак у меня, внезапно им заинтересовались. И вскоре я получила письмо от адвоката родителей. Он представлял недавно созданный ими Мемориальный фонд Кристофера Джонсона Маккэндлесса, и в письме требовалось, чтобы я немедленно передала родителям рюкзак, бумажник и все другие вещи, которые когда-то принадлежали Крису, включая те, которые они отдали мне после возвращения с Аляски с его останками. В письме говорилось, что я нарушаю законное право моих родителей на эти вещи, поскольку они автоматически перешли к ним после смерти Криса, так как он не оставил после себя завещания. Также было четко указано, что все фотографии, сделанные Крисом, являются собственностью родителей. В личной записке от отца содержалось предупреждение о том, что в случае невыполнения этого требования я (а значит, и моя дочь с особыми потребностями) не смогу воспользоваться их солидными активами.
Я не только разозлилась из-за такого бессердечного способа общения, но и огорчилась, увидев еще одно доказательство того, что они настолько не понимали собственного сына. Разве можно подумать, что, когда он умирал в глуши Аляски, среди любимых книг, порванных джинсов, разбитых очков, кухонной утвари, рюкзака, фотоаппарата и непроявленной пленки – после надежды на то, что кто-нибудь появится и спасет его, пока он собирает чернику, – он посчитал бы необходимым взять ручку и набросать на бумаге последнее слово и завещание, чтобы передать право на владение этими вещами.
Это напомнило мне о поездке в Уиндворд-Ки на церемонию развеивания праха Криса. Родители рассказали мне о планах на этот день: я, мама и папа, тетя Джен и Бак на новой лодке родителей должны были уплыть далеко в Чесапикский залив и отправить останки Криса по течению. Тогда я всю дорогу боролась с эмоциями. Я признавала, что они имеют право так сделать, но мне казалось, что Крис этого бы не хотел. Приехав к ним домой, я отвела маму в сторону, чтобы провести отрепетированный спор.
– Мама, я не понимаю, почему мы развеиваем прах Криса в заливе, если он столько раз говорил, что боится находиться на большой глубине.
Я думала, что хорошо подготовилась к разговору, но ее ответ лишил меня дара речи.
– Дело не в Крисе, – сказала она. – Мы живем на берегу залива. Теперь мы плаваем в нем почти каждый день и так будем чувствовать себя ближе к нему.
Жалость к ней в тот момент перевесила гнев. Я вспомнила свои чувства в тот момент, когда мне передали прах Криса на Аляске. Я подумала: «Это не все, что от него осталось». Я знала, что он двигается дальше, и отпустила.
Как только мне показалось, что Кристиана достаточно взрослая для безопасного путешествия, мы с ней сели на самолет до Южной Дакоты, где проходили съемки фильма «В диких условиях». Я изо всех сил старалась оставаться сосредоточенной. Материнские обязанности, сестринская ответственность и огромное обязательство перед Крисом – все это одновременно бурлило во мне, делая каждый день эмоционально изматывающим.
Вскоре после прибытия мы встретились с Шоной и Шелли. Шелли была особенно рада подержать Кристиану, ведь ей самой оставалось всего пару месяцев до рождения сына. В тот день мы все вместе с актерами и съемочной группой отправились в домик у озера на внеплановую встречу между съемками. Шон и его съемочная команда позаботились о том, чтобы для меня подготовили спокойное место, и, после того как я закончила кормить Кристиану, все пришли ее навестить. Все хотели по очереди подержать малышку, и, пока она была на руках у родственников, Шон вывел меня на большую двухуровневую заднюю палубу с видом на воду и позвал члена съемочной группы. Мгновение спустя по деревянным ступенькам знакомой походкой поднялся Уэйн Вестерберг. Шон знал, что произошло, когда я приехала в Южную Дакоту с Фишем за десять лет до этого, и его сочувственное выражение лица подготовило меня к встрече, как будто это была импровизированная сцена.
Уэйн медленно, но целенаправленно подошел ко мне. Он посмотрел мне в глаза, а затем опустил взгляд. Уставившись на свои ботинки, он сказал: «Привет, Карин». А потом мы медленно обнялись, два человека, разделившие общую потерю, пронизанную замешательством и сожалением.
Шон ничего не сказал, но я почти уверена, что его подсознание кричало: «Снято! Вот и все!»
В той поездке мне не удалось увидеть Гейл. Зато у меня появилась возможность встретиться с Трейси Татро. В декабре 1991 года, за восемь месяцев до смерти Криса, Трейси и ее родители были в лагере глубоко в калифорнийской пустыне к востоку от Солтон-Си. Местные жители прозвали это жаркое, неплодородное место «Слэб Сити»[10]. Будучи уже сформировавшимся подростком, она сразу же влюбилась в красивого, загадочного молодого человека, который гостил у друзей в «Слэбе» и представлялся Алексом. По словам Трейси, они наслаждались невинной романтикой долгих прогулок и созерцания заката, перемежая их серьезными разговорами о книгах и о том, чего Трейси хочет от жизни. Ей приходилось терпеть жестокость собственных родителей, и она открылась ему в том, что ей приходилось переживать. Крис ничего не рассказывал ей о своем прошлом, но она увидела понимание в его глазах, когда он внимательно ее слушал.
Она следовала за моим братом, который придерживался строгого режима гимнастики, готовясь к путешествию на Аляску. Она замирала, когда Крис развлекал толпу на блошином рынке старым портативным электронным органом, который кто-то продавал. Пробыв в его обществе меньше недели, Трейси влюбилась. Вскоре после этого Крис снова отправился в путь, но сильные чувства, которые она питала к нему, остались.
Когда я сидела с ней в трейлере для массовки в начале нового съемочного дня, она пристально смотрела на Кристиану, устроившуюся у меня на коленях. Мы тихо поговорили о парне, по которому обе ужасно скучали, но знали под разными именами. Наконец, на середине предложения, она поспешно спросила: – Можно мне подержать ее?
– О, конечно! – ответила я. – Прости, конечно, можно.
В тот момент, когда Трейси коснулась тезки Криса, ее глаза наполнились слезами, которые стекали по ее лицу тихими ручейками. Не думаю, что она обратила внимание на то, что я говорила дальше. Казалось, она была целиком поглощена горем от потери человека, которого знала совсем недолго. Но я понимала ее безмолвный вой. Я уже видела, как негласные связи помогают определенным людям найти друг друга в жизни и какое незначительное влияние оказывает течение времени на то, как Крис воздействует на людей.