Когда война закончилась, пришло время извлечь уроки из этой истории.
Когда Кристиана смогла начать обучение по полной программе дневной школы, я согласилась присоединиться к Бюро спикеров Random House. Книга Джона к тому моменту была напечатана более чем на тридцати языках, и ее уже более пятнадцати лет читали в школах по всей стране. Приходя к старшеклассникам и студентам колледжей, я видела, насколько сильно они стремятся лучше понять Криса. Они хотели знать, что подтолкнуло его к принятым решениям. Учителя и преподаватели хотели, чтобы их студенты установили личную связь с жизнью и смертью Криса, чтобы его победы и ошибки были не просто словами в книге. Я сразу поняла, что этому препятствует нечто весьма простое: студенты не знали всей истории.
Я помогла увековечить недомолвки о жизни Криса. Я чувствовала свою вину в том, что не оказалась сильнее и не позволила Джону рассказать всю правду с самого начала. Но в более спокойные моменты я вспоминала, что во время знакомства с Джоном мне был всего двадцать один год и я все еще надеялась, что мои отношения с родителями пойдут по другому пути. Крис объяснил мне, что нужно учиться не только на их ошибках, но и на собственных. Важно, что сейчас я рассказываю всю правду.
Работая со студентами и получая сообщения о Крисе от людей со всего мира, я поняла, что его наследие могло бы принести гораздо больше пользы людям, если бы в его основе лежало самое важное для Криса: ИСТИНА – слово, которое он аккуратно написал большими печатными буквами в одной из своих любимых книг. Теперь я честно говорю о своей роли в том, что бо́льшая часть этой правды оказалась скрыта. Я старалась простить себя, изучить все возможные причины, почему я так поступила тогда и почему я больше не могу так поступать.
В конце каждой презентации, после каждого сеанса вопросов и ответов всегда случалось так, что как минимум один студент не успевал получить ответы на свои вопросы. Я всегда оставляю последнему ученику возможность не торопиться и медленно собираю вещи. Возможно, самая мощная из таких встреч произошла во время визита в среднюю школу Уэстфилд, крупнейшую в Вирджинии, в том же городе, где мы с Крисом выросли.
– Простите, мисс Маккэндлесс? – Взгляд молодого человека наконец встретился с моим. – Эмм… Я просто хотел поблагодарить вас за то, что вы были так честны с нами.
– Как же иначе, – ответила я, глядя в юное лицо, несущее знакомое бремя.
– Я сам сталкиваюсь с таким дома…
Мы еще немного поговорили о его трудностях в семье, где царило насилие. В моей жизни продолжало присутствовать домашнее насилие, но теперь уже на моих условиях.
– Эмм… и еще кое-что… – Он сделал небольшую паузу, явно собираясь спросить меня о чем-то важном. – Я хотел спросить… Вы смогли простить своих родителей?
За последние несколько лет я разговаривала с тысячами студентов. Это был не самый личный вопрос, который мне когда-либо задавали, но, безусловно, самый сложный. И я не была уверена, что смогу дать ему честный ответ, потому что сама все еще пыталась разобраться в этом вопросе.
Мне трудно разобраться с понятием слова «прощение». Я спорю сама с собой о том, что́ это – вопрос сострадания, понимания или просто желания и способности забыть. Но забвение приводит к повторению. Я борюсь с собственной верой, которая велит мне проявлять милосердие к тем, кто его не просил, и прощать тех, кто этого не заслужил. Как бы больно и сложно ни было, конфликт рассеивается, когда я смотрю на своих детей. В глубине души я знаю, что моя главная обязанность – превыше всего – защищать их и учить. Через все невзгоды, вопреки всему и до последнего вздоха я буду судить о себе по тому, насколько хорошо я выполняю эту задачу.
Будучи мамой, я часто использовала прием, который я называю «проверка Билли», когда мне трудно сдерживать свой гнев и разочарование. Мама редко поднимала на нас руку, в отличие от папы, но боялись мы ее не меньше. Недавно я вернулась домой после напряженной рабочей недели и заметила, что Хизер до сих пор не убрала мокрое полотенце с пола в ванной, испачкала тушью белый стол, а в стакане на бачке унитаза остались застывшие остатки фруктового смузи. Я почувствовала, что начинаю закипать, когда услышала, как в гостиной включается телевизор, и представила, как она раскинулась перед ним на диване. «Это типичные подростковые штучки, – сказала я себе, проводя “проверку Билли”. – Не надо вымещать на дочери свой гнев из-за того, что ты берешь на себя больше дел, чем у тебя есть времени, из-за недосыпания, из-за того, что у тебя давно не было времени посидеть перед телевизором».
Поэтому я сдержалась.
– Хизер, – крикнула я в коридор.
– А-а-а-а? – ответила она, зная, в чем дело.
– Подойди сюда на минутку, пожалуйста! – продолжила я. Она спустилась в холл в предвкушении, что будет дальше. Я заметила, что в ее глазах не было ни капли страха, и потому гордилась собой. – Эй, милая, – сказала я с ноткой сарказма. – Помнишь, утром я просила тебя убраться в ванной?
– Да, – ответила она, посмотрев чуть вниз, а затем по всей ванной.
– Я же говорила по-английски? – спросила я.
– Да, – согласилась она, слегка улыбнувшись.
– А английский – по-прежнему твой основной язык?
– Да, мэм, – ответила она.
– О, отлично! Значит, ты действительно поняла меня. Я волновалась, что тебя полностью поглотил французский, который ты изучаешь в школе, а я сама его уже почти забыла. Фух!
Я пошла на кухню, оставив Хизер заниматься уборкой, абсолютно готовая к тому, что у нас повторится тот же самый разговор, когда дело дойдет до ее комнаты.
Кристиана прекрасно развивается, и у них с Хизер по-прежнему близкие и бережные отношения. Вместе они уже научили меня большему, чем я рассчитывала научить их. Глядя на них, я думаю о нас с Крисом, а также о Сэме, Стейси, Шоне, Шелли, Шеннон и Куинне. Сегодня мои дальние родственники ближе, чем когда-либо. В эту семью не входят люди, которые биологически произвели меня на свет. В нее входят те, кто сформировал меня как личность. Всю жизнь у нас появлялись причины собраться вместе: когда мы были детьми, когда мы повзрослели, а теперь – когда мы стали родителями. Возможно, главное наследие, которое Уолт и Билли нам оставили, это то, как их поступки сплотили нас всех.
Несколько лет назад я посетила те места, где Крис провел последние дни, самые чистые и мирные дни в своей жизни. Мне потребовалось пятнадцать лет, чтобы подготовиться к поездке, и мои братья и сестры помогли мне обрести силы.
Мы с Джоном отправились в путешествие летом 2007 года, как раз перед выходом фильма в кинотеатрах по всему миру. Как и на протяжении всей работы над книгой и фильмом о жизни Криса, присутствие Джона приносило мне огромное утешение и в тот день, когда я посетила место гибели Криса. Его присутствие рядом казалось невероятно уместным.
Мне было любопытно, о чем думал Джон, когда мы любовались суровым ландшафтом Аляски, раскинувшимся вокруг нас. Я знала, что идти легким путем – не в характере Джона. Моя рискованная сторона считала, что ее слегка обманули, пока мы парили высоко над густыми елями и ольхой в безопасном и теплом вертолете. Я бы предпочла окунуться в это испытание с головой, но только если бы оно имело смысл. Несмотря на огромную любовь к природе и приключениям на свежем воздухе, я никогда раньше не бывала в глуши Аляски и не ходила в походы по подобной территории. Я приняла свой уровень наивности, и раз уж я не нашла времени, чтобы как следует потренироваться и подготовиться, я решила, что мне не стоит идти в поход. Самой важной целью этого похода для меня было вернуться домой к Хизер и Кристиане, и голос Криса в моей голове служил самым сильным напоминанием.
Вдалеке были видны ледники, но на земле не было снега, как в те дни, когда Крис ходил пешком по этой местности. Сверху, не слыша ничего, кроме высокочастотного гула самолета и разговоров нашего пилота через гарнитуру, трудно было представить, что пережил Крис. В моем сознании пронеслись фотографии, которые он сделал. В груди все сжалось, когда Джон указал на реку Текланика. Взбаламученные воды все еще сохраняли коричневый оттенок ила после поздней весенней оттепели.
Полозья приземлились на скалистых берегах гораздо более спокойной реки Сушана, водной артерии, которая протекает рядом с заброшенным автобусом, в котором Крис жил более ста дней. Мы все еще были в нескольких минутах ходьбы от того места, где был брошен автомобиль. Носки моих тяжелых ботинок шаркали по береговой линии. Я подобрала несколько небольших разноцветных камней, изучила их аэродинамические свойства, а затем бросила в воду так, как когда-то учил Крис, надеясь, что они подскочат. Но мои навыки уже давно подзабылись – камни просто плюхнулись в холодный медленный поток и снова встретились с речным дном.
Пока я поднималась по короткой тропе, Джон позволял мне переварить чувства, которые меня ожидали за зарослями. Выйдя на поляну, я увидела его справа от себя. Автобус 142 транспортной системы города Фэрбанкс был припаркован рядом с осиновым подлеском и жидкими зарослями кипрея с краснеющими цветами. Сорок с лишним лет борьбы со стихией привели к тому, что зеленая и белая краска облупилась. Ржавчина пожирала металл, расползаясь везде, где обнажалась желтая грунтовка. Я медленно повернулась, совершив полный круг, делая глубокие вдохи, чтобы впитать и боль, и покой. Я видела, что привлекло Криса в этом безмятежном и красивом месте, и вспомнила, как он писал, что был один, но не чувствовал себя одиноко. Но грусть вернулась, когда я вспомнила его записи в дневнике, судя по которым ближе к концу он был одинок и напуган. Перед автобусом стояло кресло, в котором Крис сделал печально известный автопортрет – единственное изображение, которое Джон использовал в книге «В диких условиях», – в более счастливые времена. Одна нога удобно закинута на другую, а широкая улыбка озаряет выражение абсолютного удовлетворения. Я закрепила этот образ в своем сознании как воспоминание, которое заберу с собой из этого места.