Жужжание комаров около ушей вынудило меня поскорее идти дальше, и я попросила Джона показать мне местонахождение пещеры, где Крис тщетно пытался защитить мясо лося от полчищ мух и их личиночных отпрысков. Автобус стоял примерно в девяти метрах от небольшого утеса, возвышающегося над Сушаной. Мы перебрались по узкой и почти нехоженой тропе над обрывом к воде. Несмотря на нашествие насекомых, это было прекрасное место, с тихими звуками воды, бегущей по камням и между ними, извивающейся далеко в лесу, насколько было видно. Я представляла, как Крис останавливается, чтобы полюбоваться уединенным видом, пока тащит наверх и через край воду для купания и питья. Недалеко от вершины в скале виднелось небольшое отверстие, где Крис убрал достаточно утрамбованной грязи для создания импровизированной коптильни. Тяжесть его отчаяния навалилась на меня, когда я стояла на том же месте, где он мучился из-за своей неудачи.
Вернувшись на вершину выступа, я оглядела поляну и собралась с духом, чтобы осмотреть салон автобуса. Внутри я взглянула прямо на матрас, где Крис сделал свой последний вздох. Слезы затуманили периферийное зрение, когда я медленно шла к задней части. Сев на импровизированную кровать и протерев глаза, я попыталась представить себе Криса: как он разжигает огонь в масляной печке, ест, читает книги и пишет в дневнике. Некоторые окна были разбиты, некоторых просто не было, из-за чего внутрь проникали прохладный влажный воздух и комары. Пол был усыпан листьями и грязью. Я почувствовала непреодолимое желание убраться. Но у меня не было сил.
Когда мой взгляд переместился вверх, я увидела граффити, которыми были покрыты стены из потертого листового металла. Бо́льшую часть из них нарисовали паломники, вдохновленные книгой Джона, чтобы посетить последнее пристанище моего брата. Многие были сделаны людьми из отдаленных уголков земного шара. Несмотря на то что послания отличались друг от друга – некоторые были весьма душераздирающими, а некоторые, казалось, были написаны с воодушевлением, – все они наводили меня на мысль, что людей привлекает сюда не столько связь с тем, что они нашли в Крисе, сколько воссоединение с тем, что они потеряли в себе.
Я слышала, как Джон передвигается возле автобуса, и меня осенило, что я перед ним в таком долгу, который никогда не смогу вернуть. Факт остается фактом: если бы Джон не написал такую интригующую книгу, я и моя семья просто продолжили бы горевать в тишине. А мир остался бы без вдохновляющей истории о моем брате. А мне бы оставалось только грустить каждый день, если бы не постоянный поток любезных незнакомцев и их историй, которые смягчали это горе.
Еще у меня ни за что не хватило бы эмоциональных сил отследить путь моего брата и повторить его, как это сделал Джон. Я бы столького не узнала о последних годах его жизни и, что, возможно, самое главное, о последних часах его жизни. Я бы все еще была лишена того покоя, который есть сейчас в моем сердце, от осознания того покоя, который Крис нашел в своем сердце перед смертью. Джон написал:
Последнее, что он сделал – сфотографировался возле автобуса под высоким небом Аляски, держа в руке записку, направленную в объектив камеры, а другую подняв в мужественном, исполненном восторга прощании. Его лицо ужасно измождено, почти как у скелета. Но если он жалел себя в те последние трудные часы – потому что он так молод, потому что он так одинок, потому что тело его предало, а теперь подводит и воля, – по фотографии этого не видно. На фотографии он улыбается, а выражение глаз невозможно понять иначе: Крис Маккэндлесс был спокоен, безмятежен, как монах, ушедший к Богу.
Это была та самая записка, которую когда-то давно передал нам коронер. Крис вырвал страницу из одной из своих любимых книг – мемуаров Луи Л’Амура «Воспитание странствующего человека» – и написал очень аккуратно, очень крупными печатными буквами:
У МЕНЯ БЫЛА СЧАСТЛИВАЯ ЖИЗНЬ, И Я БЛАГОДАРЮ ГОСПОДА.
ДО СВИДАНИЯ, И ДА БЛАГОСЛОВИТ ВСЕХ ГОСПОДЬ!
На обратной стороне этой страницы были напечатаны несколько строк, предложенных Л’Амуром, из стихотворения Робинсона Джефферса «Мудрецы в час тяжелый»:
Смерть – жестокий жаворонок: но умереть, сделав
Нечто более достойное вечности,
Чем мышцы и кости, стоит скорее для того, чтобы избавиться от слабости.
Горы – мертвый камень, люди
Восхищаются или ненавидят их за величие, за их дерзкое спокойствие,
Горы нельзя смягчить или встревожить,
И немногие мертвецы способны на такое.
Хотя в своем последнем послании Крис обращался к другим, я считаю, что он писал скорее для себя, чем для мира. Его последний акт самосознания. Его последний акт истины.
По мне, жизнь подобна книге. У всех нас одинаковые первая и последняя главы. Историю нашей жизни и наследие, которое мы оставляем после себя, составляют промежуточные страницы.
Трагично, что мой брат умер таким молодым. И хотя он боялся предстоящей смерти, он умер в спокойствии, потому что дороги, которые он выбирал на протяжении всей своей жизни, позволили ему остаться верным себе. Все же, когда бы этот конец ни наступил, разве это не лучшее, на что мы можем надеяться?
Я верю, что Крис отправился в самую глушь в поисках того, чего ему не хватило в детстве: покоя, чистоты, честности. И он понимал, что нигде невозможно это найти, кроме как на природе.
В сорок два года мне часто кажется, что я живу и за Криса, и за себя, поскольку вся его жизнь примерно равна первой половине моей. У него не было возможности прожить долгую взрослую жизнь или стать родителем. Сейчас я понимаю, что в зрелом возрасте я искала то, чего мне не хватало в детстве: необходимых уроков достоинства, силы и безусловной любви.
Наследие, которое я оставлю после себя, будет иметь мало общего с известными историями, книгами или фильмами. Оно будет связано с тем, как я люблю двух маленьких девочек. Все мои братья и сестры, кроме Шеннона, обзавелись детьми, и я знаю, что они к ним относятся так же, как я к своим. Большинству из нас было страшно становиться родителями, и все мы радуемся друг за друга, видя, как у нас это хорошо получается. За десятилетия после смерти Криса мы с братьями и сестрами собрались найти собственную правду и создать собственную красоту в его отсутствие. Друг в друге мы нашли избавление от грехов, подобно тому, как Крис обрел спасение в дикой природе перед смертью.
Во время поездки к автобусу я представляла всех братьев и сестер Криса и оставила дневник. Братья и сестры Криса заполнили первые несколько страниц, а остальные предназначались для посетителей отдаленного места, чтобы они рассказали свои истории о том, как они там оказались.
«Следуй за своим сердцем, следуй за своими увлечениями», – написал Сэм.
«Крис, – написала Стейси, – всегда остается авантюристом, жаждущим знаний. Я знаю, понимаю и люблю тебя!»
Шелли написала: «Перед рождением сына я устроила ему большую вечеринку в стиле Маккэндлесс. Внутри приглашений была цитата Ходдинга Картера: “Есть только два вечных наследия, которые мы вправе надеяться передать детям. Одно из них – корни, другое – крылья”. Я думаю, что каким-то странным образом ты отправил мне величайший подарок. Я всегда буду обращаться к тебе за советом, чтобы не обрезать своему сыну крылья. Навсегда в моем сердце и душе».
Я поместила в дневник фотографию, на которой мы все вместе, когда были маленькими детьми. Мы все стоим бок о бок. Глядя на эту фотографию, я не вижу, как сильно мы различаемся по возрасту. Я не вижу сводных братьев и сестер. Я не вижу, чтобы кого-то не хватало. Я вижу семью. Я вижу, что мы все улыбаемся, и даже у Криса улыбка до ушей.
Это был хороший день, и его у нас никто не отнимет. Под фотографией я написала: «Любовь братьев и сестер никогда не умрет», а Шона: «Мы – единое целое».
И она права.
Примечание автора
30 сентября 2012 года я открыла входную дверь, чтобы загрузить кое-какие вещи в свою «Хонду Пилот», и увидела на крыльце маму. Она не приходила ко мне уже несколько лет, и этот визит был без приглашения. Потрясенная, увидев ее там, первым делом я подумала: «Хорошо, что девочки сегодня у Роберта». Хизер было тринадцать, а Кристиане – шесть. Младшая даже не узнала бы бабушку.
Когда я спросила маму, что она здесь делает, она сверкнула слишком знакомой неискренней улыбкой, затем показала мне маленький сверток, перевязанный атласной лентой, и сказала, что это подарок на годовщину. Она никогда до этого не дарила мне подарков на годовщину, и я знала, что через общих знакомых ее уведомили, что мы с Робертом расстались два года назад. Я приняла сверток – не знаю зачем, – и она ушла. Я немного подождала, прежде чем открыть подарок. Внутри была старая безделушка с какой-то из полок в доме в Аннандейле. Толстая черная подложка в дешевой деревянной рамке с гравюрой на позолоченной бумаге с изображением двух обнимающихся голубков в центре. Я слишком хорошо знала мамины приемы, чтобы ее послание не прозвучало предельно ясно.
Когда в разговоре о ее решении остаться с папой возникала неловкость, она всегда заостряла внимание на моих неудачных браках. Она воспринимала их как доказательство моих недостатков, а я считала уход из ситуации, когда ко мне относятся неуважительно, доказательством моего мужества. Я хотела, чтобы мои дочери усвоили этот ценный урок от меня. Несмотря на семейные проблемы, мы с Робертом редко ссорились, никогда – в присутствии девочек. Однако мы всегда были честны с ними, говоря о нашей ситуации, даже когда разговаривать было трудно. Некоторым кажется странным, что мы с Робертом по-прежнему проводим много времени вместе с девочками на общественных или школьных мероприятиях, вместе ужинаем, даже иногда ходим в походы, несмотря на то что мы больше не пара. Люди говорят, что это просто ненормально. Они правы. И я очень горжусь этим. Я хотела, чтобы мои девочки усвоили этот урок стойкости от меня. И вместе мы с Робертом показали им свою безусловную любовь к ним обеим.