Матильда удовлетворенно кивнула — было видно, что руки Зины ей понравились.
— Ты куришь? — продолжила она.
— Нет, — мгновенно соврала Зина, сориентировавшись на месте.
— Хорошо. Я не выношу курящих женщин. Работать на кухне курящая женщина у меня не будет. Ладно. Я тебя возьму.
— Но как же… — запротестовал было Жан, однако Матильда бросила на него испепеляющий взгляд:
— Пошел на свое место! Я и без тебя разберусь!
Все знали, что спорить с хозяйкой не только бессмысленно, но и опасно. Поэтому африканец исчез мгновенно, растворился в темноте.
— Иди на кухню, работай, — скомандовала Матильда. — Тебе расскажут и покажут, что делать. Приходить каждый день будешь к четырем часам дня и оставаться еще час после закрытия заведения. Так как будешь нарушать комендантский час, получишь специальный пропуск. Все сотрудники ресторана его имеют. Расчет будет происходить каждые три дня.
— Спасибо! — Все в душе Зины пело, и, подыгрывая сама себе, она показывала это ликование внешне.
— Сильно не радуйся, — Матильда скривилась, — если увижу, что плохо моешь посуду, вышвырну без сожаления. Шутки здесь не пройдут.
Кухня тонула в клубах белого чада. Суетилось на ней человек десять — и женщин, и мужчин. Главным поваром был мужчина лет пятидесяти с добрым, но уставшим лицом. Он выдал Зине белый фартук и указал на длинную мойку с несколькими кранами, за которой стояли две женщины.
— Будешь работать здесь, с ними. Людей нам действительно не хватает.
С удивлением Зина обнаружила, что кухня перегорожена на несколько закутков. Главный повар — представляясь Зине, он сказал, что его зовут Микола, — поймал ее взгляд:
— А это для артистов. Артистки здесь переодеваются.
— Как артистки? — удивилась Зина. — Здесь же кухня!
— А вот так. В ресторане только звезды имеют отдельную гримерку. А все остальные — в кухне, с народом.
— У вас и звезды выступают? А кто, например? — Крестовская выразила всем своим видом горячую заинтересованность.
— Ну, иди работай, — не ответив на ее вопрос, Микола переменился в лице, — некогда нам разговаривать.
— Привет. Меня Людой зовут. — Женщина, стоявшая рядом с Зиной возле мойки, повернулась к ней. Она была молодая, не старше 35 лет, чем-то похожая на нее внешне — такая же бледная, изможденная, как и сама Зина.
— Очень приятно. Вера, — представилась Крестовская конспиративным именем, на которое у нее были официальные документы. — А ты давно здесь работаешь?
— Второй месяц уже. Платят хорошо, только работа адская. Сама узнаешь.
Руки Зины погрузились в мыльную пену. Гора посуды росла с неимоверной скоростью. Казалось, чем больше они моют, тем больше посуды приносят из зала.
От мыльной пены и горячей воды руки Зины стали болеть, а уже через два часа спина ее не разгибалась. Это гораздо хуже, чем делать вскрытие, машинально подумала она. Мытье посуды требовало тяжелого физического труда.
Работы было так много, что Зина не могла даже словом переброситься со своей соседкой. Тем более, время от времени в кухне появлялась Матильда, явно наблюдавшая за работой новенькой. Но, судя по всему, она осталась довольна.
Как оказалось, в работе посудомойки был большой плюс: иногда тарелки приносили почти полными, с нетронутой едой.
— Нам разрешают брать это, — шепотом сказала Люда, сунув в руку Зины небольшую банку, — Матильда не следит, а Микола закрывает глаза. Он добрый. Знает, что мы голодаем.
Очень скоро в баночке Зины уместились две целые котлеты и картофельное пюре — просто царская снедь! Она аккуратно спрятала банку с едой в пальто, висевшее на вешалке, замотав в рукав.
Через три часа было разрешено сделать небольшой перерыв. Третья женщина куда-то ушла, а Люда с Зиной сели на скамейку возле стены.
— Мало работы сегодня, — сказала Люда.
— Как это мало? — поразилась Крестовская, для которой мытье всех этих бесконечных тарелок стало адом.
— Ты не видела, что здесь на концертах делается! Когда знаменитости выступают, Лещенко или Антон Кулешов.
— Я спросила у Миколы, какие знаменитости здесь бывают, но он ничего не сказал.
— А ты больше никогда не спрашивай, — голос Люды понизился до шепота, — здесь это больная тема. За расспросы могут и с работы выгнать.
— За что? — удивилась Зина.
— За расспросы, говорю. Особенно о звездах. Они здесь все не свои после убийства Кулешова.
— Что? — ахнула Зина, никак не ожидавшая такого поворота.
— Ну да, ты же не слышала. Они это тщательно скрывают. Говорят, что Антон Кулешов куда-то уехал. А на самом деле убили его, прямо здесь, в «Парадизе», еще 4 января.
— Да ты что! — Зина всплеснула руками. — Как же это? Антон Кулешов! Такой знаменитый артист! Что же произошло?
— Никто не знает. У нас об этом запрещено говорить. Но так как ты новенькая, тебе расскажу, — убедившись, что поблизости никого нет, Люди зашептала прямо ей на ухо: — Выход его на сцену был. Он опаздывал. Матильда пошла в гримерку. Запертую дверь взломали. А там — он…
— Убит? — Зина насторожилась, чтобы не пропустить ни единого такого ценного слова.
— Еще как! Говорили, что отравили его каким-то ядом. И что самое страшное — он был на мумию похож.
— Как это? — не поняла Крестовская.
— А вот так! Весь черный, сморщенный, высохший, как будто выкопали его из-под земли. Говорят, жуткое было зрелище.
— Так может, он выходил куда из гримерки?
— Никто не знает. Девица его последняя, Танька Малахова, утверждала, что выходил. А Жан, ну негр наш, который вечно у дверей торчит, говорит, что нет.
— А что за девица была у Кулешова?
— Та, — махнула Люда рукой, — актрисулька из кордебалета. Хочешь, я тебе ее покажу?
— Конечно!
— Тогда идем.
Новая подруга подвела Зину к перегородке, за которой переодевались артистки.
— Вот она, справа возле стены, — зашептала. — Видишь? Высокая брюнетка с длинными волосами. Хорошенькая, но дура страшная. Она с Кулешовым всего неделю встречалась.
— Ужас… — содрогнулась Крестовская.
Люда снова увлекла ее к скамейке. Но дорассказать не успела. Появился Микола:
— Работать, девочки. Отдохнули и хватит.
Глава 10
Вопль, резко перешедший в судорожное рыдание, разрезал плотную тишину. Было около четырех часов дня, и персонал «Парадиза» только приступал к работе — кабаре открывалось в шесть. На местах уже были все работники кухни и большинство артистов. В последнее время порядки в клубе ужесточились, артистов собирали тоже к четырем и заставляли репетировать почти до прихода гостей.
Вопль доносился из закутка возле кухни, где переодевались танцовщицы. И почти никого не удивил. В последние дни скандалы, крики, слезы, оскорбления стали обычным делом. Матильда безжалостно вышвыривала артисток за малейшую провинность. А тех, кто оставался работать, доводила до истерики.
Все знали, что это связано со странной и страшной смертью Антона Кулешова, из-за которой руководство кабаре, и в первую очередь Матильду, не оставляли в покое. Доходило до арестов — по малейшему подозрению в неблагонадежности любого из персонала кабаре могли схватить жандармы сигуранцы. Румыны были твердо уверены, что Антона Кулешова убили партизаны — за сотрудничество с оккупантами, для устрашения остальных артистов.
Поэтому они готовы были арестовать кого угодно, чтобы под пытками выбить признание и подтвердить свои подозрения о том, что среди персонала «Парадиза» затесались партизаны. Так были арестованы несчастная посудомойка, на место которой пришла работать Зина, два помощника повара и трое официантов. Все они бесследно исчезли в подвалах пыточной румынской полиции, и об их судьбе боялись говорить вслух.
Поэтому Матильда, практически постоянно находившаяся в состоянии нервного срыва, безжалостно тиранила артистов. Все понимали, что она боится новых арестов. И бедствия на кабаре обрушились именно после смерти Кулешова. Но об этом было не принято говорить вслух.
Поэтому вопль, донесшийся из закутка артисток, был делом привычным. И практически никто на него не отреагировал, кроме Зины. Она пришла на работу раньше всех остальных и уже успела переодеться в униформу, которую сама себе и придумала: большой фартук из жесткой мешковины, защищавший одежду, и косынку, полностью скрывавшую волосы, чтобы они не падали на лицо и не мешали в процессе работы.
Зина работала в «Парадизе» вот уже несколько дней и чувствовала себя так, словно находилась в аду. Работа была чудовищно тяжелой. Катастрофически болела спина и все время трескалась, воспалялась кожа на руках. Особенно печально дело обстояло после мытья кастрюль. Отмывать их, вернее, сдирать с них технический жир, очень плотный и вязкий, было очень тяжело. Этот жир в обычное, мирное время никто не позволил бы использовать на кухне. Но в войну даже этот вонючий нутряк был верхом роскоши, придавая вкус безвкусной ресторанной еде.
Практически все готовилось на подсолнечном масле и некачественном нутряке. И отмывать после этого кастрюли и казаны было смертной мукой, о которой и понятия не имел никто из посетителей ресторана.
После арестов персонала в «Парадизе» привычной атмосферой стал страх. В нем жили абсолютно все — начиная от владельцев и заканчивая самым низшим, техническим персоналом. Поэтому, как ни пыталась Зина выяснить хоть какие-то подробности о смерти Кулешова, ей ничего не удалось.
Все хранили бетонное молчание. Говорить об этом означало подписать себе смертный приговор. А самоубийц не было, поэтому абсолютно все предпочитали молчать.
Крестовская нервничала — дни шли, а новостей не было. Она мучилась на страшной работе без всякого толка. Даже остатки еды, которые удавалось забирать домой, были не в радость. Она, можно сказать, стала очень хорошо питаться. Микола, главный повар и руководитель кухни, был человеком очень добрым и очень жалел весь персонал, поэтому позволял брать столько объедков, кто сколько захочет. К счастью, за этим не следила Матильда, слишком брезгливая, чтобы питаться объедками, ведь у нее с продуктами было все хорошо. Она закрывала на это глаза, считая, что советские ублюдки — то есть низший персонал ресторана — должны питаться объедками.