И еще одно. Что должен был сделать Антон Кулешов? Зина не сомневалась, что у него было какое-то задание, он выполнял для Бершадова важную работу. Но что именно он должен был узнать, по какому следу шел?
Поразмыслив, Зина пришла к выводу, что со стороны Бершадова было подлостью отправлять ее на задание, но не говорить ей всю правду. Она попадала просто как кур в ощип, как в старой сказке: пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что. И при этом рискуй своей собственной жизнью. Но она четко поняла, что при первой же возможности припрет Бершадова к стенке и заставит его говорить. Все эмоции прошли.
Еще ее очень мучило то, как воспримет Бершадов ее поступок. Да, это было импульсивно, она сделала это под наплывом эмоций… Рискнула своей жизнью не раздумывая… Подобные поступки не имеет права совершать человек, связанный конспиративной работой. Но то, что она не подходит для конспиративной работы, Зина поняла уже давно.
Холодного сердца у нее нет и не будет! Да и с холодным разумом тоже проблема. Оказывается, она женщина больше, чем сама думала. Не очень приятное открытие для разведчика. И Зина боялась, что снова от Бершадова выслушает все это и даже больше.
А вот дружбу с немцем Бершадов очень даже одобрит, Зина не сомневалась. Посчитает это призом — еще бы, штабной офицер, прибыл из самого центра гитлеровской армии по спецзаданием. Просто подарок!
Бершадов будет так думать. Но он ни за что не поймет, как это — смотреть в глаза человеку, который спас твою жизнь, и при этом выискивать слабое место, чтобы его предать. Зина очень сомневалась, что сумеет это сделать. Даже если этот человек — враг.
Крестовская точно знала, что не сумеет разговорить этого немца. Ну не рождена она для подобной работы! И вот тут ее снова преследовало видение Бершадова — того самого, которого она знала по работе. Того Бершадова, который с легкостью влепит ей пулю в лоб.
Все эти мысли мучили Зину, мешали ей спать. Оттого она поднялась в половине шестого утра и подошла к окну.
Но стоять возле окна было скучно. Крестовская стала ходить от стены к стене. Именно в этот самый момент послышался шум. Он был какой-то необычный. Пока Зина лежала в больнице, она успела изучить здесь все звуки. Как правило, после пяти утра санитарки начинали мыть в коридорах полы, тихо ходили медсестры. И всё.
Людей в больнице было мало — чтобы положить пациента в палату, требовалось специальное разрешение от оккупационных властей. Санитарки точно знали, что в это время больные еще спят, и старались шуровать своими швабрами тихо.
Сначала в коридоре действительно мыли пол. Но потом и этот звук стих. Зина услышала, будто швабру просто бросили. Затем раздался приглушенный всхлип. И шаги. И шепот. И тишина…
Разнообразие! Крестовской стало так интересно, что она мгновенно выскользнула из палаты и едва не попала ногой в ведро с грязной водой. На полу действительно лежала швабра с мокрой тряпкой. А вот санитарки не было.
Приглушенный шепот доносился из-за угла. Зина осторожно прокралась, придерживаясь стены. За поворотом открывалось нечто вроде холла — большая комната с балконом посреди коридора. Вдоль стен стояли лавки.
Зина выглянула — на лавке, близко к входу, сидели две старушки-санитарки. Обе были так поглощены разговором, что Крестовскую не увидели.
Зина прижалась к стене, прислушиваясь. В коридоре была полная тишина, поэтому отчетливо был различим их шепот.
— Он же ребенок совсем! Ребенок, — плакала первая санитарка, опустив лицо в морщинистые ладони. — Я так и выскочила на них в прошлый раз: оставьте его в покое, он же еще ребенок! А сучонок этот, Яшка, прямо смеется мне в лицо: тетя Нюра, он ненамного младше меня! Себе он уже не принадлежит, мол. А этот мой внучок безголовый тоже засмеялся и с ним ушел! Беда! Погубят они его! Чует сердце, погубят! Вот чую всей душой!
— Ну погоди рыдать-то, — вторая санитарка гладила плачущую по руке, успокаивая. — Ему же всего 15 годков! Кто ж его в партизанский отряд возьмет?
— Так Яшка этот с ума его и сбил! Он же учился с ним в 121 школе, как только ее построили! А Яшка сам в подпольщики подался! Мне внучок сразу сказал, что он в катакомбы ходит! А теперь увязался за ним!
— Так подожди! Это какой Яшка?
— Гордиенко! На два класса старше. Шпана была вороватая, все учителя знали. А как румыны вошли, так на вокзал чистильщиком обуви подался, стал им прислуживать. А мать его комнаты сдает. И оказалось, что сдала комнату офицеру — чекисту из Москвы. Тот ему голову и свернул!
— Погоди… Какому такому офицеру? Да ни один опытный чекист мальчишек на такое дело не возьмет! Это же дети, просто дети! Ну разве можно детей на войну посылать? Они ж там такого понаделают, что их всех в катакомбах этих перестреляют!
— Вот я и говорю, гад этот офицер! Правда, я краем уха слышала, что в чекисты он подался только перед самой войной, когда жареным запахло. Выслужиться хотел, пайком соблазнился. А до того был простым шахтером. И у него приказ из Москвы — людей побольше набрать. А кто к бывшему шахтеру пойдет? Вот он и завербовал мальчишек, чтобы создать видимость большого партизанского отряда. А на самом-то деле… Ох, беда какая!
Зина похолодела. В коридоре больницы две старые женщины так открыто говорили о подпольщиках, ушедших под землю! Она сразу поняла, что речь идет о совершенно другом отряде.
Бершадов как-то упоминал, что устраивать партизанское движение в Одессе послали совершенно неподходящих для этого людей. И даже с иронией поминал какого-то бывшего шахтера, который переквалифицировался в чекисты. Но не назвал фамилии.
А вот то, что этот командир набирал в подпольщики детей, Зина услышала впервые. С ее точки зрения, это было отвратительно. Если уж она, взрослая женщина с высшим образованием, врач, никак не годится в подпольщики, то что говорить о 15-17-летних мальчишках, у которых ветер в голове? Они такого натворят, в юношеском максимализме строя из себя героев, что потом костей их не соберешь!
Зина была абсолютно согласна со старой женщиной — нельзя, ну никак нельзя отправлять детей на такую тайную, подземную войну. Они не смогут понять весь ужас происходящего и будут играть в героев — в пиратов, в рыцарей, в детскую войнушку, не понимая, что происходит, и совершая такие ошибки, от которых пострадает огромное количество взрослых. Дети не могут быть подпольщиками. Ну никак, ни при каких обстоятельствах!
Крестовская решила серьезно поговорить с Бершадовым, чтобы он надавил на этого новоиспеченного чекиста и велел ему оставить в покое детей. Пусть взрослых мужиков набирает! Зина вполне разделяла горе и отчаяние старой женщины, у которой в подобное был втянут внук. Да, нужно поговорить с Бершадовым!
Она отошла от своего угла, как вдруг увидела в окне, что прямо по направлению к их корпусу идут два румынских офицера в сопровождении конвоя из четырех вооруженных солдат!
Неужели они идут за бабушкой этого самодельного партизана? Что же делать? Зина стиснула кулаки, рванулась вперед и так неожиданно появилась перед женщинами, что те аж охнули от испуга.
— Тетя Нюра, а я вас везде ищу! — Она схватила за руку бабушку глупого мальчишки, которую хорошо знала, ведь именно ей вчера отдала мармелад, да и другие припасы отдавала тоже. — Пойдемте ко мне! Срочно!
— Ох, Верочка! Как вы напугали! Что случилось-то?
— Ах, пойдемте скорей! — Зина вцепилась в ее руку.
— Валюш, домоешь в коридоре? — Санитарка Нюра не могла отказать Крестовской.
— Да куда я денусь! — улыбнулась та. — Иди, конечно.
Зина была особым, привилегированным пациентом. И отношение к ней было особое. Она затолкнула к себе в палату бабу Нюру, и в этот момент румыны как раз появились в начале коридора. Санитарка Нюра успела их заметить. У нее от страха, дикого, первобытного страха, стали совсем больные глаза.
— Посидите у меня, отдохните, — Зина толкнула старушку в палату. — Нечего вам по коридору ходить! И выходить никуда не смейте, пока я не приду!
Баба Нюра совсем без сил упала на табуретку у окна. Она была в таком состоянии, что не могла даже разговаривать. Зина быстро вышла из палаты.
И почти лицом к лицу столкнулась с румынами, которые бодро маршировали по коридору. Они скользнули по лицу Зины пустым, ничего не выражающим взглядом и пошли дальше.
Крестовская вошла в холл, согнувшись в три погибели, словно послеоперационная больная. Она изо всех сил сделала вид, что прогуливается. Однако румыны шли в самый конец коридора. Зина видела, как они вошли в кабинет заведующего отделением.
Крестовская вернулась в палату. Пытаясь успокоить санитарку, налила ей воды, дала печенье, которое не успела раздать. Затем, переждав немного, снова, так же согнувшись, вышла из палаты.
Коридор заполнился людьми. Санитарка Валя домывала пол. Когда Зина поравнялась с ней, она бросила на нее взгляд, исполненный благодарности. Крестовская легонько улыбнулась краем губ.
Она с трудом, согнувшись, прогуливалась по коридору, когда румыны вышли из кабинета заведующего и так же бодро промаршировали к выходу. Крестовская вернулась к себе и выпустила санитарку Нюру. Было уже понятно, что оккупанты приходили не за ней.
Около 10 утра в палате Зины появился Леша Синенко. Но она моментально прервала его расспросы дежурного врача, спросив в лоб:
— Зачем приходили румыны? Да еще в такую рань?
— Какие румыны? — удивился Леша.
— Такие. Минут сорок сидели в кабинете заведующего. Два офицера и куча солдат.
— А, это. Так это же из-за профессора! Мы еще прозвали его чокнутым.
— Какого профессора? Расскажи!
— Слушай, у меня обход сейчас. Я так долго говорить не могу. К вечеру, часов после шести, зайду.
Целый день Зина была как на иголках. Леша Синенко появился в начале седьмого. Принес две кружки с горячим чаем, бутерброды с колбасой.
— Так запарился сегодня — даже перекусить не было времени. Вот хоть чаю с тобой попью.
Зина с огромным удовольствием впилась в бутерброд с сомнительной колбасой. В прежние времена она бы и не посмотрела в его сторону, но теперь времена были другие.