– Но сегодня у меня к нему дело. А завтра?
– Дело решу я, – великодушно сообщил Натаниэль. – А завтра ты что-нибудь придумаешь. Неужели тебе не о чем будет с ним поговорить завтра?
Баренбойм пожал плечами.
– Всегда есть о чем поговорить с земляком, – сказал он, явно сдаваясь. – Что-нибудь придумаю. В крайнем случае – попрошу взаймы. Он, конечно, не даст.
– А тебе нужно?
– Зачем? Я сам могу дать взаймы. Но с чего-то же нужно начинать разговор.
– Скоро появятся новые купюры – пятьсот шекелей, – сообщил Розовски. – Предложи Левински за тысячу.
Баренбойм рассмеялся.
– Все еще помнишь? А что тут особенного? Это была нормальная и совершенно невинная сделка. Кстати, абсолютно честная.
– Не сомневаюсь. Как ты говорил в те времена? Работать нужно или честно, или так, как Баренбойм?
– То есть – очень честно, – подхватил Зеев-Владимир.
Речь шла о первой удачной коммерческой сделке Баренбойма. Он взял стошекелевую купюру и позвонил по номеру, отпечатанному на ней. После чего у него состоялся следующий разговор:
– Поздравляю, у меня есть для вас сувенир, – сказал Баренбойм человеку, поднявшему трубку. – Ваш телефонный номер соответствует номеру купюры достоинством в сто шекелей. Я держу купюру в руках. Если хотите, я продам ее вам за пятьсот.
Человек, с одной стороны, обалдел от такого нахальства, а с другой – неожиданно загорелся желанием иметь столь уникальную визитную карточку. Сделка состоялась.
– Да, – сказал Баренбойм, отсмеявшись. – Золотые были времена…
– Договорились? – спросил Розовски.
– Ладно, – Баренбойм махнул рукой. – В таком случае, просто передай ему привет. Пока, Натан.
– Спасибо, непременно передам, – пробормотал Розовски себе под нос и направился в подъезд.
Лифт поднял его на четвертый этаж. Розовски осмотрелся, пытаясь сориентироваться среди бесчисленного, как ему показалось, количества дверей справа и слева по коридору.
Судя по указателю рядом с лифтом, все, что здесь находилось, так или иначе относилось к компании «Интер». «Богато живут!» – Натаниэль хмыкнул. Странно, но его скепсис по отношению к человеку или предприятию всегда был обратно пропорционален материальному положению последнего. Видимо, сказывались остатки коммунистического воспитания, полученного в детстве в советской школе.
Розовски неторопливо пошел по длинному темному коридору, читая таблички над дверями. Искомое помещение, в полном соответствии с законами Чизхолма, оказалось в самом конце. Как и предполагал Натаниэль, секретарь – юная миниатюрная смуглянка с химическим беспорядком на голове – не обратила внимания на дату назначенного приема, а лишь на фамилию. Набрав номер шефа и сообщив, что к нему пришел некто Баренбойм, она положила трубку и, стандартно улыбнувшись, предложила Натаниэлю немного подождать:
– Господин Левински через несколько минут освободится, и вы войдете.
В ответ на ее улыбку Розовски улыбнулся отнюдь не механически. Он испытывал симпатию к смуглым девушкам с выбеленными краской завитыми кудряшками. Симпатия эта имела скрытый, но глубокий смысл. Поскольку мода на светлые волосы (вне зависимости от цвета кожи обладательницы) появилась в Израиле около четырех лет назад, то есть с началом Большой алии из СССР, Натаниэль считал, что ее (моды) возникновение имеет тот же первотолчок, что и его решение об открытии частного агентства, а именно – появление на улицах еврейского государства бывших советских граждан и гражданок, в том числе – блондинок. Поэтому стройные смуглянки с рыжими и просто белыми прическами казались ему причастными к некоему тайному сообществу, к которому и он имел удовольствие принадлежать. Правда, в настоящий момент он уже был готов к тому, чтобы определить упомянутое сообщество как тайный союз дураков.
Секретарь больше не улыбалась. Видимо, посетители не вызывали в ней особой симпатии. А может быть, запас улыбок был ограничен. Так или иначе, она вернулась к исполнению своих обязанностей – щелканью на компьютере, а Розовски принялся рассеянно разглядывать приемную.
Дверь кабинета отворилась, оттуда вышла женщина необыкновенной внешности, Натаниэль даже встал, словно собираясь представиться. Строгое деловое платье на ней казалось сверхлегкомысленным, и вообще: ей следовало осчастливливать людей на светских раутах, но уж никак не терять жизнь в бесконечных коридорах компании «Интер». Он уже собрался сообщить ей что-то подобное, но красавица равнодушно скользнула по нему взглядом холодных прозрачно-голубых глаз и скрылась за дверью соседнего кабинета.
– Боже, о чем я? – пробормотал Розовски. – Какие светские рауты могут быть в нашем Израиле? – и он тяжело вздохнул.
Видимо, вздох его был достаточно громок, потому что секретарь оторвалась от компьютера и сказала – без улыбки:
– Можете войти.
Кабинет президента «Интера», ныне занимавшийся Моше Левински, был под стать коридору – огромен и почти пуст. Письменный стол терялся в его пространствах, так что взгляд детектива, скользивший по декоративным панелям и картинам на стенах, не сразу встретился с взглядом хозяина кабинета. А когда встретился, то Натаниэль понял, что обоюдной симпатии между ними, скорее всего, не будет. Розовски обладал замечательным качеством: его первое впечатление от незнакомого человека очень быстро получало подтверждение с точностью до «наоборот». Если человек казался открытым и порядочным, вскоре выяснялось, что это отпетый мерзавец. Сухарь и сноб оказывался, на поверку, отзывчивым и щедрым. И так далее.
Пройдя к столу и сев в предложенное кресло, Натаниэль никак не мог решить: нравится ему хозяин кабинета, или нет. Тощая фигура, костлявое лицо, цепкий взгляд из-под очков в тонкой металлической дужке. Аккуратен в одежде. Костюм Левински немедленно вызвал у Натаниэля ассоциации с Нахшоном Михаэли. Кстати, и впечатление от кабинетов обоих оказалось сходным.
«Мне везет на вице-президентов, – подумал Розовски. – Сплошные вице».
– Мне сообщили, что меня хочет видеть Зеев Баренбойм, – сухо заметил Левински. – Но вы – не он.
– Полностью с вами согласен, – ответил Натаниэль и окончательно решил, что Моше Левински ему не нравится. Эта мысль немедленно его успокоила. Он расслабился настолько, что вольготно откинулся на спинку кресла и даже позволил себе закинуть ногу на ногу, игнорируя неодобрительный взгляд вице-президента «Интера». – И хочу принести вам свои извинения за эту небольшую неправду.
Моше Левински кивнул, то ли принимая извинения к сведению, то ли соглашаясь их принять. Во всяком случае, выражение его лица осталось недовольным.
– Видите ли, – Натаниэль замолчал на короткое время, пытаясь решить, с чего начать, – видите ли, господин Левински, я просто опасался, что узнав мою истинную профессию, вы откажетесь говорить со мной.
– Вы бандит? – бесцветным голосом спросил Левински. – Аферист? Шантажист?
Натаниэль опешил на мгновение, потом рассмеялся.
– Боже мой, конечно, нет! – ответил он.
– Почему же вы считали, что я откажусь от встречи с вами?
– Я – частный детектив, – сказал Розовски. – Меня зовут Натаниэль Розовски. – Вот, если угодно… – он предъявил Левински копию своей лицензии. Левински только мельком глянул на документ и снова молча кивнул.
– Как вы, вероятно, догадываетесь, я занимаюсь расследованием убийства вашего шефа, – сказал Розовски.
– По чьему поручению? – спросил Левински.
– Поручению?
– Да. Вы же частный детектив, – Левински сделал еле заметное ударение на слово «частный». – Кто поручил вам это расследование? Кто вас нанял?
– Страховая компания, – ответил Натаниэль, не вдаваясь в подробности. Ответ удовлетворил вице-президента «Интера», во всяком случае, он сказал:
– Хорошо, я вас слушаю. Задавайте вопросы.
Натаниэль несколько растерялся, поскольку приготовился к долгому и малоперспективному препирательству. Собственно, отправляясь сюда, он, скорее хотел не побеседовать с Левински, а просто составить общее впечатление относительно работы и окружения Ари Розенфельда.
– Должен вас предупредить, – сказал он, наконец, – что я – частный сыщик, а не полицейский следователь.
– Я это понял.
– Поэтому вы вовсе не обязаны отвечать на мои вопросы. Правда, в этом случае, вам, видимо, придется отвечать на такие же вопросы в полиции… – Натаниэль замолчал, выжидательно глядя на Левински и ругая себя последними словами: можно было бы и подготовиться к беседе.
Левински молчал, глядя на детектива лишенными выразительности глазами, и надо было о чем-то спрашивать. Розовски сформулировал про себя первый вопрос, но в этот момент тонкие губы вице-президента «Интера» разжались, и он сказал – почти без интонаций:
– Итак, вы собираетесь спрашивать, но не знаете, с чего начать. Я вам помогу. Чтобы сократить время, поскольку и у вас, и у меня его не так много.
Розовски засмеялся, несколько обескуражено.
– Почему бы вам сразу же не задать вполне естественный вопрос: не я ли убил Ари Розенфельда? – продолжил тем же бесцветным голосом Левински.
– Д-да, действительно, – промямлил Розовски. – Что мешает мне задать этот вопрос?
– Нет, я не убивал его, – заявил Левински.
– Понятно… – чтобы скрыть вполне естественную растерянность, Розовски извлек из кармана свой потрепанный блокнот и принялся его, не торопясь, пролистывать. Вице-президент «Интера» некоторое время следил за его движениями, потом сказал:
– Если вам необходимо подтверждение моего алиби, вот, – он черкнул что-то на листке бумаги, – вот телефон моих знакомых. В тот день мы с женой гостили у них, в Беер-Шеве.
Натаниэль взял листок с номером, кивнул и спрятал листок в блокнот.
– Можете позвонить, – добавил Левински.
– Непременно, спасибо, – Розовски улыбнулся. – А…
– Вы, конечно, можете предположить, что, не убивая лично, можно спланировать и организовать убийство, верно? И в этом случае наличие или отсутствие алиби ничего не доказывают, – невозмутимо продолжил Левински. – Так вот: я не организовывал и не планировал убийства.