— Если вы насчет работы для мисс Рени, то, боюсь, я не смогу ее взять. А вы та дама, которая у нее остановилась, правда… мисс Силвер?
— Да, это я, — призналась та с дружеской улыбкой и поинтересовалась: — Значит, вы слишком заняты, чтобы взять дополнительную работу?
— Понимаете, не справляюсь… разве что если что-то не срочное, — пояснила мисс Пелл.
Женщина немного заикалась, странно сливала два слова в одно и делала паузы, как будто ей не хватало дыхания, а потом торопилась единым махом закончить предложение.
— Знаете, я еще не оправилась от потери, — продолжала она. — Моя бедная племянница… конечно, вы о ней слышали, если живете у мисс Рени. Плюс к моему горю я еще осталась с работой, рассчитанной на двоих, и никак не могу с ней покончить.
Мисс Силвер всегда распознавала беду, когда встречалась с ней, так было и на этот раз. Эти покрасневшие глаза говорили о постоянном недосыпании и хронической усталости. Поэтому самым добрым тоном она сказала:
— Я уверена, что все здесь искренне сочувствуют вашему горю.
Губы мисс Пелл задрожали.
— Все были очень добры, но ее все равно не вернешь. Если бы не эти письма…
Она и сама не знала, почему вдруг заговорила о них. Ее спрашивали об этом на дознании, но с тех пор она постаралась выкинуть их из головы. Они были безнравственными, даже хуже. В языке добропорядочной христианки даже слов нет, чтобы определить их, как они того заслуживают. А Дорис всегда была такой хорошей девочкой. Ноги женщины внезапно ослабли, и она, еле доплетясь до стула, рухнула на него. Внутреннее беспокойство попыталось найти выход в словах.
— Она всегда была такой доброй и хорошей девушкой. Нет там ни слова правды. Дорис была хорошей христианкой!
Мисс Силвер, не дожидаясь приглашения, присела.
— Я в этом уверена. Если особу, которая написала письма, можно найти, это спасет других бедных девушек от несчастий.
Мисс Пелл удивленно посмотрела на нее:
— Тот, кто умудрился написать такие гадкие письма, достаточно сообразителен, чтобы спрятаться получше.
— Вы считаете, что ваша племянница догадывалась, кто их написал?
Руки мисс Пелл, спокойно лежащие на коленях, вздрогнули и сжались.
— Не было там ничего, что указывало бы на автора.
— А кому Дорис могла признаться в своих подозрениях?
— У девочки не было от меня секретов.
— Знаете, иногда молодые девушки любят поговорить между собой. Не было ли у вашей племянницы особо близкой подруги? Может быть, она дружила с Конни Брук?
Мисс Пелл сосредоточенно рассматривала свои сцепленные ладони.
— Они знакомы с детства, — тихо сказала она, — мисс Рени может подтвердить, что я была горничной у матери мисс Валентины, миссис Грей… очень приятная была леди. Когда умер мой брат, я должна была взять Дорис к себе, тогда миссис Грей разрешила мне взять девочку к себе в поместье. Как раз в это время в Тиллинг-Грин приехали миссис Брук с маленькой Конни, так что здесь оказались две маленькие девочки одного возраста и младенец — Валентина.
— Значит, девочки подружились?
— Да они просто обожали друг друга. Последняя работа Дорис — перешивание платья Конни, да она была и последним человеком, с которым моя племянница разговаривала. Она тогда вышла из дому еще и затем, чтобы пройти мимо школы и отдать мисс Конни ее платье.
Мисс Силвер, нахмурившись, смотрела на собеседницу:
— Мисс Пелл, все считают, что Конни сказала мистеру Мартину, что знает, кто написал эти письма. Вы знали об этом?
— Мистер Мартин об этом не говорил.
— Нет, но говорила его домоправительница, вся деревня сплетничала, что Конни знает все про письма, и мистер Мартин сказал, что ее обязанность — пойти в полицию. А вы считаете, это была ее обязанность?
— Не знаю.
Мисс Силвер помолчала минуту, а потом спросила:
— Конни умерла на следующий день так же внезапно, как и ваша племянница. Если бы она рассказала мистеру Мартину про то, что знала, то, я уверена, жила бы и по сей день. В субботу вся деревня гудела, что полковник Рептон сказал, что знает, кто написал письма, а в понедельник после полудня он тоже умер. Если бы он рассказал полиции, что ему известно, то остался бы жив. Так вот, мисс Пелл, мне кажется, вы что-то знаете. Думаю, очень важно, чтобы вы об этом рассказали.
Бледное лицо швеи слегка порозовело. Она на секунду прикрыла глаза и совершенно иным голосом торжественно произнесла:
— Это третий знак…
— Не понимаю.
— Один знак пришел во сне, — продолжала мисс Пелл, пристально глядя на посетительницу, — второй — из Библии, а третий — из ваших уст. А я сказала себе, что если будет дан третий знак, то сомнения исчезнут.
И если слова звучали непонятно и странно, то сама женщина, напротив, стала удивительно собранной, даже напряжение в стиснутых ладонях пропало.
— Есть что-то, о чем вы знаете и хотите рассказать? — спросила мисс Силвер.
Полученный ответ оказался уклончивым:
— Я расскажу вам о знаках, иначе вы ничего не поймете. Понимаете, когда Дорис в тот день вернулась домой, я обещала ей, что никому не расскажу о том, что она мне сказала, а ведь нельзя нарушать обещания, данные умершим, пока не появится знак, а у меня их уже три. Дорис тогда спросила меня: «Вы никогда не расскажете, тетя Эмили, правда?» — а я ответила: «Конечно, нет». И никогда бы не рассказала, если бы не знаки.
— И что это за знаки, мисс Пелл?
— Первым был мой сон. Это случилось прошлой ночью, да так ясно, словно наяву. Как будто я сижу в этой самой комнате и шью что-то черное и плачу, помню, подумала тогда: «Работу испорчу, черное так легко хватает пятна». А тут дверь открывается и входят вместе Дорис и Конни, как в детстве, а в руках у них цветы — розы, лилии и разные другие. А вокруг них свет, да такой сильный — прямо сверкают. Подходят, значит, они ко мне, а Дорис и говорит: «Не плачь больше, не надо, и не беспокойся о данном мне обещании, оно больше значения не имеет». И тут я проснулась в своей кровати, будильник зазвонил.
— Это успокаивающий сон, — ласково сказала мисс Силвер.
Глаза мисс Пелл наполнились слезами.
— Должен бы быть, да не вышло. Я-то уже слышала про полковника Рептона и принялась раздумывать, не значит ли этот сон, что мне надо нарушить данное Дорис обещание и пойти в полицию. Я сомневалась, знак ли это мне свыше или нет. Может быть, я все думала про полковника да про то, что я сказала полиции на дознании, — вот и приснилось. Понимаете, я не солгала — никогда бы такого не сделала, но когда они спросили меня, сказала ли я все, о чем знаю, то я просто приложила платочек к глазам и расплакалась, а они решили, что мне больше нечего добавить.
— Понимаю.
— Поэтому я решила, что надо бы увериться насчет знака. Так вот, взяла я Библию, закрыла глаза, открыла ее наугад и приложила палец к строчке. А когда открыла глаза, то это был шестнадцатый стих восьмой главы от Захарии: «Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; по истине и миролюбив судите у ворот ваших». Тут я подумала: «Ну, если это не знак, то что же тогда?» Но тут в голову пришло, что я ни разу в жизни не нарушала обещаний, так что надо бы увериться получше. И подумала: «Если Господь захочет, чтобы я заговорила, он пошлет мне третий знак. Тогда я приму, что все идет от Господа, и буду знать, что делать». А тут вы стучите в дверь, чужой человек, и повторяете то, что было в прежних знаках — что мне нечто известно и надо об этом рассказать.
Мисс Силвер повторила за ней:
— Да, мне кажется, вы должны рассказать.
Мисс Пелл вытащила аккуратно сложенный старомодный льняной носовой платок и промокнула глаза.
— Это случилось накануне гибели Дорис. Она вышла после обеда, чтобы отнести лиловую шелковую блузку мисс Мегги в поместье, платье мисс Вейн, такое голубое шерстяное, которое сшила после траура по сестре, а теперь оно стало ей тесновато, Дорис его переделала. Девочке надо было порядочно побегать с этой блузой, потом с платьем, подогнать выкройки к паре ночных рубашек для мисс Эклс да еще закончить с платьем Конни. Дорис оставила платье Конни напоследок, потому что все равно дети не уходят из школы до четырех. Вернулась она очень подавленная, но мне сначала ничего не говорила, только сказала, что надо быстренько подправить ворот блузки для мисс Мегги и вечером отнести ее. Я спросила, не из-за этого ведь ворота она так расстроена. А Дорис и отвечает: «Нет, тетя Эмили, не из-за него» — и как разрыдается! Тут я нажала на нее, чтобы она мне все рассказала, а она и говорит, что расскажет, если я пообещаю ни одной живой душе не пикнуть об этом… я и пообещала. И тут она мне все рассказала.
— Что именно?
— Дорис сказала, что сообразила, кто пишет эти отвратительные анонимные письма. В тот день она посетила четыре дома — поместье с блузкой мисс Мегги, коттедж «Виллоу» с голубым шерстяным платьем мисс Вейн, коттедж «Холли» с ночными рубашками мисс Метти и в конце — «Крофт» с платьем мисс Конни. Она была только в этих домах. И в одном из них — она не сказала в каком — племянница подобрала с пола маленький клочок бумаги. Сами знаете, как это бывает — видишь, что-то валяется на полу, и наклоняешься, чтобы подобрать. Дорис так и поступила, а когда разглядела, то поняла, что это оторванный кусочек одного из тех писем, которые она получила. Нижний левый уголок, на котором осталось «Тил» от слова «Тиллинг». Этот кусочек был оторван от письма, которое она получила, где написали, что все в Тиллинг-Грин знают, что она тайно встречается с мужчиной. Ну вот, взяла она обрывок письма, вернулась домой вся расстроенная и сидит.
— В каком доме это произошло? — настойчиво спросила мисс Силвер.
Хозяйка только глубоко вздохнула:
— Она мне не призналась. Когда я стала настаивать, Дорис ответила, что ей кажется, лучше никому не рассказывать, а сразу пойти к тому человеку, сказать, что она все знает, и потребовать твердого обещания больше так не делать. Я только спросила, сказала ли она все Конни, а девочка и отвечает: «Не больше, чем вам, тетя, и она тоже обещала никому не говорить».