Справился и сейчас. Но не потому, что слыл хорошим воякой, а потому, что боялся за собственную жизнь.
Отоспавшись после рейда, Бобовник пришел по вызову в штабную палатку. Гаврилов со свойственной ему прямотой безо всяких вступлений предложил ему «опасную, но очень важную работу».
Ян насторожился. Память моментально воспроизвела холодный октябрьский денек, когда на лекцию в Московский институт народного хозяйства пожаловали полковник с майором в сопровождении четырех красноармейцев. В тот злополучный день Бобовник принял ошибочное решение отсидеться за партой на ускоренных курсах командиров Красной армии. «Как бы снова не прогадать», – подумал он, приготовившись выслушать предложение командира.
– Не пора ли тебе, сынок, взяться за настоящее дело? – начал Гаврилов.
«Сынок» развел руками:
– Так я вроде при деле. И в разведку хожу, и в ночных дозорах дежурю, и начальника штаба к селу сопровождал. Ну и Григоровичу кое в чем помогаю.
– Все так, – согласился Гаврилов. – Только приемниками, радиостанциями и антеннами Леня Григорович и один исправно занимался, помощник ему вроде как ни к чему. А ты бы мог пойти в связные. Как ты на это смотришь?
Бобовник побледнел. «Связным? Из спокойного и безопасного лагеря регулярно мотаться в гости к фрицам? В самое логово!»
Командир отряда предугадал такую реакцию и кивнул на сидевшего в темном углу землянки Студеного:
– Анатолий Акимович хаживал и, как видишь, целехонький. Сердечко подвело – это да. Но в том возраст виноват. А ты молодой, крепкий, тебе раз в недельку сбегать под горку и вернуться – раз плюнуть…
Командир продолжал распинаться, расписывая «несложную работу» связного. Бобовник слушал вполуха и осторожно косился на Студеного. «Конечно, чего ему было не таскаться в село, где полно фрицев, – рассуждал он, – старый, немощный, с лишним весом. Вся голова седая. Одевался перед выходом из лагеря в крестьянское. За версту было видать, что гражданский и к тому же больной. Кто такого остановит? Ни одному немецкому патрульному и в голову не придет, что он из партизан!..»
И снова прозорливый Гаврилов уловил ход его мыслей.
– Подберем тебе подходящую одежонку, волосы у тебя уже отросли, – сказал он так, словно вопрос был уже решен. И уверенно добавил: – И документик из местной комендатуры на всякий случай справим. Есть у нас несколько настоящих бланков. Ну что, согласный?
Бобовник хотел было отказаться, сославшись на свою одышку. Он и вправду не мог похвастаться хорошей физической формой и начинал задыхаться даже при быстрой ходьбе, не говоря уж о беге или подъеме в гору. Но тут в разговор вступил Студеный и коснулся весьма важного для молодого человека вопроса.
– Ты опять же не забывай о положении. Связной у нас – завсегда на особом счету. Тут тебе и уважение, и почет, – сказал он так, будто посвящал Яна в особую тайну.
Гаврилов поддержал товарища:
– Что верно, то верно! Связных на фронте берегут пуще докторов и поваров, а потому никаких тебе рейдов по долинам и по взгорьям или дежурств в ночных дозорах. Спустился в Бахчи-Эли, переговорил с нашим человеком, вернулся, доложил результаты и отдыхай до следующей ходки.
Именно «положение» и «особый счет» зацепили самолюбие Бобовника. Уж больно ему хотелось стать вровень с Екатериной Лоскутовой и добиться от нее долгожданного расположения. Переваривая обещание начальства, он вдруг почуял родившийся из ничего шанс.
«А почему бы не попробовать? – задумался он. – Мы с ней родом из Москвы, оба – командиры Красной армии с кубарями в петлицах, оба окончили ускоренные курсы. Только она – шифровальщик, а я пока никто. Рядовой боец партизанского отряда. А если стану связным, то…»
– Согласен, – твердо проговорил он. – Только мне бы для начала с провожатым в село прогуляться. Ну, чтобы… чувствовать себя поуверенней.
– Это можно, – заулыбались командир с начштаба. – Это мы обеспечим…
Ближайшей ночью Бобовник спустился с дружками в коллектор еще раз. Теперь они прошвырнулись по кишке с юго-восточной стороны и выяснили, что и с юга ближайшая к Кремлю решетка охраняется вооруженным постом. А через несколько минут их путешествие по подземному царству едва не закончилось полным провалом – шедший первым Ян вовремя заметил далеко впереди пляшущий луч света. Он тут же развернул шайку назад и дал команду рвать когти.
Затаившись в узком ответвлении, они увидели, как по коллектору прошли шесть вооруженных автоматами милиционеров. «Ого! – ужаснулся Бобовник, – значит, они патрулируют тоннели! Худо дело. Худо…»
Это еще раз убедило его в том, что без помощи не обойтись. И он отправился к Фоме-сандалю.
В отличие от скрывавшихся по надежным «малинам» известных воров и главарей банд, медвежатники, слесари, громилы, шныпари и прочие взломщики никуда особенно не прятались. Уголовке окрутить этих людей удавалось редко, разве что при аресте с поличным. Работа взломщиков была скорой и чистой. Пригласили, пришел с инструментом, поработал с четверть часа и откланялся. Через день-другой навещает нарочный с долей и с самыми наилучшими пожеланиями от братков-налетчиков. И даже если тех налетчиков вскорости хомутал угрозыск, то слесарей-медвежатников они по традиции не сдавали. Специалисты по взлому ценились очень высоко, в криминальном мире их берегли.
Как и в прошлый раз, Бобовник без особого труда отыскал Фому-сандаля. Преподнеся медвежатнику гостинец в виде пол-литры водки и пятидесяти червонцев, он попросил дать координаты Борьки Бутовского. С задиристым и шебутным Борькой он несколько раз пересекался до войны, учась в старших классах школы. Тогда Бутовский еще не был известным бандитом; он плохо учился, а позже и вовсе забросил учебу. Нигде не работал, сдружился с такими же шалопаями, отнимал мелочь у пацанвы, обчищал пьяных и в конце концов загремел по этапу. Больше Ян его не встречал, но, приехав в послевоенную Москву, из головы эту известную в криминальном мире фигуру не выпускал: «Авось пригодится».
Выслушав незваного гостя, Фома поморщился и неохотно выдавил:
– Точного адресочка не сообщу. Сам понимать должен, не принято в наших кругах рассказывать друг о дружке малознакомым личностям. А наводочку дам, но при одном условии.
– Слушаю.
– О том, что видел меня и базарил со мной, – никому ни звука. Усек?
– Договорились.
– Пошукай Борю между Старым и Новым шоссе. Слыхал про такие?
– Это на севере Москвы, возле садов совхозного питомника?
– Верно, паря. Поговаривают, будто по субботам его частенько видят там, в переулках. Намек понятен?
– Благодарствую, Фома! – обрадовался Ян.
– Бывай, да про уговор не забывай.
Воодушевленный успехом, Бобовник тотчас отправился на северную окраину столицы и стал нарезать круги по кривым переулкам в надежде повстречать приятеля из детства…
Борька был постарше на год или на два. В юности он проживал где-то в этих краях, здесь же ходил в школу, которую так и не окончил. Хулиганить, драться, воровать, жимануть[15] у пацанов мелочь было ему куда сподручнее, нежели читать книжки, складывать у доски большие числа или выводить чернилами в тетрадке витиеватые буквы.
Не так далеко отсюда – за железной дорогой, на Бутырской улице – обитала двоюродная тетка Бутовского по материнской линии. Иногда по просьбе мамаши приходилось ее навещать, и однажды пути Яна и Борьки пересеклись. Бобовник вмиг смекнул, что рослый парень и два его дружка прицепились к нему не для того, чтобы расспросить об успехах в школе. Он не стал дожидаться мордобоя, а сразу выгреб из карманов всю имевшуюся мелочь и протянул Борьке. Тому понравилась такая покорная сметливость. Вместо того чтобы дать незнакомцу по шее, он похлопал его по плечу и зашагал с корешами к ближайшему магазину…
Позже они встретились опять на той же улице, в квартале от дома двоюродной тетки. Бобовник сам подошел к Борьке и предложил несколько рублей мелочью. Дескать, если не хватает на табачок, могу подкинуть. Главарь местных хулиганов взял деньги и, протянув руку, представился: «Борис».
Вспоминая беспечную довоенную жизнь, Бобовник бродил по многочисленным переулкам, тупикам и проездам. Бродил, покуда сзади его не окликнули:
– Эй, паря!
Ян резко обернулся. Перед ним стоял незнакомый мужчина лет тридцати пяти.
– Мелочишкой не поможешь? – Яну не понравился этот насмешливый взгляд. – На фуфырь не хватает.
«На алкаша не похож, скорее прикидывается», – догадался Бобовник. И в ту же секунду ощутил легкий укол в шею острым предметом.
– Не бузи и не дергайся, – тихо произнес другой мужик, появившийся за спиной. – Иначе нарисую красный галстук[16].
Глава четырнадцатая
Москва, Петровка, 38
сентябрь 1945 года
Васильков хоть и числился исполняющим обязанности старшего группы, но идти в одиночку к начальству не желал. Побаивался.
– Ну какой я старший? – он уже в третий раз намыливал руки под умывальником. – Без году неделя в Управлении. Пошли вместе, а, Вася?
Тот обмахивал свои брюки влажным платком и поначалу отнекивался. Потом сдался:
– Ладно, уговорил. Но только один раз! Ты же знаешь мое отношение к начальству.
– Знаю-знаю, Вася. Спасибо…
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Васильков с Егоровым беспрестанно принюхивались к рукавам и лацканам своих пиджаков. Обоим казалось, что после чистки и проветривания одежда все еще воняла канализацией. Однако времени избавляться от противных запахов не было: следовало срочно доложить комиссару о новых фактах, полученных в ходе оперативных действий.
Вошли в «предбанник» начальственного кабинета и тут же нарвались на испепеляющий взгляд помощника комиссара, простоватого и довольно бестолкового капитана Коростелева.
– Ти-ише! – зашипел он с такой гримасой ужаса, какую умеют изображать только особо приближенные к высокому начальству.