Расставаясь, обнадежил:
– Сегодня уже поздно. Завтра вечерком соберу корешей, потолкуем, думаю, послезавтра можно будет обстряпать дело. Значит, по дербанке[20] договорились? Моих две трети, твоя – одна.
– Зарубка[21], Боря.
На том и порешили. Договорившись о следующей встрече, разошлись в разные стороны.
Убрать опасного свидетеля Бобовник решил сразу, не откладывая в долгий ящик. «А вдруг Катька тоже меня узнала? – всерьез озаботился он справедливым вопросом. – Узнала, но виду не подала. Она ведь та еще сука… Хитрая бестия, знает, как маскироваться! Недаром окончила разведшколу…»
Разговор с Борькой закончился, когда вокруг уже стемнело, в окнах домов загорелся электрический свет. Субботние гулянки продолжались и вечером: отовсюду доносились пьяные крики, песни под гармонь или патефонные голоса любимых исполнителей.
Завернув во 2-й Астрадамский тупик, Ян не обнаружил ни одного фонаря. С трудом отыскав впотьмах заросшую хмелем калитку, он остановился, прислушался…
В проулке было удивительно тихо. О том, что он обитаем, напоминали только слабые огоньки, пробивавшиеся сквозь облетавшие кроны садовых деревьев.
Глаза понемногу привыкли к мраку. Сразу за палисадником с сиренью и жасмином Бобовник разглядел одноэтажный деревянный дом с резными ставнями. Света в окнах не было, стало быть, хозяева либо спали, либо отсутствовали. Возможно, отошли в баню или в сарай, который Ян приметил еще днем.
Просунув руку между штакетинами, он нащупал плоскую щеколду, подвинул ее и плавно приоткрыл калитку. Опять замер, прислушался…
Никого. Он проскользнул на участок, подошел к крыльцу, подергал старую почерневшую дверь. Заперто.
Тогда он решил осторожно прогуляться по тропке, что вела между яблонями в глубь участка. Однако, сделав несколько шагов, заметил впереди трепещущий лучик света. Кто-то шел ему навстречу.
Бобовник метнулся к ближайшему кустарнику, присел и на всякий случай нащупал рукоятку пистолета.
Через несколько секунд на тропинке появилась… Екатерина. Прихрамывая, в одной руке она несла ведро, в другой держала керосиновую лампу, еле-еле освещавшую пространство вокруг.
«Она! Ей-богу, она! Вот так удача!» – обрадовался бандит.
Пропустив девушку чуть дальше по тропе, он поднялся в полный рост и, бесшумно ступая, стал ее нагонять. На ходу вынул из-за пояса пистолет.
Нет, шуметь он не собирался. Сначала хотел ударить по голове, а потом придушить. Он уже убивал таким способом и сейчас почти не ощущал волнения. Напротив, душу обуяло удивительное по силе желание отомстить за унижение в партизанском лагере. За то, что Екатерина легко распознала его трусость и слабости характера, за брезгливый отказ знакомиться с ним.
Приблизившись к девушке, он замахнулся, чтобы нанести удар, но… совершенно неожиданно сам получил по запястью, да так сильно, что пистолет вылетел на землю, а боль прострелила аж до плеча.
Вскрикнув, он шарахнулся в сторону, пришибленно обернулся.
На тропе позади него, опираясь на костыль, стояла… еще одна Екатерина Лоскутова. В свободной руке она держала другой костыль, которым, видимо, и заехала ему по руке.
На шум обернулась та, что шла впереди, и приглушенно вскрикнула:
– Катя!
Бобовника охватил животный страх. Он в ужасе попятился, запнулся о кусты, упал.
– Вот мы и свиделись, фашистский прихвостень! – наступала на него, занося над головой костыль, какая-то из Лоскутовых.
Один удар пришелся по коленке, второй – по вытянутой вперед руке. Третья попытка не увенчалась успехом, потому что предатель пришел в себя, вскочил и, не разбирая дороги, помчался к калитке.
Спустя несколько секунд в саду снова установилась тишина. Лишь Дарья, прижавшись к родной сестре, тихо всхлипывала и что-то радостно шептала…
Глава восемнадцатая
Москва, 2-й Астрадамский тупик
сентябрь 1945 года
В дом сестры не пошли. Там было полно окон, да и старую дверь при желании любой сумел бы сломать с первой попытки. А баня была крепкой, надежной.
Пока Дарья топила печь и грела воду, Екатерина отыскала в кустах оброненный Бобовником пистолет, проверила его, спрятала в кармане шерстяной кофты. Потом ходила к колодцу – таскала неполные ведра.
Помывшись, сестрицы перекусили и, оставив гореть керосиновую лампу, устроились на диване. Сначала Катя рассказала об учебе в разведшколе, о партизанском отряде, о засаде в лощине, о том, как лишилась ноги, и о последующей своей жизни в крымском селе Кокташ.
Потом настала очередь Даши. Трагическая смерть отца Екатерину не удивила, равно как и то, что к его кончине приложила руку сестра. Она хорошо знала папашу, помнила его пьяные фортели и похмельное помешательство, потому и не осуждала Дашу. А вот то, что та сблизилась с Борькой Бутовским и стала едва ли не его сообщницей в темных делишках, Катю озадачило.
Однако Дашка с присущей ей детской непосредственностью объяснила:
– Так папаша меня продал Борьке за шесть бутылок водки. Продал вместе с баней. Да и пропала бы я без Борьки. Денег не было, а на работу меня, убогую, никто бы не принял…
Как бы то ни было, обвинять сестру в связях с бандитом Бутовским Катя не имела права и не хотела. Для этого надо было пережить то, что пережила Дарья.
А та все еще не могла поверить в чудесное появление исчезнувшей сестры. Прижимаясь к ней, Дашка роняла слезы счастья.
Спать не хотелось даже глубоко за полночь.
– Расскажи про «Артек», – тихо попросила сестра. – Ты же говорила, он тоже в Крыму?
– «Артек»… Да, он тоже в Крыму, – с улыбкой вздохнула Екатерина. – Это было в 1936 году, мне тогда исполнилось четырнадцать. Мы жили в нижнем лагере, в просторных длинных бараках. По пятьдесят девочек в каждом. Ходили все в одинаковой казенной одежде – в синих трусах и белых рубашках с короткими рукавами. Одежду можно было менять ежедневно у кастелянши, которая по утрам дежурила в палатке.
– Ты говорила, что в вашем отряде было два героя, – напомнила Дарья. Она десятки раз слышала от Кати историю об отдыхе в «Артеке» и наверняка знала ее наизусть. Но подобные посиделки в обнимку с любимой сестрой, ее тихий певучий голос, ее тепло и близкое дыхание с давних пор представлялись Даше настоящим человеческим счастьем.
– Была девочка по имени Ванда, задержавшая возле границы шпиона-диверсанта. И был мальчик Баразби Хамгоков, который вырастил коня для маршала Буденного. Оба – и Ванга, и Баразби – были награждены правительственными наградами.
– Что там еще было интересного?
– Я ежедневно ходила в читальню просматривать свежие газеты. Эта привычка у меня появилась со дня убийства Кирова. Каждый вечер мы разжигали на специальном месте отрядный костер, сидели вокруг, пекли картошку, пели или рассказывали разные истории. Однажды нас возили в Суук-Су на встречу с отдыхавшими там народными комиссарами.
– Ты говорила, что видела товарища Молотова.
– Да, под конец смены начальник лагеря отобрал группу лучших пионеров – орденоносцев, поэтов, танцоров, музыкантов. Не знаю, почему в ту группу попала и я. Нас посадили в два автобуса и повезли в гости к Вячеславу Михайловичу Молотову на его правительственную дачу.
– Как это здорово, Катя! – мечтательно произнесла Дарья. – Крым, лесистый берег, теплое море, костер… Скажи, а сливы там растут?
– Еще как растут! – засмеялась сестра. – Там даже алыча растет!
– Алыча?
– Да, это такой сорт сливы. Крупный, яркий и очень сладкий.
– Ты когда-нибудь отвезешь меня в Крым?
– Обязательно, – еще крепче обняла сестру Екатерина. И вдруг спросила: – Кстати, а где ты прятала ключи от бани и сейфа? Ведь наш любознательный папаша обязательно их нашел бы.
Нагнувшись, Даша отстегнула анатомический протез, выполненный в форме аккуратной женской ступни. Сняла с его туфельку, светлый носочек и открыла незаметную крышку в районе пятки. Под крышкой оказалась узкая полость, заполненная ватой.
– Здесь как раз умещается два ключа, – пояснила она. – А вата для того, чтоб ключи не гремели.
Изумленная Катя осмотрела тайник и покачала головой:
– Ну ты даешь! Я бы, наверное, до такого не додумалась…
Потом она долго изучала протез и даже приложила его к собственной культе.
– Короткий, – с сожалением заключила она. – Мне нужен в два раза длиннее.
Вечером должен был появиться Борька с друзьями. Подготовку к его приходу сестры начали вместе и заблаговременно. К полудню все было готово: полная бадья ледяной колодезной воды дожидалась в моечном отделении, пяток свежих веников висел там же на стене, на диване лежала стопка чистого отглаженного белья, в доме на печи в чугунке томился борщ на отменном говяжьем бульоне. Оставалось растопить печь, нарезать свежий хлеб, охладить в бадье водку, встретить гостей и подать к столу закуску.
Едва погасло небо, Дарья вооружилась костылями сестры, вышла за калитку и покинула участок в неизвестном направлении. На ней было длинное темное платье, скрывавшее отсутствие стопы и протеза.
Катя этим вечером также надела самую длинную юбку, какую отыскала в неожиданно разнообразном и богатом гардеробе сестры. Около восьми вечера она частично накрыла стол и, по совету Дарьи, присела на лавочке в ожидании гостей.
Первым с соседнего участка завалились Моня и Яша Филин. Одного из них Екатерина помнила с довоенных лет, второго узнала по описанию Дарьи.
– Здорово! – по очереди пожали ей руку Борькины кореша. – Мы чо, первые?
– Пока никого не было, – чуть протягивая слова, ответила Катя. Уж что-что, а Дашину манеру говорить она преотлично знала и могла неплохо воспроизвести.
Следом появился несуразный Гоша Смирнов, которого сестра тоже описала во всех подробностях. И только к девяти часам в сопровождении двух дружков подрулил сам Борька. Он заметно изменился: возмужал, раздался в плечах, на подбородке появился шрам. Но Катя его узнала сразу.