та… Это была великая мода на садовые вьюнки и ирисы… все это вилось вдоль стен лепным и деревянным орнаментом… Открылось два парфюмерных магазина и один торгующий граммофонами… Всюду висели одинаковые фотографии… И у дверей театра «Светский чердак»… И за кулисами. Там все время звучала «Мисс Хэлиэтт»[77], всегда с одним и тем же тенором Пикалюга[78]… Это был пленительный голос, который праздновал свой триумф каждое воскресенье! В Нотр Дам де Виктуар для всех поклонниц… О нем говорили круглый год во всех лавках Пассажа, особенно о «Рождестве», которое этот Пикалюга ставил на Новый год!.. С каждым годом все более ошеломляющее, отточенное и сверхъестественное…
Намечалось проведение электричества во все лавки Пассажа! Тогда можно было бы убрать газ, который шел с четырех часов вечера, через все 325 конфорок, и который так сильно вонял в нашем и без того спертом воздухе, что некоторым дамам к семи часам становилось от этого плохо… (Прибавьте к этому запах собачек, которых становилось все больше и больше…) Поговаривали, что нас собираются полностью разрушить! Демонтировать всю галерею! Взорвать большую стеклянную крышу! да! И проложить улицу шириной в 25 метров через то самое место, где мы жили… Ах! Но это было несерьезно, скорее всего, выдумки доведенных до отчаяния нищих!.. Все находились под угрозой нищеты! Всегда, и с этим ничего нельзя было поделать! Точка!.. Таков закон выжившего!..
Следовало иметь в виду, что время от времени в этих слабых головенках начинались небольшие брожения, чаще всего во время отпусков… Это напоминало пузыри, лопавшиеся на поверхности… перед грозами в сентябре… Тогда и начали распространяться сплетни и всевозможные бредни, все грезили об успехе, о великолепных авантюрных сделках… В своих галлюцинациях они видели, как их экспроприируют, как их преследует Государство! Пыхтя от обжорства, они целыми часами зевали и морочили себе голову… обычно такие бледные, они становились багрово-красными…
Перед сном они обменивались сногсшибательными, взятыми с потолка расчетами! ошеломляющими суммами, которые потребуются сразу же, как только нужно будет переезжать! О! ля! ля! Господи Боже мой! у них было бы столько хлопот! Высшей Народной Власти пришлось бы потрудиться, если бы она решила их отсюда выселить!.. Государственные Советы и не подозревали, что их ждет!.. Какое Сопротивление! М-да! Всю их контору и Министерство Юстиции!.. Им пришлось бы поморщить лбы! Им было бы с кем поговорить! Оп! И о счетах, и о предупреждениях концернов!.. Все пошло бы не так гладко! 32 тысячи молокососов! Это бы им дорого обошлось! Тут им не какая-нибудь дырка в заднице!.. Раскошелиться пришлось бы непосредственно им самим… В конце концов они вынуждены были бы опустошить весь Французский Банк, только чтобы построить им настоящую лавку! такую же точно! До миллиграмма! До двух десятых франка! Абсолютно! Такую же точно! Или вообще ничего! Баста! На этом они стояли твердо!.. На худой конец… они были согласны на большую ренту… Пожалуй, они бы не отказались… Очень может быть… Ах! но окончательную! Такую, чтобы жить, Господи Боже мой! Солидную ренту Французского Банка с гарантией, что расходоваться она будет только по их усмотрению! А они могли бы ловить рыбу! Возможно, в течение 90 лет! И еще круглосуточные попойки! И это еще не все!
У них были бы еще гарантированные «права», загородные дома и прочие возмещения за ущерб… которые даже невозможно было сразу подсчитать!
Итак? Это было делом чести! Все было просто и неопровержимо! Никогда не нужно уступать! Так им казалось… Под воздействием жары, душной атмосферы и электрических разрядов… договариваясь о грядущих возмещениях… Они переставали грызться между собой… Все были друг с другом согласны… Все и устремлены в будущее… Каждый жаждал, чтобы его экспроприировали.
* * *
Все соседи в Пассаже были просто ошеломлены тем, как я вырос… Я стал настоящим здоровяком. Я почти вдвое раздался вширь… Теперь снова придется раскошелиться в «Высшем классе», чтобы меня одеть… Я примерил шмотки моего отца. Они трещали на мне, даже среди его брюк не нашлось подходящих. Мне нужно было полностью все новое. Я должен был подождать…
Мадам Берюз, перчаточница, возвращаясь из магазина, специально зашла к нам, чтобы посмотреть, как я вырос. «Его мама может гордиться, – так сказала она под конец. – Заграница пошла ему на пользу!» Она повторяла это везде. Другие тоже забегали, чтобы составить собственное мнение. Старый сторож из Пассажа, Гастон, горбун, который собирал все сплетни, тоже нашел, что я переменился, но скорее похудел! Никто не соглашался друг с другом, у каждого сложилось свое впечатление. Больше всего их интересовало, как там в Англии. Они приходили и расспрашивали меня о подробностях жизни англичан… Я все время сидел в магазине, в ожидании одежды. Визьо, марсовый, специалист по трубкам, Шарони-позолотчик и мамаша Изар из красильной хотели знать, что еще интересного было в Рочестере, в моем пансионе. Особенно их интересовали овощи, правда ли, что они их жрут сырыми или немного отваривают. А как насчет выпивки и дождя? Пил ли я виски? Правда ли, что там у женщин длинные зубы? совсем как у лошадей? а ноги? Настоящее посмешище? А сиськи? У них есть? Все это говорилось с намеками и тысячами ужимок.
Но особенно им хотелось, чтобы я произносил английские фразы… Это подзадоривало их до крайности, то, что они ничего не понимали, было неважно… Только ради внешнего эффекта… Чтобы немного послушать, как я разговариваю… Моя мать не слишком настаивала, но в то же время и ей бы очень польстило, если бы я немного показал свои таланты… Если бы я немного удивил всех этих хрипунов…
Я знал: «River… Water… No trouble… No fear…» и еще два или три слова… Это было не так уж мало… Но я вяло сопротивлялся… Я совсем не чувствовал вдохновения… Моя мать очень огорчалась, видя мое упорство. Я не оправдывал их жертв! Соседи были смущены, они уже кривились и считали, что я свинья… «Он ни на волос не изменился! – заметил горбун Гастон. – Он никогда не изменится!.. Он остался таким же, как был тогда, когда ссал на мою решетку! Я никогда не мог ему помешать!»
Он всегда меня терпеть не мог… «К счастью, здесь нет его отца!» – утешала себя мама. «Ах! У него бы разлилась желчь от этого! В нем все бы перевернулось! Если бы он увидел, как мало ты преуспел! Как ты неблагодарен! Ты упорствуешь против всех! Все время такой неприветливый! Ты не умеешь обращаться с людьми! Как ты собираешься достичь успеха в жизни? Особенно теперь в торговле? при такой конкуренции! Не ты один ищешь себе место! А он говорил мне еще вчера: «Господи, только бы он развернулся! Мы на грани катастрофы!!!»
В это время как раз подошел дядя Эдуард и спас меня… Он был в превосходном настроении… Он поздоровался со всеми небрежно, мимоходом… Он впервые надел свой прекрасный летний костюм в клетку, как раз английский, с сиреневым котелком, как это было модно, с привязанным к бутоньерке тонким шнурком. Он схватил меня за руки и с силой встряхнул, настоящее горячее «shakehands»![79] Ему очень нравилась Англия… Он всегда мечтал поехать туда путешествовать… Но все время откладывал на более позднее время, потому что сперва хотел изучить названия того, чем торговал… насосов и т. д. Он рассчитывал на мое знание языка… Моя мать начала жаловаться на мое поведение и холодность… Он не разделял ее мнения и сразу же встал на мою защиту… Он в двух словах объяснил всем этим вонючим тараканам, что они абсолютно ничего не соображают и являются профанами во всем, что касается иностранных влияний… Ведь именно Англия изменяет полностью всех, кто оттуда возвращается! Она делает людей более лаконичными, более сдержанными, придает им чувство дистанции, даже утонченность, можно сказать… И это замечательно!.. А! вот! Теперь для успешной торговли и особенно при покупке нужно уметь молчать! Ведь это действительно самое главное! Высшее достоинство приказчиков!.. да!.. Ах! давно в прошлом! прежние слюнявые расхваливания товара! Заискивания! Словоохотливость! Этого теперь абсолютно не надо! Проститутский жанр провинциального цирка! В Париже это сейчас очень распространено! В Сантье вас от этого стошнит! Это выглядит по-лакейски и жалко! В новые времена – новые манеры!.. Он меня полностью оправдывал…
Моя мать жадно его слушала… Это ее успокаивало… Она глубоко вздыхала… с некоторым облегчением… Но остальные, грязные ублюдки, скоты, оставались враждебными… Они стояли на своем… Их было не переубедить… Они хрипели, как контрабасы… Они были абсолютно уверены, что с подобными манерами мне никогда не подняться! Это было совершенно исключено!
Дядя Эдуард напрасно старался, приводил тысячи доводов… Они оставались при своем мнении… Они были упрямы, как мулы, и твердили, что, где бы ты ни служил, чтобы заработать на кусок хлеба, нужно в первую очередь быть очень любезным.
* * *
Дни проходили за днями, а покупательниц мы больше не видели, стоял разгар лета, и все они были за городом. Моя мать бесповоротно решила, что, несмотря на больную ногу и мнение врача, она все же поедет в Шату и попытается продать залежавшийся товар. А я в ее отсутствие буду присматривать за лавкой… Другого выхода не было… Деньги необходимы! Прежде всего, чтобы заплатить за новый костюм и две пары башмаков и еще перед началом сезона перекрасить наши витрины в подходящий цвет.
Наши витрины среди остальных навевали тоску… Они были грязно-серые и темно-зеленые, рядом же с нами находилась красильня Вертюн, абсолютно новехонькая, раскрашенная в желтые и небесно-голубые тона, справа от нас – писчебумажный магазин Гомез, первозданной белизны, которую подчеркивали и оттеняли очаровательные птички на ветвях, нарисованные тонкими штрихами… Все это требовало больших расходов… Нужно было этим всерьез заняться.
Она ничего не сказала моему отцу и отправилась в жестком вагоне с огромным тюком, весящим по меньшей мере 20 кило.