– Доктор, вы же говорили Элизабет, что никогда не встречали такой заботливой матери, как она?
И правда, он это говорил. Только он хотел ее упрекнуть, сказать, чтобы она наконец расслабилась. Объяснить, что она от опеки уже перешла к тотальному контролю. Обращалась с сыном как с марионеткой. Но что он мог ответить? Да, я это говорил, это был сарказм, я ненавижу заботливых матерей? Наконец он ответил:
– Да. Я думал, что она много сил тратит на то, чтобы изображать, будто заботится о Генри.
Шеннон уставилась на него, уголки ее губ медленно поползли вверх, словно она что-то придумала.
– Доктор, мне интересно вот что. Вам нравится Элизабет? В смысле, до происшествия. Она вам нравилась?
Мэтт восхитился блестящему вопросу Шеннон, не имеющему правильного ответа. Если он ответит: «Да, она мне нравилась», это еще сильнее очеловечит Элизабет. А если скажет: «Нет, она мне никогда не нравилась», он выставит себя пристрастным.
– Я толком ее не знал, – ответил он наконец, после чего Шеннон улыбнулась прощающей улыбкой матери, которая решила спустить с рук своему малышу явную ложь.
– А как насчет, – она оглядела публику, как комики стенд-апа осматриваются в поисках жертв, – Пака Ю? Как вы думаете, ему нравилась Элизабет?
Что-то в вопросе заставило Мэтта поморщиться. Может, тон Шеннон – слишком обыденный, искусственный, словно вопрос ничего не значил. Словно ответ ее не интересовал, ей просто нужно было ввернуть имя Пака, когда никто не ожидал.
Мэтт ответил тем же ничего не значащим тоном:
– Я плохо разбираюсь в эмоциях других людей. Спросите лучше самого Пака.
– Разумно. Позвольте спросить иначе: он когда-либо говорил что-нибудь плохое об Элизабет?
Мэтт покачал головой.
– Я никогда не слышал, чтобы он плохо отзывался об Элизабет, – ответил Мэтт, и это было правдой. Он постоянно слышал от Мэри, как Элизабет раздражала Пака, но ни разу не слышал этого от самого Пака. Он моргнул и продолжил: – Пак профессионал. Он не станет сплетничать с пациентами, особенно о другом пациенте.
– Но вы же не просто другой пациент. Вы – друг семьи.
Они могли бы стать друзьями, но Пак не был особо дружелюбен. Мэтт подозревал, что, как и большинство знакомых ему корейцев, Пак не одобрял браки кореянок с белыми мужчинами. Мэтт ответил:
– Нет. Я был просто клиентом. Не более того.
– И вы никогда не обсуждали, скажем, страховку от пожара?
– Что? Это еще что за ерунда? Нет. Страховка от пожара? Зачем нам такое обсуждать?
Шеннон проигнорировала его вопросы. Подошла ближе, заглянула прямо в глаза и сказала:
– Кто-либо, связанный с «Субмариной Чудес», включая членов вашей семьи, когда-либо обсуждал с вами страховку от пожара?
– Нет.
– Вы слышали, чтобы кто-нибудь ее обсуждал или упоминал?
– Нет, – Мэтта начинало злить происходящее. И немного пугать, хотя он не мог сказать почему.
– Вы знаете, в какой компании застрахована «Субмарина Чудес»?
– Нет.
– Когда-либо звонили в страховую?
– Что? Зачем…? – Мэтт почувствовал жжение в костяшках удаленных пальцев. Ему хотелось что-нибудь ударить. Может, врезать Шеннон в лицо? – Я же только что сказал, я даже не знаю, где они застрахованы.
– То есть, вы готовы поклясться, что не звонили в страховую компанию «Потомак» за неделю до взрыва, верно?
– Что? Ну конечно, нет!
– Уверены?
– На сто процентов.
Все лицо Шеннон – глаза, рот, даже уши, – казалось, подтянулось вверх. И она прошла, самодовольно проплыла, к столу защиты, достала документ, вернулась к нему и бросила ему бумагу.
– Вы это узнаете?
Список телефонных номеров, даты и время. Его собственный номер сверху.
– Это выписка звонков с моего номера.
– Пожалуйста, прочитайте выделенную строку.
– 21 августа, 2008, 8:58, 4 минуты. Исходящий. 800-555-0199. Компания взаимного страхования «Потомак», – Мэтт поднял глаза. – Не понимаю. Вы пытаетесь сказать, что это я звонил?
– Не я, а этот документ, – Шеннон выглядела веселой, почти торжествующей.
Мэтт прочитал еще раз. 8:58. Может, он ошибся номером. Но 4 минуты?
– Может, я услышал рекламу страхования и позвонил узнать подробности?
Он ничего такого не помнил, но это было год назад. В конце концов, сколько случайных, бездумных вещей он делал каждый день, и не мог вспомнить через неделю, а тут прошел целый год!
– То есть, вы звонили по поводу рекламного объявления?
Мэтт взглянул на Жанин. Она прижала руки ко рту.
– Нет. То есть, может быть. Я не помню, чтобы я туда звонил, и сейчас пытаюсь угадать… Я никогда не слышал об этой компании. Зачем бы мне им звонить?
Шеннон улыбнулась.
– Случайность, но «Потомак» записывает все входящие звонки, – она передала бумаги Эйбу и судье. – Ваша честь, извините, что не предупредила заранее, но мы только вчера узнали об этом звонке и только поздно вечером достали запись.
Мэтт уставился на Эйба с выражением «И что мне теперь делать?», мечтая увидеть у него на лице ответ, что он спасет его, но Эйб читал и хмурился.
– Возражения, мистер Паттерли? – спросил судья.
– Нет, – пробормотал Эйб, не отрываясь от чтения.
Наконец Шеннон протянула бумагу Мэтту. Ему хотелось вырвать листы у нее из рук, но он ждал, даже не взглянул, пока она не попросила его зачитать документ вслух. В заголовке стояли дата, время ожидания (1 минута), длительность вызова (4 минуты), а далее запись:
Имя: анонимно.
Тема: страховка на случай пожара, поджог.
Краткое содержание: Звонивший интересовался, все ли страховки от пожара действуют в случае поджога. Обрадовался, узнав, что покрытие убытков от поджога входит во все наши страховки от пожара, за исключением случаев, когда страхователь лично причастен к планированию либо осуществлению поджога.
Мэтт прочитал спокойно, беспристрастным тоном человека, которого не пытаются обвинить в заговоре по совершению поджога, и поднял глаза, дочитав. Шеннон ничего не говорила, просто смотрела на него, словно ждала, что он первым нарушит молчание. «Я никак с этим не связан», – напомнил он сам себе, а потом сказал:
– Видимо, звонок все же не был связан с объявлением.
Никто не засмеялся.
– Разрешите уточнить, доктор, – сказала Шеннон. – Вы совершали анонимный звонок в компанию, где застрахована «Субмарина Чудес», всего за неделю до взрыва и спрашивали, выплатят ли они компенсацию, если кто-то намеренно ее сожжет, так?
– Определенно нет, – сказал Мэтт.
– Как вы тогда можете объяснить написанное в документе?
Хороший вопрос, только ответа на него нет. Воздух наполнился неприязнью, стал слишком густым, чтобы дышать, он не мог думать.
– Может, это ошибка? Мой номер могли перепутать с чьим-то еще.
Шеннон нарочито кивнула.
– Конечно, это объяснение. Кто-то случайный звонит, по невероятному совпадению и телефонная, и страховая компании неправильно регистрируют номер, и по еще одному невероятному совпадению вы оказываетесь главным свидетелем по делу об убийстве, где, вот уж чудеса, причиной смерти стал поджог. Я правильно вас поняла?
Присяжные захихикали.
– Я знаю только, что я не звонил, – вздохнул Мэтт. – Наверное, кто-то позвонил с моего телефона.
Мэтт ожидал, что Шеннон снова начнет высмеивать его, но она выглядела довольной. Заинтересованной. Она сказала:
– Давайте попробуем разобраться. Звонок был совершен в прошлом августе, в четверг утром, в 8:58. У вас тогда украли телефон?
– Нет.
– Кто-нибудь еще им пользовался? Одолжил, потому что забыл собственный, что-нибудь в этом роде?
– Нет.
– Тогда у кого был доступ к вашему телефону около 8:58 утра?
– Я безусловно был на ГБО. Я никогда не пропускал утренние сеансы. Официально мы начинаем в девять ровно, но могли начать и раньше, если все уже собрались, могли задержаться, если кто-то опаздывал. Это было год назад, я не помню, во сколько мы начали именно в то утро.
– Скажем, вы начали позже, в 9:10. Мог ли кто-то позвонить с вашего телефона без вашего ведома?
Мэтт покачал головой.
– Невозможно. Я либо оставлял телефон в запертой машине, либо клал его в шкафчик прямо перед сеансом.
– А если вы начали раньше времени, допустим, в 8:55? Тогда в 8:58 вы уже в камере со всеми остальными, включая Элизабет. Кто мог воспользоваться вашим телефоном?
Тут Мэтт взглянул на Шеннон. В ее нетерпеливо приподнятых бровях ясно читалось воодушевление, улыбка плясала на губах, и он понял: весь этот допрос был показательным. Она ни секунды не подозревала, что он действительно звонил сам. Она лишь заставила его так подумать, чтобы запутать, чтобы он отчаянно придумал другого подозреваемого и преподнес его ей на блюдечке. Очевидную кандидатуру. Собственно, единственную возможную.
– Во время утренних сеансов в ангаре бывал только Пак, – сказал Мэтт. Никакого секрета в этом не было. Но произнести это вслух – все равно что предательство. Он не мог посмотреть на Пака.
– Таким образом, у Пака Ю был доступ к вашему телефону во время утренних сеансов, которые могли начинаться и до 8:58, когда был совершен звонок. Это верно?
– Да, – ответил Мэтт.
– Доктор Томпсон, означают ли ваши показания, что, должно быть, Пак Ю позвонил в страховую компанию анонимно, с вашего мобильного телефона, чтобы спросить, выплатит ли компания компенсацию в случае, если кто-то еще подожжет его имущество, что и случилось несколькими днями позже? Это точный пересказ?
При такой формулировке Мэтту отчаянно хотелось ответить: «Нет, Пак этого не делал. Это Элизабет, а вы используете какой-то дурацкий звонок, чтобы заявить… что Пак сам взорвал дело своей жизни? Убил пациентов ради денег? Это смешно».
Мэтт видел Пака на пожаре, видел, с каким отчаянием тот спасал пациентов, не обращая внимания на возможные травмы и смерть. Но сейчас его захлестнуло облегчение от того, что основной мишенью стал Пак, а не он сам. Мэтт уважал Пака, твердо верил в его невиновность, мечтал увидеть, как Элизабет будет наказана, но облегчение поглотило, подавило, смыло все остальные чувства. К тому же, если сейчас в ответ он согласится, это будет лишь логичным продолжением всего, что он сегодня уже признал. Он же не говорит, что Пак сделал поджог. От звонка до взрыва еще четыре тысячи шагов.