– Детектив, как именно начался пожар? – спросил Эйб.
– Наша группа по расследованию пожаров пришла к выводу, что прямо под кислородным шлангом положили спичечный коробок, кучку веточек и горящую сигарету, что и спровоцировало огонь, – с кивком ответил Пирсон. – Шланг треснул, кислород соприкоснулся с открытым огнем. И даже хотя кислород сам по себе не горит, смешавшись с веществами в составе и вокруг оборудования, он вызвал взрыв, вследствие чего сигарета и коробок отлетели в сторону, не успев сгореть до конца. Мы обнаружили по несколько кусочков обоих предметов, провели лабораторный анализ химического состава и цвета. Мы установили, что сигарета была марки «Кэмел», а спичечный коробок из тех, что продаются в магазинах «7-Элевен» в окрестностях.
Губы у Эйба дрогнули, будто он пытался сдержать ухмылку.
– Какие сигареты и спички были обнаружены на месте пикника подсудимой? – спросил он, и в его устах слово «пикник» прозвучало как нечто непристойное.
– Сигареты «Кэмел» и спички из «7-Элевен».
Казалось, весь зал поднялся и загудел, все сели ровнее, подались вперед, вытянули шеи, пытаясь увидеть реакцию Элизабет.
Эйб подождал, пока шепотки и скрип стульев затихли.
– Детектив, пыталась ли подсудимая как-то объяснить это совпадение?
– Да. После ареста подсудимая сказала, что нашла тем вечером в лесу открытую пачку сигарет и спички, – голос Пирсона сделался мелодичным, как голос няни, читающей детям сказки. – Она рассказала, что предметы выглядели выброшенными, поэтому она выкурила одну сигарету. Она рассказала, что там же еще была записка на бумаге с логотипом «Эйч-Март» со словами: «Надо это прекратить. Встретимся сегодня вечером, в 8:15?». Она сказала, что тогда этого не поняла, но предметы, скорее всего, были выброшены поджигателями.
– Как вы отреагировали на такое объяснение?
– Я не поверил. Ладно подростки, они могут поднять сигареты с земли и выкурить. Но сорокалетняя состоятельная женщина? Надо отдать должное, мы серьезно отнеслись к ее «объяснению», – он нарисовал в воздухе кавычки. – Мы изучили пачку сигарет и коробок на предмет отпечатков пальцев.
– И что вы обнаружили?
– Любопытно, мы нашли только отпечатки пальцев подсудимой, больше ничьи. Это она объяснила тем, что протерла все, – Пирсон поморщился, словно сдерживая смех, – антибактериальными салфетками перед тем, как использовать. Потому что пачка ведь лежала на земле.
По комнате пробежали тихие смешки. Кто-то громко рассмеялся. Эйб нахмурился, нарочито наморщил лоб.
– Извините, я верно расслышал, антибактериальными салфетками?
Присяжные улыбнулись, их это забавляло, а Тереза возненавидела эту явную наигранность, его притворное удивление.
– То есть, она готова была выкурить случайные сигареты, принадлежавшие бог-весть кому, надо было только протереть пачку антибактериальными салфетками? – То, как Эйб повторил «антибактериальные салфетки», прозвучало очень по-детски, он точно передразнивал; Терезе захотелось крикнуть, чтобы он заткнулся, что Элизабет действительно всегда таскала с собой эти салфетки и все ими протирала, так что с того?
– Да, – сказал Пирсон. – А заодно очень удобно «стерла» любые улики, которые могли подтвердить или опровергнуть ее рассказ, – Терезе захотелось подскочить и ударить этого мужлана по его толстым, рисующим в воздухе «лапки» пальцам.
– А что с отпечатками на листке из «Эйч-Март»? Сомневаюсь, чтобы подсудимая протирала антибактериальными салфетками бумагу.
– Листок мы не нашли.
– Могли ли вы его не заметить?
– В вечер взрыва мы оцепили большой участок вокруг места пикника и прочесали его на следующее утро. Там никакого листка из «Эйч-Март» не было.
Терезу окутала дрожь, началась в голове, потом перешла на плечи. Тем вечером действительно была записка. Она могла представить ее себе с закрытыми глазами – скомканный листок бумаги на одеяле. Она не могла разобрать слова, но видела яркие красные и черные пятна, так бы выглядел скомканный логотип «Эйч-Март».
Тереза представила себе, как рассказывает это Эйбу. Поверит ли он ей? Спросит, почему она не сказала раньше. Правда в том, что, стремясь не рассказывать, как Элизабет хохотала, узнав о смерти Генри, Тереза сказала, что почти не помнит тот разговор и не помнит, что лежало рядом. «Мне важно было рассказать ей, что Генри погиб. Наверное, это вытеснило все остальное». Конечно, можно сказать, что показания Пирсона пробудили ее воспоминания, но Эйб не поверит, он примется клевать, как стервятник, пока история не разлетится вдребезги. А значит, ей придется признаться во всем, рассказать о хохоте Элизабет. Это может навредить Элизабет гораздо сильнее, чем если Тереза скажет, что видела нечто, отдаленно напоминающее листок из блокнота «Эйч-Март».
Значит, идти к Эйбу нельзя. Но нельзя и оставить все как есть: присяжные должны знать, что Элизабет не выдумала эту записку.
Когда Тереза открыла глаза, Пирсон говорил, что ничто не может подтвердить рассказ Элизабет. Тереза встала. Она прокашлялась и сказала:
– Неправда. Я его видела. Я видела листок с логотипом «Эйч-Март».
Судья ударил молоточком и призвал к порядку, а Эйб велел ей сесть, но Тереза упрямо стояла и смотрела на Элизабет. Шеннон что-то говорила своей подопечной, а та смотрела мимо, прямо в глаза Терезе. Верхняя губа Элизабет дрогнула и растянулась в полуулыбку. Она моргнула, по щекам потекли слезы. Быстро, словно плотину прорвало.
Элизабет
За неделю до суда Шеннон сказала Элизабет, что им нужны люди, которые смогут сидеть позади нее на заседании. Передавать носовые платки, бросать взгляды на свидетелей Эйба, все такое. Семья не обсуждалась – Элизабет была единственным ребенком, а родители погибли во время землетрясения в Сан-Франциско в 1989 году, так что оставались друзья. Проблема в том, что у Элизабет их не было.
– Нам же не нужны закадычные подруги. Просто кто-то, кто согласится сесть рядом с тобой. Парикмахер, стоматолог, менеджер из магазина органической еды. Кто угодно подойдет, – сказала Шеннон.
– Может, наймем актеров? – предложила Элизабет.
Не то чтобы у нее никогда не было друзей. Она и вправду всегда была стеснительной, но в колледже и потом в бухгалтерской конторе у нее были близкие подруги. У нее на свадьбе были три подружки невесты, и сама она дважды оказывалась в этой роли. Но с тех пор как шесть лет назад Генри диагностировали аутизм, она все время занималась им. Каждый день она возила Генри на семь разных видов терапии: речевую, трудовую, физическую, аудио-вокальную (Томатис-терапию), по развитию взаимоотношений (RDI), визуальной обработке, биологической обратной связи. А в перерывах сметала в магазинах органической пищи продукты без арахиса/глютена/казеина/молочного белка/рыбы/яиц. Ночью она готовила для Генри еду и добавки и общалась на форумах типа «ГБО для детей» и «Аутизм-МамаДоктор». Через несколько лет без ответа друзья сами перестали выходить с ней на связь. И что ей теперь делать? Звонить и говорить: «Привет! Давно не общались! Я тут подумала, не хочешь прийти ко мне на суд по делу об убийстве, немного потусить перед тем, как меня приговорят к смерти. Кстати, извини, что шесть лет не перезванивала, я была очень занята с сыном. А теперь, знаешь, меня в его убийстве и обвиняют».
Так что Элизабет не знала никого, кто мог бы прийти поддержать ее (кроме Шеннон, но она не в счет, ей она по 600 долларов в час платит). Но вчера, войдя в зал и увидев пустые ряды у себя за спиной, она почувствовала боль, словно ей досталось от какого-то невидимого боксера. Уже два дня ряды позади нее остаются пустыми, провозглашая на весь мир, что ее никто не поддерживает, что она совершенно одна.
Когда Тереза сказала, что она видела записку на бумаге из «Эйч-Март», судья попытался все замять. Он стукнул молоточком, сказал Терезе, что нельзя просто так кричать с места, и велел присяжным не учитывать ее слова. Она извинилась, но, когда ей велели сесть (это Элизабет будет раз за разом вспоминать, лежа в постели), Тереза прошла мимо семьи Ю, пересекла проход прямо к пустому ряду и села точно у Элизабет за спиной. Кто-то из присяжных охнул. Они относились к Элизабет как к больному проказой, может и не заразному, но от которого все равно лучше держаться подальше.
Элизабет обернулась к Терезе. Она уже списала со счетов возможность, что кто-то заступится за нее, встанет на ее сторону, без стыда сядет рядом с ней. Она убеждала себя, что ей все равно, ведь ей уже не за чем жить. Но было больно, что те, с кем она ходила на одни и те же сеансы, не удосужились проведать ее, спросить сами себя, а она ли это сделала. Ее определили виновной по умолчанию.
И вот одна из них рядом, готова стать другом. Признательность разлилась внутри, как вода в шарике, угрожая вырваться наружу потоком благодарностей, которые Элизабет в силах была озвучить. Она смотрела на Терезу, стараясь глазами передать, как она ей благодарна.
Тут она заметила серебристый отблеск в толпе. Глава демонстрантов, женщина с самодовольным ником ГордаяМамаАутиста. Она ожидала, что Шеннон разобьет так называемое алиби этой женщины вдребезги, унизит ее, но звонок по поводу поджога сместил внимание Шеннон на Пака, благодаря чему эта женщина смогла спокойно сидеть и наблюдать за процессом, будто невинный прохожий. Элизабет ощутила, как желчь согревает горло, знакомый укол ярости, ненависти и осуждения. Если бы не эта женщина, ее сын был бы сейчас жив. Ему было бы девять, он пошел бы в четвертый класс. Рут Вайс с ее зловещими угрозами и попытками разрушить жизнь Элизабет, о чем она узнала во время того судьбоносного звонка Китт, о котором она теперь так жалела. Тот звонок выбил у Элизабет почву из-под ног, лишил способности мыслить рационально и привел к тому моменту, о котором она будет сожалеть всю свою жизнь. Серия идиотских, необъяснимых поступков, которые предопределили ее собственную жизнь и, как выяснилось, жизнь Генри.
Элизабет повернулась к Терезе и представила себе ее в жуткой огненной западне, пока она сама распивала вино, праздновала окончание ГБО и наслаждалась сигаретой между пальцев. Интересно, что подумает Тереза, если узнает все о том дне, если узнает, что Элизабет, ее ненависть к Рут Вайс, виновны в смерти Генри?